Физиологическая фантазия - Елистратова Лола - Страница 20

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая

– Это сильно поможет следствию.

– Не смейтесь, не все так просто. Было поздно, но в вагоне была толчея. Знаете, с тех пор, как построили продолжение чертановской ветки в Бутово, в поездах всегда уйма народу, даже вечером...

– Ну и что?

– Этот парень, кавказец, стоял прямо перед бабкой. Та сидела. На «Серпуховской» в вагон вошла женщина. Блондинка. Видимо, красивая: бабка, когда о ней говорит, только плюется. «Шлюха» да «проститутка», другого от нее не дождешься. Длинные распущенные волосы, на лице большие темные очки – это ночью-то, в метро! Впрочем, возможно, она не хотела, чтобы кто-то видел ее лицо.

– Судя по всему, эта блондинка его и порешила? Прямо в метро, у бабки на глазах, – продолжала Фауста в прежнем издевательском тоне.

– Не совсем. Блондинка была одета в очень обтягивающее красное платье, и, как утверждает бабка, под платьем ничего больше не было. Так что ее рельефные формы очень четко прорисовывались под тонкой тканью.

– Смотри, Таня, наш друг от триллеров решил перейти к порнушке.

– К тому же, вела себя женщина совершенно непристойно. Она протискивалась через толпу, покачивая бедрами и выставляя грудь, и откровенно прижималась ко всем мужчинам, которые попадались ей на пути. Заметив кавказца, она подошла как можно ближе к нему, сделала вид, что уронила сумочку на пол, и нагнулась за ней, буквально воткнув свою задницу парню в руки.

– Очень элегантно рассказываешь.

Это старушка так рассказывала, я только повторяю. При этом сверху еще открывался весьма подробный обзор ее декольте. Кавказец, конечно, разгорячился и тут же стал шарить руками ей по попе, а потом и вовсе полез под юбку.

– А она под платьем голая? – спросила Фауста. – И все это перед носом у бабульки? Бедная!

– Короче, бедная бабулька терпела эту порнуху до «Чертановской», – продолжил Марк. – Парочка вышла вместе с ней, вдвоем, но старушка пошла на мост, а парочка скрылась на берегу озера, под деревьями. Это было около двенадцати ночи. Бабка была в гостях у сына и возвращалась домой.

Марк замолчал. Женщины смотрели на него вопросительно.

– И что из этого? – сказала доктор. – Ну, допустим, трахнула его эта блондинка под деревом и дальше пошла. А он решил полежать, отдохнуть... Тут-то волчок его и скушал.

– Да, правда, – поддержала Таня, – как девушка одна может до такой степени изуродовать такого здорового бугая?

– Я не знаю, девушка она или бабушка. Сколько ей лет, непонятно. Да и дело не в этом...

– А в чем?

Дело в том, что несколько месяцев назад, перед одним из первых убийств, была точно такая же история. Очевидцы рассказывали. Тоже блондинка, в красном платье. Самым похабным образом терлась о какого-то культуриста в автобусе, тоже в толпе. Они вместе вышли на остановке около Борисовских прудов. Наутро нашли труп.

– У нее что, одно платье на все случаи жизни? – спросила доктор.

– Между прочим, совсем не смешно, – насупился Марк. – Получается, что это маньячка.

– А у тебя такая была в Жеводане? – неожиданно поинтересовалась Фауста.

– Нет... Не было. Есть одна история, про мужика, на которого ночью напал вервольф. Мужик отбился, отрубил чудовищу лапу и сунул ее себе в сумку. Утром смотрит, а это женская рука в кольцах. Причем рука его жены.

– Классная история, – одобрила доктор. – Но нам не подходит. Еще что-нибудь поищи.

– Ну... – сказал Марк нерешительно. – Еще есть легенды о святой Фаусте. Но это ведь святая, не разбойница.

– И чем же занималась моя тезка?

Она умела завораживать волков. Сохранилось изображение святой – в красном плаще с горностаевым мехом на капюшоне. Волки идут за ней, словно агнцы. Крестьяне молились ей, чтобы сохранить стада от волков. В деревнях был обычай вешать на шею новорожденным ожерелье из волчьих зубов – считалось, что оно прогонит страшные сны, а зубы у младенцев будут резаться без боли. На самом деле, не только в деревнях, но даже в Париже волчьи зубы в богатых семьях оправляли в серебро. Называлось «ожерелье святой Фаусты».

– Женщина-волчица, – полувопросительно, полуутвердительно сказала доктор. – Почему бы и нет? Знаешь, в старину считалось, что если роженице дать поесть мяса волчицы, то роды пройдут легко.

– Причем тут роды? – спросил Марк. – Наша местная волчица не помогает рожать, а убивает.

– Волчице все равно, рожать или убивать, – ответила Фауста. – Это животное. Древнее существо, для которого существует только голод, желание. Инстинкт, для удовлетворения которого нравственных преград не существует. Волчица традиционно символизирует похоть. Ведьмы скачут на ней на шабаш. Хаос, дорогой мой. Физический мир – это нерасчленимый хаос, и нет никакой возможности из него выбраться.

– Интересно, – сказал Марк. – А по-латыни слово «lupa» означает не только «волчица», но и «женщина дурного поведения», «куртизанка», «проститутка».

– И что же все это значит? – спросила сбитая с толку Таня.

– А это значит, – назидательно ответила Фауста, – что всем пора спать. Ты сегодня останешься у меня, ясно? Хватит уже, наигрались. Спать иногда надо по ночам. А то не работник, а сонная муха какая-то ходит.

Таня так смутилась, что не нашлась, что ответить. Марку тоже стало неловко.

– Так мне забрать свою камеру? – промямлил он.

– Забирай.

Марк взял камеру и пошел к двери. Видно было, что расстроился он так, что забыл и про Зверя, и про женщину в красном, и про милицию.

– Фауста Петровна, – зашептала Таня, хватая доктора за руку, – как же он пойдет... один... а там темно уже, маньяк, волки.

– Не бойся, – обычным бесстрастным голосом сказала доктор. – С ним ничего не случится.

А потом – Марку, топтавшемуся у входной двери:

– Счастливо, Маркуша. Приходи завтра. Мы тебе ужин приготовим.

– Спасибо, – расцвел молодой человек. – До завтра.

И пошел от дома Фаусты к метро.

И с ним действительно ничего не случилось.

– Переезжай-ка ты лучше жить ко мне, – сказала Фауста Тане, когда они завтракали в кухне за стеклянным столом. – Только деньги за квартиру зря платишь. Все равно с утра до ночи здесь торчишь.

– Что вы, Фауста Петровна, мне неудобно...

– Если ты насчет Марка, – усмехнулась доктор, – то это не проблема. Пусть приходит сюда. Обнимайтесь тут, сколько хотите.

– Но... мы же будем мешать...

– Видишь ли, – доктор сказала это так, словно не хотела говорить, но что-то ее заставляло, – я не зря тебя об этом прошу. Да, я прошу, – подчеркнула она не характерное для нее слово. – Мне как-то неприятно стало находиться здесь одной после всех этих убийств. Ну, страшно, что ли...

Услышанное повергло Таню в такое изумление, что она буквально застыла на месте. Она отказывалась верить своим ушам.

– Вам? – переспросила она. – Вам страшно?

– Представь себе, – ответила Фауста, глядя в окно. – Очень неприятно одной по ночам. Звуки какие-то странные, шорохи... Нервы, конечно, расшатались. Жизнь-то, Таня, у меня совсем не веселая.

Таня прошептала только: «Не может быть» и во все глаза уставилась на Фаусту – так обычно она смотрела на Марка, когда он рассказывал истории о Жеводанском звере.

– Лет мне уже много, – сказала доктор, по-прежнему глядя в окно. – Я одинока...

– Но, Фауста Петровна, стоит вам только захотеть, и вы сразу же выйдете замуж.

– Вообще-то, я не хотела выходить замуж, – ответила доктор.

– Почему?

– Я хотела туда, туда-а, – Фауста подперла лоб ладонью.

– К чистым?

– Да, туда, к чистым. А у меня опять ничего не получается.

– Как это не получается?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – доктор отвела наконец глаза от окна и повернулась к Тане. – Так что, ты согласна?

– Я? Ну да, конечно, – торопливо согласилась Таня.

– Тогда поезжай, собери свои вещи и откажись от квартиры. Неустойку хозяину я заплачу.

– Спасибо, Фауста Петровна, – девушка залпом проглотила кофе и вскочила, чтобы бежать собираться, а доктор сказала ей в спину:

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая