Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник - Страница 32

— Ну что ж, — сказал спокойно. — Спасибо, что дали знать. Разберемся. Этих, что позорят высокой звание бойца всемирной революции — возьмём по месту. Не затруднит ли вас, товарищ, набросать быстренько мне рапорт?

— Мы набросаем. И я зарегистрирую, — быстро сказала Ирина Ивановна. — И женщин тех, из «Крестов»… выпустить бы надо…

— А вот выпускать сразу никого не надо, — Войковский наставительно поднял палец. — Сперва всё проверим. Не связаны ли со спекулянтами, не скупают ли краденое, не держат ли притон…

— Товарищ начотдела! — возмутилась Ирина Ивановна. — Мы здесь революцию защищаем или невинных сажаем⁈

— Революцию защищать, голубушка, это знает — не выпускать виновных, — с прежней наставительностью заявил Сергей Иванович. — Ничего с ними не случится, со временно-задержанными. Проверим по картотеке, опросим соседей, дворника…

— Да вам таких «временно-задержанных» пачками волокут! — не выдержал Жадов. — Все «Кресты» забиты! Сколько проверять-то станете? А настоящих врагов упустите!

— Настоящие враги, голубчик, это по вашей части, военно-политической, — невозмутимо парировал Войковский. — А я, милостивый государь, всего лишь старый сыщик и старый социалист. Насмотрелся за годы службы на дне городском всего, и знаю, что с уголовным миром в белых перчаточках нельзя. Они сейчас все повылазили, и разбои, и грабежи со взломом, и убийства. А именно в уголовной среде, в притонах и трущобах, враги революции сейчас и попытаются свить гнездо. Уйти в подполье, затаиться, переждать. Нельзя дать им сорганизоваться, наладить связи, наработать явки, конспиративные квартиры, устроить тайники, схроны с оружием. С преступным миром, батенька, работать можно только на опережение, непрерывно атакуя, не давая им ни отдыху, ни сроку, как говорится. При старом-то режиме развернуться не давали, присяжные там всякие и прочие условности. Мы работу сделаем, а присяжные возьмут, да и отпустят. Не-ет, так дело не пойдет. Теперь-то по-новому, по-социалистически возьмёмся…

— Очень интересно, — холодно изрекла Ирина Ивановна. — Только камеры у вас, товарищ старый сыщик, будут заполнены случайными людьми, куда уголовников-то сажать станете?

— Камер, голубушка, у нас на всех хватит, — усмехнулся Войковский. — А не хватит камер — так пуля найдётся. Церемониться с убийцами, бандитами, мародерами мы не станем. Достаточно мы с ними возились.

— То есть женщин вы не отпустите. — Ирина Ивановна внимательно разглядывала собственные ногти.

— Я же сказал, голубушка — явите мне подробный рапорт о случившемся, — раздражённо бросил сыщик. — С точным указанием места происшествия, номера ордера, именами, фамилиями и должностями сотрудников. Будем разбираться. Окажется, что виновны — накажем. И с задержанными разберемся. Посидят пока в камере, ничего, не помрут.

— Сотрудники ваши мне и взятку всучить пытались! — продолжал возмущаться комиссар. — Мне! Начальнику батальона!..

— Несознательные элементы ещё встречаются, — невозмутимо заявил Войковский. — Что они вам «всучивали»-то?

— Часы! Часы золотые! Вот!

— Хм, ну на, часы. Хорошие. У меня таких нет, жалованье царское не позволяло завести. Сдайте тогда в Гохран, под расписку.

— И сдам! — буркнул Жадов. — Я не городовой рыночный, подношения не беру! А в рапорте, будьте уверены, всё отражу!

— А товарищу Благоеву я лично представлю, — сладким голосом сказала Ирина Ивановна.

— С товарищем Благоевым я уж как-нибудь сам разберусь, — не менее сладко отозвался сыщик. — Как-никак с самим товарищем Ульяновым мы на короткой ноге… ещё когда он Стариком звался и по частным квартирам марксистские кружки собирал.

— По знакомству, значит, ну-ну, — Жадов не собирался уступать.

— Как вам будет угодно, милостивый государь. А теперь, если у вас нет ничего больше важного, позвольте мне мой чай допить. Холодно, а в моём возрасте простуды противопоказаны.

— Что ж это творится-то, Ирина Ивановна? — Жадов слушал треск пишущей машинки. Товарищ Щульц закончила печатать документ, сунула комиссару:

— Подпишите. Показания ваших бойцов я уже присовокупила. Идёмте к Благоеву. Так это оставлять нельзя.

— Так что ж происходит, а? — словно не услышал её комиссар. — Так все красиво говорили… так правильно… а по сути получается, что хватаем невинных, сажаем…

— Хорошо, что пока что просто сажаем, — пробормотала Ирина Ивановна. И добавила, уже громче: — Частично это верно, что накипь всякая полезла, чует поживу… Буржуев же и впрямь надо работать заставить!

— Работать это да, — согласился Жадов. — Только опять же, каких буржуев? Ехал тут давеча, видел — трое стариков в генеральских шинелях дрова разгружали. И такие старики, древние. Ну какой с них прок? Три полена несут, едва не падая. Зачем их выгонять? Другую работу не найти было?

Ирина Ивановна пожала плечами.

— Вы, товарищ Михаил, никак классового врага жалеть начали?

— Не начал, — угрюмо возразил тот. — Классовый враг — это заводчик, фабрикант, который из нас, рабочих, все соки выжимал. А немощный старик, хоть и с погонами генеральскими — ну какой из него враг?

[1] Виктор Карлович Булла (*1883 — †1938) сын знаменитого петербургского фотографа Карла Карловича Буллы. Как и отец, выдающийся фотограф, кинодокументалист, один из пионеров этого жанра в России. В нашей реальности после революции и впрямь должен был подрабатывать в петроградской ЧК. Принял Советскую власть, много снимал членов правительства, в т. ч. В. И. Ульянова (Ленина) на VIII и IX съездах партии. Несмотря на большие заслуги, в 1938 году был репрессирован и в том же году расстрелян.

— Ничего, немного поработать им полезно будет, — возразила Ирина Ивановна. — Поменьше сомнений, товарищ Михаил, чем быстрее новую жизнь наладим — тем быстрее и стариков отпустим на все четыре стороны.

— Угу… наладим… — Жадов пытался бодриться. — Эх, товарищ Ирина, не моё вот это вот всё, — он повёл рукой вокруг. — Вот на стачке, на маевке, на митинге — это я могу. Товарищам текущий момент объяснить, про борьбу нашу, про новую жизнь — тоже. Порядок поддерживать, бойцам командовать — завсегда. А вот женщин в кутузку волочить только за то, что они «бывшие»… Господу не укажешь, где, как и кем родился. Они не виноваты…

— Человек не выбирает, где родился, но выбирает, кем ему сделаться, — жёстко заметила Ирина Ивановна. — Я тоже, если присмотреться, формально «из бывших». Но я тут, помогаю, как могу — спасибо одному товарищу комиссару, — она улыбнулась, уже мягче, стараясь сгладить, потому что Жадов заметно ссутулился, низко опуская голову. — Сейчас всем и каждому надо сделать выбор — с кем ты и за кого ты. Особенно если война случится.

— Случится, случится… — буркнул Жадов. — Не дадут буржуи нам мирно работать, ни за что не дадут. Царю бывшему подмогу пришлют… бывшие-то там, на юге, и впрямь подняться могут… те же казаки…

— Товарищ Свердлов тут выступал, ратовал за жёсткое отношение к казацкому сословию, — заметила Ирина Ивановна.

— Товарища Свердлова я понимаю. Сам ихних нагаек отведал, да так, что до конца жизни помнить буду. Понимаю, но не согласен. Казаки — народ храбрый, упрямый, драться, если что, до конца станут. Их на нашу сторону привлечь надо, а не «директивами о расказачивании» пугать.

— Всё-то мы с вами, товарищ Михаил, о высоких материях, — усмехнулась Ирина Ивановна. — А дела сами себя не сделают, бумаги себя не напишут. Торговое соглашение с Германией вот срочно готовим…

— Ага, мы им — хлеб за бесценок, скот, птицу, вообще продукты; а они нам что?.. Ещё и «право базирования военных судов» им даём!

— Германия — наш союзник, — наставительно сказала Ирина Ивановна. — Мы таким образом вносим раскол в ряды буржуазных держав, не даём сформировать единый фронт против молодой республики…

— Ира! — не выдержал вдруг Жадов. — Ну что же вы со мной так — словно на собрании! Я же к вам… я же вас… — он покраснел, но всё-таки решился: — Любы вы мне, вот! Люблю вас, честное слово, с первого взгляда влюбился, как в романах, на самом деле!