Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник - Страница 5

— Ну вот видите, кадет Солонов, — раздался над самым ухом голос Константина Сергеевича. — Всё будет хорошо. Николай Александрович, кстати, упомянул некоего доктора Тартаковского [2], который якобы разрабатывал новое средство от заражений… Но это уже совсем иное дело, а теперь поведайте мне, Фёдор, как вы оказались в корпусном лазарете?..

— Не могу знать, господин подполковник!

Кажется, он сумел удивить даже Двух Мишеней.

— То есть как «не могу знать», кадет?

— Проснулся, господин полковник! Глянул в окно — а там огни, суматоха!.. Ну, я и того… тревожно стало… оделся… чую, не могу сиднем сидеть… вышел… фельдфебель-то мне как раз и сказал, что Илью Андреевича привезли…

Последняя часть — с фельдфебелем — была чистой правдой.

— Ну, я и побежал, спать уж не смог…

— Константин Сергеевич, ну что вы, в самом деле, — укоризненно заметила Ирина Ивановна. — Дети отличаются особой чувствительностью, которую мы зачастую не понимаем…

— Спросите у фельдфебеля, господин подполковник! — приободрился Фёдор. — У Фомы Лукьяновича!

Две Мишени кивнул.

— Фома Лукьянович, значит…

— Господин подполковник, — уже резче перебила госпожа Шульц. — Ну что же вы, не видите, что ли — Фёдор не лжёт? Он же знает, что у дядьки мы всегда справиться можем!

— Да вижу, вижу, — проворчал Константин Сергеевич. — Ладно, кадет. Ступайте спать. Завтрашние… то есть уже сегодняшние занятия никто отменять не станет.

— Так точно! — вытянулся Фёдор.

— Ступайте, ступайте, — махнул рукою Две Мишени. — Вы тоже, Ирина Ивановна… ступайте. А я пойду, надо посмотреть, кого поставим на замену Илье Андреевичу…

К себе в комнатку Фёдор доплёлся в буквальном смысле на заплетающихся ногах. Механически разделся, лёг, уставился в тёмный потолок. Нет, сна не было, как говорится, ни в одном глазу.

Кто, кто покусился на Илью Андреевича? Конечно, это могли быть и простые грабители — но, если верить книжке «Гений русского сыска», обычно такого не случается, уличные воры и даже громилы избегают стрельбы и вообще шума. К тому же место выбрано было крайне неудачно — рядом с Приоратским дворцом, а там — прислуга, люди, телефон, в конце концов. Нет, хотели именно убить. Правда, тоже не лучшим образом. Но Илья Андреевич никуда особенно не ходил, последнее время и подавно — сидел в кабинете, ладил свою диковинную машину; Фёдор почти не сомневался, что этот аппарат — на замену исчезнувшему. Видно, эти двое убийц следили за корпусом и решили, что момента упускать нельзя.

Но почему?.. Кому потребовалось убивать Илью Андреевича? Эх, Петя спит, он-то бы мигом вспомнил, случалось ли учителям кадетских корпусов погибать от рук бомбистов или им подобных.

В общем, кадет Солонов только даром проворочался до самой побудки. На завтраке было ещё ничего, а вот на первом же занятии Фёдор принялся неудержимо клевать носом.

По счастью, это оказался Закон Божий, и отец Корнилий в класс вошёл с видом весьма озабоченным.

Лев Бобровский — вот уж с кого всё как с гуся вода! Свеж, как огурчик, будто ничего и не случилось вчера! Бойко и чётко доложил, что «кадет всего в наличии двадцать», прочёл молитву, однако священник лишь вздохнул и стал рассказывать о приключившейся с «наставником вашим, Ильёй Андреевичем» беде, вспомнил Феофана Затворника [3], слова святителя, что «Бог внимает молитве, когда молятся болящею о чём-либо душою. Если никто не воздохнёт от души, то молебны протрещат, а молитвы о болящей не будет» — и вскоре класс дружно читал молитвы о здравии раба Божьего Илии.

Во всяком случае, никого не спрашивали и оценок никаких не ставили.

Само собой, кадеты зашумели и зажужжали, стоило отцу Корнилию, благословив их на прощание, выйти из класса. Петя Ниткин так вовсе остался сидеть, пригорюнившись, и, кажется, с трудом удерживался, чтобы не расплакаться; это позволило Фёдору немедля взять за пуговицу Лёву Бобровского.

— Тихо, Слон, тихо! — зашипел в ответ тот. — Ну, чего ты с ума сходишь⁈ Нам молчать надо, никому ни слова! Ниткину в особенности!

— Сам знаю, что тихо надо! — огрызнулся Фёдор. И рассказал, что просидел ночью в лазарете, что на него натолкнулись там Две Мишени с госпожой Шульц, что он, конечно, отговорился, но…

— Вот балда! — Бобровский весь аж ощетинился, словно разозлившийся кот. — Надо ж такое было удумать!.. Да ещё и попался! Думаешь, Двух Мишеней обмануть сможешь⁈ Ха, чёрта с два! Аристов — он умный! Догадается, что не мог ты сам об этом прознать!

— Я фельдфебеля встретил… спросил…

— Ну тогда ещё ладно, — проворчал Лев. — Ну вот как так, Слон? Ну что ж ты вечно голову в улей суёшь?

— Моя голова — куда хочу, туда и сую! — обозлился Фёдор. Обозлился от того ещё больше, что понимал — Бобровский, как ни крути, во многом прав.

— Суй! Если б ещё мою голову с собой бы не поволок!..

— Эй, вы тут о чём? — рядом с ними возник Петя Ниткин. Глаза успели покраснеть. — Илья Андреевич при смерти, а они тут…

— Нитка! Отвяжись, — грубовато бросил Бобровский. — Не до тебя, плакальщик. Мы тут думаем, кто на Положинцева покуситься мог. Хочешь, давай с нами думать. А реветь — не, это к тальминкам.

— А я и не думал плакать! — покраснел Петя.

— Бабушке своей это расскажи, — пренебрежительно бросил Лев. — Ладно, Слон, бывай.

— Странный он, Бобёр, — Петя вздохнул. — Умный, но злой. Злой, но умный.

— Да забудь ты про него, — нетерпеливо оборвал его Фёдор. — Вот что, слушай меня внимательно…

…До начала следующего урока Солонов успел кратко пересказать Пете случившееся. Пересказал — и отнюдь не чувствовал себя предателем. Разобраться в случившемся мог только Ниткин — вернее, разобраться без него вышло бы куда дольше и труднее, если вообще получилось бы.

К чести Петра, выслушал он Фёдора с поистине спартанским хладнокровием. И никаких замечаний, что более подошли бы его, Фединой, маме, не делал. Сосредоточенно кивнул, положил другу руку на плечо и сказал:

— Спасибо, Федь. Я понимаю. Умру, но не пикну. А вечером думать будем. Хотя, сдается мне, кой-чего уже сейчас предположить можно… не, не спрашивай. Это всё гипотезы, — важно закончил он.

День тянулся томительно и натужно. У Фёдора всё валилось из рук. Схлопотал выговор от Иоганна Иоганновича, на физике, где Илью Андреевича заменял штабс-капитан Шубников, нарвался на замечание («Кадет Солонов, вне зависимости от чего бы то ни было, долг ваш — овладевать знаниями!») с записью, в общем — сплошные неприятности!

Петя Ниткин, выслушав друга, держался молодцом. Со стороны ничего и не заметишь, разве что чуть больше задумчив, чем обычно.

Уроки до самого конца дня шли своим чередом, потом пришли Ирина Ивановна с подполковником, повели седьмую роту на снежную полосу препятствий — раньше она служила излюбленным местом яростных перестрелок на снежках, в которых Фёдор принимал самое живое участие; на сей же раз, пару раз получив комками в плечо и бок, он не завёлся, как обычно, не кинулся с удвоенной энергией отвечать сопернику; нет, угрюмо закончил дистанцию, далеко не первым и даже не вторым, в середине, и мрачно, ни на кого не глядя, вернулся к ожидающим.

Ирина Ивановна зорко на него взглянула, подошла.

— С Ильёй Андреевичем всё будет в порядке, — сказала вполголоса, но с непреклонной убеждённостью. — Мы все молимся за его здравие… и врачи стараются. Я слышала, профессор Вельяминов и в самом деле решил использовать то средство доктора Тартаковского, сегодня за ним послали… Всё будет хорошо, Федя.

«Может, и будет, — мрачно думал кадет Солонов, тащась обратно в главное здание корпуса на ужин. — Может, и будет, да только убийцы эти — они вернутся. Упорные, упрямые, видать. И рисковые».

Но кто⁈ Кто они такие? Кому и чем мог помешать Илья Андреевич?

Конечно, если он, Фёдор, прав, и на самом деле господин Положинцев пришёл из того же потока времени, где в 1972 году живут и здравствуют профессор Онуфриев, его внук Игорёк, девчонка по имени Юлька Маслакова и другие — то не мог ли кто-то ещё догадаться об этом? Или… а что, если дружки того самого Никанорова, что привёл полицию на дачу профессора, — что, если дружки добрались и до его, Фёдора, времени? И хозяйничают тут?