Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник - Страница 95

— А план-то, план у них есть⁈ — изнемогал от нетерпения Федор.

— Есть, да не про нашу честь, — вздохнула Вера. — Меня в него не посвящают. То, что я тебе рассказываю — это мои умозаключения, а не подсмотренные документы. Да и нет их, этих документов. Строгая конспирация.

Однако конспирация конспирацией, а, когда готовишь боевые отряды, волей-неволей приходится выползать на свет. Изучать подходы и проходы, подъезды, системы охраны, численность сторожей и прочее. Вере стали поручать это — хорошо одетая молодая барышня аристократической, «породистой» внешности не вызывала лишних вопросов.

И вот тут как раз и всплыли те самые тоннели под Гатчино. Одна из атак на царский дворец готовилась именно через них, во всяком случае, так полагала Вера. От движения густых народных колонн тоже решили отказаться. Агитацию в армейских полках не то, чтобы свернули, но направили в иное русло — мол, нечего вам погибать за царя и отечество, ибо отечество это не ваше, а всяких «бар», которые «на крови вашей жируют».

— Значит, надо торопиться, — заключил Федор. И вновь сказал: — А, может, всё-таки в Охранное отделение?

Вера только отмахнулась.

— Ты же сам видел, помнишь, что прошлы раз вышло. Всех отпустили.

— Йоську-то с Валерианом уже нет. Значит, могут!

— Не отпустили, но и дело буксует. Варвара Аполлоновна землю роет, скоро до центра Земли доберётся. Сенаторов в покое не оставляет, знакомым членам Синода пишет, видным промышленникам… вот Валериан и сидит себе в ДПЗ, но сидит как король — посылки, передачи, отдельная камера, особое отношение…

— Но предупредить всё равно надо!

— Надо. Но как?

Тут Федору пришлось, как говорят в арабских сказках, «поставить скакунов своего красноречия в конюшни сдержанности». Йоська сидит, но сколько ещё таких йосек найдётся у эс-деков в запасе? А вычислить Веру они сумеют, тут он не сомневался.

Нет, действовать надлежало самим.

…А теперь, когда, словно перст судьбы, появились Игорёк с Юлькой, действовать можно было куда свободнее. Два человека, не связанные «испытаниями» в корпусе могут многое. Разумеется, при должном к тому руководстве.

Разумеется, Вере Федя ничего не сказал — откуда появились его новые приятели. Объяснил просто — мол, дальние родственники учительницы, из мхом заросшей провинции, но «текущий момент понимают правильно». Вера сперва изумлялась, но потом, сходив в гости в Ирине Ивановне, согласилась.

— Но странноваты они, конечно, — говорила она потом Феде, прежде чем расстаться в главном вестибюле корпуса. — Словно… словно… — она досадливо прищёлкнула пальцами, не в силах подобрать слово, что Веру, круглую отличницу и эрудита, всегда неимоверно злило.

— Словно нездешние они? — подсказал Федя.

— Да. Именно «нездешние».

— Провинция, — пожал плечами бравый кадет. — У них родители умерли… совсем рано. Какая-то тётка растила… так, примерно, как лопухи во дворе… Вот теперь Ирина Ивановна за них взялась, а то даже писали с жуткими ошибками…

— Ирина Ивановна может, — согласилась Вера. — Настоящий учитель. От Бога, как говорится.

— А они надёжные?

— Надёжнее меня! — заверил Федя, хотя насчёт Юльки у него оставались кое-какие сомнения.

— Тогда слушай…

Юлька ехала на трамвае. Нет, дивно было не то, что «на трамвае», да и сам вагон не очень сильно отличался от старых, что ещё во множестве ходили по улицам её родного Ленинграда, и которые бабушка Мария Владимировна именовала почему-то «американками». Дивно было то, что на дворе стоял 1909-ый год, город именовался Санкт-Петербург и Юлька с Игорьком ехали делать всё, чтобы он таковым бы и остался — вместо «города Ленина» и «трёх революций».

Тут, конечно, были непривычны билеты — они стоили по-разному в зависимости от продолжительности поездки и кондуктор отрывал сразу несколько разноцветных квитков.

От Балтийского вокзала на 19-ом маршруте до Московского — то есть до Николаевского, поправила себя Юлька. И площадь там не Восстания, а Знаменская. А на месте круглого вестибюля метро стоит небольшая церковь, красивая и очень аккуратная; трамваи огибают небольшой скверик в середине, расходясь кто куда — на Лиговку, на Невский или же на ту его часть, что Юлька привыкла звать Староневским.

— Не расслабляйся! — сердито прошипел в ухо Игорёк, когда Юлька опять загляделась на городового в парадном мундире, прохаживавшегося у главного входа на вокзал.

И Игорь и Юлька были в гимназической форме — сейчас всюду шли годовые экзамены, не только в Александровском корпусе и вопросов их вид ни у кого не вызывал. И, конечно, «простоволосой» Юлька уже не ходила — Ирина Ивановна вручила элегантную (и очень Юльке понравившуюся) шляпку вкупе со скромными серыми перчатками.

Это действительно многое меняло. На гимназическое платье народ взирал с уважением, и Юлька себя ощущала как-то по-иному. Казалось бы, такие пустяки — шляпка, перчатки — а вот чувствуешь себя не девчонкой, а «молодой барышней», к которой даже строгий околоточный отнесётся с почтением.

Они с Игорьком углубились в кварталы Рождественских улиц (которых Юлька привыкла называть «Советскими», и ей опять пришлось всё время себя одёргивать).

Здесь им пришлось петлять. Свернули во двор, пробежали мимо до боли знакомых светло-желтоватых стен, темных окон с коричневыми ящиками-«ледниками» снаружи, нашли нужную дверь, что вела на лестничную площадку другого дома, выходившего уже на следующую Рождественскую, не пятую, но шестую — по мнению Юльки эти шпионские игры были никому не нужны, их с Игорьком тут никто не знал и никто ни в чём не мог заподозрить; но Игорёк, похоже, наслаждался каждым мигом и Юлька не протестовала.

С Шестой Рождественской опять нырнули во двор, и на сей раз остановились.

— Отпирай! Я прикрою!

Узкая-преузкая (кошка едва пролезет) дверь больше походила на створку стенного шкафа и заперта была большим висячим замком. Именно этот замок требовалось открыть, сразу же запереть снова снаружи (почему и требовалось двое для этой миссии), после чего обойти вокруг квартала и встретить Игорька с другой стороны — пока он выносил сумку, полную революционных листовок.

Сердце у Юльки бешено колотилось, она почти что бежала, изо всех сил заставляя себя идти, как положено гимназистке — держа осанку, без спешки, с достоинством — так учила Ирина Ивановна, отрабатывавшая с Юлькой даже походку.

И сейчас, добравшись до нужной парадной, она замерла — Игорька там не было, зато имелись двое усатых городовых и ещё один тип в котелке, ну точь-в-точь «шпик», как их показывали в фильмах про революцию.

Юльке это очень, очень не понравилось.

Она сбавила шаг, неторопливо перешла на другую сторону улицы, делая вид, что вглядывается в номера домов, словно разыскивая нужный.

Обернулась — и вдруг увидела в окне сразу над парадным лицо Игорька, прижавшегося к стеклу.

Игорёк корчил жуткие рожи и тыкал пальцем вниз, явно указывая на городовых.

Юлька не поняла, чего он боится — у кого могут возникнуть вопросы к мальчишке-гимназисту с большой холщовой сумкой через плечо?

Однако, раз он не выходит, значит, она должна ему помочь.

И Юлька, не успев ни удивиться собственной смелости, ни даже как следует испугаться, решительным шагом направилась к полицейским со «шпиком».

— Прошу прощения, господин городовой, — пискнула она самым сладким голоском, на какой была способна. — Я заблудилась. Ищу дом госпожи Егузинской, вы не поможете мне?

Юлька долго заучивала имена домовладельцев. Адреса тогда больше писали как «дом такого-то или такой-то», в дополнение к номерам, а зачастую и вместо них.

Все трое разом уставились на неё. Суровые такие, усатые, с мохнатыми бровями. «Шпик» прямо-таки буравил её пристальным взглядом, однако, заговорил он очень мирно:

— Егузинская? Пахомов, знаешь такую?

— Как ж не знать, — басом ответил один из городовых. — Прасковьи Степановны дом всякий знает! Вон, на углу с Мытнинской. Жёлтый, двухэтажный. Госпожа Егузинская купчиха справная! Всегда поднесёт и на Рождество, и на Пасху…