Венера. Переплетая обрывки жизни (СИ) - verdes De ojos - Страница 21

— Роза, Феликс «другой» со всеми…со всеми, кроме меня! — усмехнулась я горько при одной лишь мысли о том, что со мной было по его вине.

— Вот именно… И сила твоя в том, что ты влияешь на него не так, как все.

Здесь я уже не выдержала и искренне рассмеялась. Вот уже бред. Моя подруга насмотрелась сериалов, пока была в условном «декрете».

— Скорее, это моё проклятие с первого дня нашей встречи…

— В мой день рождения. — Закончила Роза за меня и откинулась на спинку скамьи, прикрыв глаза.

Я понимала, что Розе трудно — она меж двух камней: с одной стороны её любимый брат, которого она знает другим, не тем животным, что видела я, а, с другой стороны, — я, новоиспеченная подруга, которую она успела полюбить. Обоим она желает счастья. Но это невозможно, пока мы живем под одной крышей…

— Роз, — я ласково коснулась ладонью её плеча, привлекая к себе внимание, — я понимаю, что ты хочешь мне добра. Но эта тема ни к чему хорошему не приведет. Я своё решение не изменю. И уж стокгольмским синдромом я точно не страдаю…

Я была тверда в своих словах. А главное — искренне верила, что все так и есть. Он — агрессор, я — жертва. И моё сознание блокирует любую мысль о его человеческой сущности…

Внутри меня была пустыня. Казалось, боль стыда и унижения сожгла всё. Невидящим взглядом я уставилась на мраморный пол, не замечая, как вокруг снуют люди. На мне до сих пор был пиджак, прикрывающий оголенные части тела. Пиджак, принадлежавший моему спасителю. И по иронии судьбы он был отцом моего мучителя. Все, что я смогла сказать, когда Феликса от меня оттаскивали, это мольба не говорить Розе. Я не могла допустить, чтобы её день был испорчен из — за меня.

Не знаю, как ему это удалось, но дядя Дживан незаметно для остальных гостей перенес нас в какой — то закрытый зал, велев официантам принести воду. Несколько из них бегали туда — сюда, подбирая летевшие отовсюду элементы декора, пытаясь сохранить их и подарить вторую жизнь. Феликс крушил всё на своем пути. Даже слова отца не останавливали его. И раскаяния за содеянное он не выказывал.

— Ты не знаешь, кто она! Не учи меня, как обращаться с ей подобными! — кричал он, мечась по комнате. — И если я хотел отт**хать эту суку, значит, она мне позволила это!

Последовала довольно звучная пощечина. Тяжелая мужская пощечина. Движение в помещении на какое — то время прекратилось. Стали слышны голоса гостей и обрывки песни из зала.

Если бы я не была в трансе, то обязательно ужаснулась бы тому, что происходило между отцом и сыном.

— Ты пьян. Сейчас мы с тобой дойдем до машины, которая доставит тебя домой. Ты выспишься и приедешь ко мне завтра, чтобы поговорить. Твоя сестра не заслуживает такого «подарка», так что, будь добр, хотя бы ради неё молча выйди и не привлекай лишнего внимания.

И это подействовало. Упоминание о Розе волшебным образом заставило Феликса успокоиться. Но перед выходом он обратился ко мне, вкладывая в свои слова весь арсенал яда и ненависти:

— Столько проблем из — за какой — то б**ди… Ты, надеюсь, счастлива, моя радость?

— Я сказал, молча вышел к машине! — оглушил нас разгневанный крик его отца.

Через мгновение все стихло. Мне подали стакан воды, но я проигнорировала этот жест, будучи не в состоянии протянуть руку. Мои пальцы истерично сжимали ткань пиджака, боясь, что и этот сомнительный барьер может быть уничтожен по примеру платья. В голове пульсировала одна мысль — что же теперь делать…

Не помню, как я оказалась в машине, но в какой — то момент меня в реальность вернул вопрос:

— Кто — то может позаботиться о тебе? Кому позвонить, чтобы встретили?

— Просто отвезите меня домой и оставьте там одну. Пожалуйста.

Я назвала адрес. Через полчаса дядя Дживан открыл мне дверь моей же квартиры ключом из клатча, которой ему принес один из официантов. Я была бережно посажена на диван без лишних слов.

— Пожалуйста, уезжайте.

— Ты не можешь остаться одна…

— Уезжайте! — закричала я и спрятала лицо в ладонях.

Через несколько мгновений дверь захлопнулась…

Меня начали сотрясать новые волны стыда, от которых я стала биться в рыданиях. Медленно до меня доходил весь ужас произошедшего. Как я могла позволить всему этому зайти так далеко? Как допустила мысль, что надо повиноваться воле этого зверя, чтобы жить спокойно дальше. Как мне, спрашивается, после всего относиться к себе с уважением?..

Состояние, поглотившее меня несколько дней назад после мальчишника, вернулось. Я снова билась в истерике, близкая к тому, чтобы умереть от нехватки кислорода. И прошло очень много времени, прежде чем в ворохе удручающих риторических вопросов появилась одна светлая мысль — я завтра уезжаю из этого ада. И не будет больше ни Феликса, ни наших «плодотворных» встреч… Не будет ничего, что омрачило бы мое существование…

Но даже сейчас мне не стало настолько легче, чтобы окончательно успокоиться. Я продолжала прокручивать в голове все с самого начала — нашу первую встречу, его непристойные предложения и скотское отношение ко мне. Как все докатилось до попытки изнасилования? Что во мне и в моем поведении дало ему право со мной так обращаться? А, может… Может, я действительно позволила это, как Феликс утверждал сегодня? Может, по своей наивности я ненароком сделала что — то, способствующее его мнению обо мне?..

Нет! Я не верю! Не может такого быть! Феликс попросту относится к тому сорту людей, которые привыкли получать то, что хочется, не интересуясь чувствами других. Он есть сосредоточение власти, которую способен проявить при любом нужном случае. Разве таких людей интересует чужое мнение? Разве поверил бы он, что танцовщица никогда не держала мужчин и за руку? Что даже в глаза им не смотрела? Что никогда в жизни не танцевала ни для одного мужчины? Никогда! Для меня все они были на одно лицо — это всего лишь зритель. А Феликс был уверен, что я соблазнила не одну сотню похотливых богачей…

Ненавижу! Я искренне ненавижу! Ненавижу! И это чувство было сильнее даже любви к его сестре! Я себя ощущала чудовищем, но это так… Я ненавидела Феликса…и даже от всего сердца желала ему зла. Желала, чтобы все мои слезы вернулись к нему в намного больших объемах! Я, девочка, которая даже насекомых никогда не давила, боясь причинить им боль, действительно желала бед ЧЕЛОВЕКУ… И ничуть не стыдилась своих мыслей…

Фаза самобичевания сменилась фазой ненависти, придавшей сил. Я вскочила с дивана и скинула с себя пиджак, направляясь к ванной. Все, что на мне было надето в этот вечер, включая и туфли, полетело в урну. И я сделала это без малейшего сожаления. Для меня эта куча вещей — свидетели унижения, о котором я в будущем хочу забыть.

В ванной комнате я очень долго стояла перед зеркалом, рассматривая свое зареванное опухшее лицо. Сцены одна за другой мелькали перед глазами, и я, словно завороженная, не могла себя заставить выйти из этого состояния. Очнулась я лишь в то мгновение, когда заметила на подбородке ближе к правому уху линию запекшейся крови. Попытавшись её смыть, я обнаружила, что в неравной схватке получила небольшое, но глубокое рваное ранение, после которого однозначно останется уродский шрам. Останется его клеймо…

Стоит ли говорить о том, что в душе я провела больше часа, раз за разом натирая свое тело, чтобы избавиться от ощущения ненавистных пальцев и губ на себе?.. И даже после всех манипуляций и раскрасневшейся до предела кожи я продолжала чувствовать себя грязной… Но времени на водные процедуры больше не оставалась. Пролетел уже третий час ночи, а в семь мне нужно было быть в аэропорту. Так что, в таком же агрессивном состоянии я доупаковала чемодан и прикатила его к двери. Заснуть все равно не смогла бы, поэтому ещё раз прошлась по квартире и сделала уборку, в которой она совсем не нуждалась…

К семи утра я, уже вполне спокойная, но с той же болью в груди, вызвала такси и поспешила оставить все плохое, что со мной произошло за последнее время в стенах этой квартиры. Выкатив чемодан, я убедилась, что надежно закрыла все замки, а затем стремительно спустилась вниз, не замечая тяжести чемодана, — настолько сильно желала убежать от своих мучений… Благо, это был всего лишь второй этаж, иначе с такой скоростью я где — нибудь покалечилась бы…