Не разбивай мое сердце, босс! (СИ) - Голд Лена - Страница 25

Он встает на ноги и подходит к окну, сунув руки в карманы.

— Этот ребенок не мой. Он вообще от Калужского. Марина знала, что отец прикончит их обоих, узнав о связи, а тем более о продолжении рода его врага с собственной дочерью. Я обещал ему в обмен на информацию о тебе, что помогу им сбежать из города. Но Марину держат в ментовке и не отпускают по моему запросу. Если бы не он, я не знаю, как нашел бы тебя. В их планы входило многое из того, что озвучивать не хочется.

От его слов по телу бежит озноб, и я всхлипываю неосознанно.

Стас резко оборачивается и смотрит на меня обеспокоенно.

— Все в порядке, продолжай.

— Я не хочу им помогать. Если бы Калужский не заговорил, то… Черт, меня просто раздирает от злости.

— Не нужно, — подаю голос, взяв себя в руки. — Она безумна, но, Стас, ты не такой. Девушка беременна, и в принципе ничего из этого уже не имеет значения. Ты спас меня. Пора ставить точку.

Он склоняет голову и кивает, соглашаясь со мной.

— Ир, я могу много говорить о том, как сожалею, и просить прощения. В принципе, это и без моих слов ясно — как мне хреново. Я хочу, чтобы ты знала: мне правда жаль. Меня гложет вина, и она… Я же знаю, что виноват. Если бы не я, ты бы жила себе спокойно, — хочу остановить, ведь он не может влиять на мысли и поступки людей, но Стас опережает жестом, прося помолчать. — Ты позволила мне сказать и все объяснить, поэтому прошу, еще немного, — улыбается, прочистив горло. — Есть еще кое-что, о чем я не мог промолчать. Наш ребенок.

Мое дыхание резко замедляется почти до головокружения.

— Ирин, родная, я очень хочу этого ребенка. Я, быть может, не смогу правильно показать, насколько счастлив, но поверь, это действительно так и есть. Между нами больше никаких преград. Мама тебя обожает, хотя я до сих пор не имею понятия, как она умудрилась во всем разобраться так быстро. Отец больше ни слова не скажет. Фирма только моя и ребят, остальное меня не интересует. По всем фронтам все идеально. И… Я люблю тебя, Ириш. Мы все сделаем правильно, как и должно было быть. Все, что пожелаешь. Свадьбу, большой дом, теплые вечера. Ты нужна мне, Ир. Я хочу с тобой семью.

Он продолжает свою речь, но все, что я знаю на этот момент — не могу. Просто не могу взять и все забыть. Как бы ни хотела, между нами всегда будут сотни «но» и разных воспоминаний. Много боли.

— Ир? — Аверин подходит ко мне и садится на корточки.

Я закрываю лицо и стираю слезы ладонями.

— Прошу, не плачь… Ир… Все хорошо. Слышишь? Я понимаю…

Но стучащее внутри меня сердце и масса сожалений не сотрут память и не залечат те дыры в груди, которые остаются со мной.

— Нет, Стас… Ты не понимаешь, в этом все дело. Я не могу… Это слишком больно. Слишком глубоко ты ранил меня. Я не готова, прости… Я не готова забыть все. Не готова простить тебя.

Опустошение. Это чувство ужасное.

Тут не нужна философия. Оно чувствуется во всем, и это неприятно.

Прошло несколько дней с момента разговора со Стасом, а внутренняя тревога и хаос уже расположились на диване и принялись хозяйничать, как верные соседи.

Я, едва открыв один глаз, смотрю на вызов и стону, падая на подушку. Придав голосу здоровую интонацию, прочистив горло, отвечаю:

— Привет, мамуль, — привстаю на локте, зажав телефон между плечом и ухом.

— Здравствуй, дочь, — слышу протяжный вздох. — Ну и где твое обещанное «я перезвоню»?

Меня накрывает стыд. Я помнила о том, что обещала, но, по правде говоря, проспала эти два дня и вставала с кровати лишь для того, чтобы поесть, помыться, сходить в больницу на осмотр и сдачу анализов по беременности, встать на учет в женской консультации. Мой бедный палец до сих пор пульсирует от воспоминаний.

— Ну, ма-а, я как раз…

— Лучше скажи мне правду, — ее голос переходит с более спокойного на встревоженный, чем перебивает попытку солгать.

— Мам, может, мы с тобой не по телефону об этом, м?

Не представляю, как расскажу ей все. А по телефону и не планирую. Моя семья скоро все может узнать о случившемся из новостей или… Да неважно. Я не привыкла им лгать, а они искренне за меня переживают. С моей стороны неправильно оставлять вопросы без ответов. А за последние недели их было предостаточно.

— Я рада, что ты сама это понимаешь. Приезжай к нам. Я, собственно, за этим и позвонила.

— Конечно, только соберусь и… В общем, соберусь и сразу к вам.

— Соберешься? Ты не на работе?

— Мам, мы скоро все обсудим, хорошо? — новый вздох.

Прощаемся с ней, и я еще десять минут лежу, пытаясь придумать слова, которые не будут звучать слишком прямолинейно, как если бы я сказала: «Я была в плену у психов… И, кстати, немного беременна, быть может, буду матерью-одиночкой, родив ребенка вне брака».

Жуть. Маму хватит удар, как и папу.

Поднимаюсь и, потянувшись всем телом, улыбаюсь своему отражению. Каждое утро я ищу в себе изменения. Пытаюсь понять, какими они будут на моем теле, и это становится забавным ритуалом. Потом я хочу делать фото и в конце запилить видео.

Бреду в ванную и чищу зубы. Токсикоз меня не мучает, но тошнота бывает очень неприятной и довольно частой.

Умыв лицо, я разгибаюсь и, смотря в зеркало, наношу на кожу крем, потом тональник, потому что щека сияет, как фонарь, когда в голове звучит голос Стаса.

«Я не думал, что ты простишь меня сразу, но хочу хотя бы шанс».

Могу ли я дать этот шанс?

Мне нужна уверенность в том, что завтра или через несколько лет буду важной составляющей, а не списанной в утиль, если он вдруг окажется перед выбором. Я не хочу быть неважным элементом его жизни.

Он говорит о семье, но мне кажется, совершенно не понимает, какой она должна быть. И я его в этом абсолютно не виню.

Нет единого рецепта. Мы все строим ее по своему видению, опираясь на семьи наших родителей и воспитание.

Грань его искренности теперь размылась, и я боюсь, что прогляжу в итоге, когда останусь медленно стоять на обочине его жизни вместе с ребенком.

Иногда мне кажется, что я слишком сурова к нему, но, положа руку на живот, понимаю, что имею право на выбор и недолгие размышления.

Он мне их дал. Ждет. Но, боже, его взгляд…

Он разорвал мою душу, когда взглянул на меня уходя. А после, сорвавшись, прижал к себе, вложив в объятия нежность и силу, обещание и тоску.

Наши щеки соприкасались. Мы были в шаге от поцелуя, если бы просто повернули головы друг к другу. Но он лишь мягко прикоснулся своими губами к щеке и ушел, шепнув: «Я вернусь, милая, за вами».

Очнувшись от воспоминаний, я ощущаю влагу на щеках.

Стас стал моей настоящей первой любовью. Мои прошлые отношения были дольше, но тех чувств, которые сейчас меня терзают, я не испытывала. Все было мило, ровно и не более. С Авериным все иначе. По-настоящему.

Собравшись в дорогу, я сажусь в маршрутку и еду к маме. Застреваю в пробках, добираюсь за полтора часа, что на самом деле настоящий успех. Потому что я думала, что до вечера еле доеду до дома родителей. В обеденное время город стоит на месте, и это каждый раз убивает.

Аня еще в школе, у нее остается последний урок. Поэтому я знаю, что мы с мамой сейчас будем одни.

Подходя к родительскому дому, я покупаю помело. Странная особенность моей беременности — я полюбила этот цитрус до безумия. Войдя внутрь, застаю маму, как обычно, на кухне.

— А я с тортиком, — показываю ей купленный медовик.

— Лиса, — хмыкает мама, пригрозив пальцем. И забрает сладость.

— Это подарок. Что у нас на обед?

— Супчик и вкусный гуляш с гречкой.

— М-м-м, и это ты меня лисой назвала?

Когда она оборачивается ко мне, поставив торт в холодильник, мы наконец обнимаемся.

— Я так соскучилась, доченька.

И мне отчего-то становится тоскливо.

— И я, мам.

Садимся за стол, и она наблюдает за тем, как я чищу помело.

— Хочешь? — спрашиваю ее, а подняв глаза, понимаю, что мне придется ей все выложить как есть.