Слово о слове - Елизаров Евгений Дмитриевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая

Общая тональность речи, ее обертона, темп, мелодика и ритмика расставляемых акцентов, амплитуда, энергия, контур сопровождающих ее жестов, мимика лица, абрис принимаемых в общении поз – все это имеет знакообразующий характер, все это несет свою, до чрезвычайности важную, информацию, которой невозможно пренебречь. Компьютерный полиграф улавливает микроскопические отличия в целом спектре физиологических реакций, маркирующих гордость и стыд, уверенность и безразличие, растерянность и тревогу, признание и ложь. Но ведь все это возможно только потому, что в каждом из этих состояний духа весь организм человека, а не только отдельные его системы, переключается на какой-то свой режим. А это значит, что где-то глубоко в нас, уже на субклеточном уровне, формируется способность к регулированию и тонкой перенастройке всех микроскопических импульсов движения, из которых в конечном счете и складывается распознаваемая извне игра переменчивого многоцветья общей ауры знака. Меж тем оборотная сторона последнего заключения состоит в том, что точное различение всех переливов этой палитры оказывается возможным только в том случае, если там же, в глубине под кожным покровом, каждый раз (подчиняясь какому-то особому настрою) активизируются все те же, протирающиеся вплоть до субклеточного уровня структуры, из которых слагается живая ткань. Вот только необходимо понять, что распознавание знака, порождаемого одушевленным существом, совсем не тождественно дешифрации неодухотворенного посыла внешней среды, а следовательно, не может быть обеспечено действием одних лишь поверхностных терминалов-рецептеров нашего тела.

Словом, тысячелетиями и тысячелетиями в человеке формируется не подавляемая уже никаким воспитанием, по существу независимая от его сознания способность к распознанию в первую очередь отличительных особенностей ритмики и музыки речи, пластики сопровождающих ее жестов, гармонии контуров принимаемых субъектом общения поз и многое, многое другое, что образует какой-то свой, пусть и не поддающийся строгому определению, но тем не менее единый для всех, кто принадлежит данной культуре, метаязык. Только в полном контексте этого ускользающего от анализа метаязыка и может быть до конца раскрыто дискретное содержание отдельных речений, которое регистрируется собственно сознанием; вне его доступ к сокрытому оказывается весьма и весьма затрудненным, часто невозможным. Кстати, все это хорошо заметно при восприятии речи, синтезированной механическим устройством: полное отсутствие всякой эмоциональной окраски, необычность мелодики, чужеродность ритма превращают ее дешифрацию в тяжелый, труд требуют огромного напряжения психики. Практически то же обнаруживается и в речи глухонемых: лишь концентрация душевных сил делает возможным распознавание смысла, но вместе с тем превращает общение в нелегкое испытание для психики.

Свою "лексику", "грамматику" имеет, конечно же, и эта знакообразующая аура слова, и можно утверждать, что все самые глубокие отличия национальных культур в конечном счете восходят именно к ней. Все мы и в самом деле разные, но то, что разделяет народы во времени и пространстве, не сводится к объему и составу накопленных знаний. В конце концов в удел всем разноязыким племенам, обитающим на нашей планете, оставлен для освоения один и тот же предмет, а значит и формируемая ими культура обязана отражать (пусть и по-разному) одно и то же. Поэтому, многое в разделяющих нас отличиях обусловлено тем, что, изучая, мы просто смотрим на него не всегда с одной и той же стороны. Еще чаще по-иному группируем и классифицируем все достояния своего духа. Конечно, разные способы систематизации разных сторон в сущности одного и того же предмета способны возвести между нами известные границы. Но все же самые глубокие отличия порождаются вовсе не тем, что откладывается в нашем сознании и формализуется им, но глубоко иррациональным, что образует собой подлинный фундамент всех форм общения.

Вне всякого сомнения, есть в этом последнем основании и общечеловеческое, и национальное, и региональное. Поэтому только предварительное овладение им способно вообще ввести нас в мир собственно человеческого общения. Только полное овладение этим древним метаязыком может до конца раскрыть перед нами всю тайну национального духа, все особенности любого регионального менталитета. Но и в родном языке, в узком кругу соплеменников лишь полное прочтение всего того, что по этим тайным законам образует (повторимся) полную смысловую ауру каждого дискретного речения, каждого отдельного слова, делает возможным точное распознание того действительного содержания, которое вкладывает сюда любой, кто адресуется к нам.

Если верно то, что воспринимать окружающее мы в состоянии лишь пятью нашими чувствами, то и знаки этого древнего метаязыка могут различаться нами лишь с их же помощью. Пусть знакообразующие элементы этого языка далеко не всегда педалируются нами при адресации к кому бы то ни было, пусть даже они совсем не фиксируются нашим собственным сознанием ни при отправлении, ни при восприятии какой бы то ни было информации, – несмотря ни на что, они постоянно сопровождают процесс любого общения. Поэтому, даже не откладывающееся в сознании человека, непрерывное распознавание каких-то тонких, по-видимому, подпороговых, вибраций плоти лежит под видимой поверхностью любого обмена всем, что составляет содержание нашего духа.

Здесь нет решительно ничего мистического и туманного. Материальное движение плоти, сопровождающее незримую деятельность нашей души и в самом деле не всегда различимо. Чисто ритуальная коммуникация не способна сохраниться в неприкосновенности под мощным мутагенным воздействием формирующихся на ее основе собственно знаковых форм общения. Поэтому со временем чаще всего это движение переходит на какой-то подпороговый уровень активности. И тем не менее эта подпороговая, скрытая деятельность – вещь вполне реальная, больше того, иногда доступная различению даже инструментально "не вооруженным" взглядом. Так, каждый из нас в состоянии "мысленно" воспроизвести едва ли не любое движение нашего тела. При этом не трудно обнаружить, что в таком, "мысленно" представляемом движении принимают участие все те группы мышц, которые выплескиваются на внешний слой двигательной активности, то есть на тот слой, который и воспринимается нами как собственно деятельность. Другое дело, что все это скрытое подпороговое движение каждой группы мышц каждый раз развертывается с меньшей амплитудой, по какой-то сокращенной траектории, а значит, и с какой-то иной, гораздо более высокой скоростью…

Уходящим на подпороговый уровень вибрациям нашего тела доступно придание самых тонких оттенков смысла любым словам (или любым другим знакам вообще). Все это потому, что у живого существа с самого зарождения жизни на нашей планете не было и нет никакого другого механизма постижения мира, формирования представлений о всех взаимосвязях между предметами, явлениями природы, кроме как в формах структурированного движения собственного тела. Простейшие организмы, в экспериментах запоминая последовательность и направление поворотов, по существу кодируют в формах движения своего тела пространственную структуру лабиринта, то же самое делает и упомянутое здесь насекомое. Но если на такое способна даже примитивная амеба, или та же пчела, то что говорить о субъекте, куда более сложной и тонкой организации, предоставляющей ему куда более широкий спектр возможного.

Теряющийся в подпороговых вибрациях язык нашего тела – это самый первый, древнейший способ освоения того в окружающем нас мире, что лежит под поверхностью видимого, и одновременно древнейшая форма общения. Этому языку доступно кодирование и самых сложных взаимосвязей между предметами окружающего мира и самых сложных (для стадии зарождения собственно человеческой культуры) форм уже не руководимой инстинктом деятельности. В другом месте ("Рождение цивилизации") подробно говорится о том, что высшее его достижение – ритуальная коммуникация зарождается в первую очередь для того, чтобы осуществлять обмен высоко развитыми формами технологической деятельности, которая уже не связана с непосредственным содержанием его сиюминутных физиологических потребностей. Именно благодаря становлению ритуальных форм обмена человек окончательно расстается со своим животным прошлым; создаваемый именно с помощью этого языка информационный фонд образует собой первичную "базу данных" всего над-биологического в его жизни, самый фундамент человеческого сознания; в результате именно этих, ритуальных, форм коммуникации происходит социализация предшественника человека. Ведь полное освоение сложных алгоритмов орудийной деятельности на основе обычных эволюционных механизмов, которые отвечают за становление новых биологических инстинктов, потребовало бы (если, конечно, это возможно вообще) десятков и сотен тысяч лет, человек же вынужден – и способен – осваивать все необходимое за считанные годы своей недолгой жизни. Впрочем, даже не жизни, но еще более короткого периода обучения.

• Предыдущая
• 12/40
• Следующая