Пианистка - Елинек Эльфрида - Страница 56
- Предыдущая
- 56/65
- Следующая
Разве он, ученик Клеммер, не обещал ей показать красоты природы, природы, только что отлитой в тигле, и разве он не лучше всех знает, где следует искать эту природу? Ученику, испуганно выходящему из двери с маленьким черным футляром под мышкой, она, смущенно запинаясь, предлагает совершить совместную пешую прогулку. Сейчас и сразу! По ее облачению ему следовало бы сразу понять, что она планирует. «Я пришла, — говорит она, — чтобы отсюда отправиться вместе в леса и на реки». Ему и отлично экипированной даме откроются крутые скальные осыпи и грохочущие, неопрятные морены глетчеров. Он и она приложат усилия в стремлении к совместной цели, укрывшись в не слишком приветливой горной хижине: на полу банановая кожура и яблочные огрызки, в углу следы блевотины, везде валяются грязные клочки бумаги, этот мусор никто не подметает.
Эрика, как замечает Клеммер, одета совершенно иначе, по-новому: одежда соответствует поводу, а повод одежде. Одежда для нее как всегда — самое главное, вообще женщине всегда нужны украшения, чтобы добиться признания, и один только лес еще никогда не украшал женщину. Наоборот, женщина своим присутствием должна придавать лесу особый шик, в этом она схожа со зверем, за которым наблюдает в бинокль охотник. Эрика купила прочные туристские ботинки и хорошо смазала их жиром, чтобы они не пропускали влагу. В этих ботинках она, если нужно, спокойно пройдет уйму километров. На ней спортивная блуза в клеточку, теплая куртка, брюки до колен, на ногах шерстяные гамаши. Она прихватила даже маленький рюкзак с провиантом. Она не взяла с собой веревки, потому что не любит экстремальный спорт! Если уж заниматься экстремальным спортом, то без страховочных сеток и веревок; эта женщина готова подвергнуть себя опасностям, связанным с неистовыми телесными забавами, во время которых все зависит только от тебя и от партнера, и спасительный якорь ей ни к чему.
У Эрики есть план, как скормить себя мужчине крохотными порциями. Он не должен переедать, пусть он страдает от сверлящего голода по ней. Так она себе все это представляет, когда сидит дома со своей матерью. Она экономит себя и раздает себя крайне неохотно, предварительно все как следует обдумав. Она трясется от скупости над своими фунтами и килограммами. Она алчно отсчитает и выложит перед Клеммером на стол всю звонкую мелочь своего тела, и он будет считать, что получил по меньшей мере вдвое больше, чем она на самом деле потратила. После дерзкой эскапады в письме она взяла свой ход назад, что далось ей нелегко. Она прочно застряла в копилке собственного тела, в этой отливающей синевой опухоли, которую она постоянно таскает с собой и которая набита так, что вот-вот лопнет. К примеру, за эту туристскую одежду, которая сегодня на ней, ей пришлось отстегнуть немалую сумму в спортивном магазине. Она покупает качество, однако больше ценит красоту. У нее далеко идущие желания. Клеммер смотрит на женщину совершенно спокойно, он уверен в своих силах. Его взор неспешно скользит по пуговицам костюма, сделанным в народном стиле, по маленькой, сделанной в охотничьем стиле серебряной цепочке для часов (тоже имитация), прикрепленной на поясе и украшенной оленьим рогом. Эрика, повизгивая, напоминает ему, что он обещал сегодня отправиться на прогулку и что пришло время выполнить обещанное. Он спрашивает ее, почему именно здесь, сегодня и сейчас? Она говорит: «Разве ты не помнишь, что ты сказал „сегодня"?» Она молча тычет ему в нос купонами его неосторожных обещаний. Он же обещал ей, что именно сегодня. Он сам тогда предложил, чтобы сегодня. Пусть ученик не подумает, что учительница что-то запамятовала. Клеммер говорит, что сейчас не время и не место. Эрика мгновенно предоставляет ему на выбор другие места, расположенные подальше, и другое, более удобное время. Скоро любовной паре не потребуются окольные пути в виде лесов и озер. Но сегодня прекрасные виды горных вершин и верхушек деревьев потребуются, чтобы усилить желание мужчины.
Вальтер Клеммер размышляет. Он решает, что вовсе не надо совершать слишком дальнее путешествие, чтобы испробовать что-то новенькое. Он, всегда испытывающий научный интерес, предлагает — вот Эрика удивится! — заняться этим не сходя с места. К чему отправляться в дальнюю даль? Кроме того, он потом вполне еще успеет к трем часам в клуб дзюдо! В любви позволено все, нельзя лишь шутить с нею. Если она серьезно, то он и подавно согласен. Пожалуйста. До настоящего времени он вел себя мягко и предупредительно, но он может быть и жестоким, он это докажет. Точно так, как она того желает. Вместо того чтобы, как положено, ответить ученику, Эрика Кохут тащит его за собой в каморку со швабрами и ведрами, которая, как ей известно, никогда не запирается. Он должен показать ей, на что способен. Женщина излучает силу, которая побуждает к движению. Пусть он покажет ей то, чему никогда не учился. Сильно и едко пахнут моющие средства, в углу сложен в кучу всякий инвентарь. Для начала Эрика просит прощения, потому что ей не следовало писать молодому человеку письмо. Она развивает эту мысль. Она опускается перед Клеммером на колени и неловкими поцелуями покрывает его сопротивляющийся живот. Обтянутые гетрами колени, еще не совершавшие походов в сферы высокого искусства любви, купаются в пыли. Каморка уборщиц — самое грязное помещение в здании. Вовсю сверкают ребристые подошвы новехоньких башмаков. И ученик, и учительница, каждый из них намертво прикипел к своей маленькой планете любви, к своим ледяным торосам, которые плывут прочь друг от друга, словно угрюмые необжитые континенты. Клеммер неприятно поражен ее покорностью и пасует перед громкими требованиями, которые она выдвигает, не имея к тому никакого навыка.
Ее покорность кричит громче любой откровенной похоти. Клеммер отвечает: «Прошу тебя, встань сейчас же!» Он видит, что она вышвырнула за борт всю свою гордость, и он тотчас же употребляет всю свою гордость на то, чтобы не оказаться за бортом. В самом крайнем случае он привяжет себя к рулю. Они еще только начали, но им уже не соединиться друг с другом, хотя они упрямо стремятся к этому соединению. Чувства учительницы, этот восходящий воздушный поток, рвутся к небесам. Собственно, Клеммеру сейчас ничего такого не хочется, но он должен, потому что от него этого хотят. Он крепко сжимает колени, словно смущенный школьник. Женщина неистово трется о его бедра и молит о снисхождении и об атаке. «Как прекрасно у нас получится!» Подушки ее плоти ерзают на полу. Эрика объясняется в любви, и это объяснение заключается в том, что она вновь не предъявляет ничего, кроме скучных требований, заумных договоров и не один раз подтвержденных соглашений. Клеммер не одаривает ее любовью. Он говорит: «Эй, не так шустро. Прусская гвардия с пальбой не торопится». Эрика расписывает, сколь далеко она хотела бы зайти при тех или иных обстоятельствах, а Клеммер планирует самое большее прогулку по Ратушному парку в умеренном темпе. Он просит: «Не сегодня, давай на следующей неделе! Тогда у меня будет больше времени». Его просьбы не помогают, и он начинает незаметно поглаживать себя, но все в нем остается как мертвое. Женщина гонит его в зияющую нору, в которой на его инструмент большой спрос, да вот только на запросы он пока никак не отвечает. Клеммер в панике жамкает, дергает и встряхивает свою плоть. Женщина пока еще ничего не заметила. Она несется на него, как лавина любви. Она уже всхлипывает, говорит, что берет назад слова, сказанные раньше, обещает взамен самое лучшее. Вот она и спасена: наконец! Клеммер, не воспламеняясь, вовсю трудится у себя пониже живота, он крутит свой инструмент туда и сюда, бьет по нему железом. Искры брызжут во все стороны. Он испытывает страх перед внутренними покоями этой учительницы музыки, которые давно никто не проветривал. Эти покои намерены полностью поглотить его! Эрика явно ожидает сразу всего, что он имеет, а он еще не выставил и не продемонстрировал ей даже самый маленький кончик. Она совершает любовные телодвижения, которые, как она считает, нужно в подобных случаях совершать и которые она подсмотрела у других. Ее тело подает сигналы, путая неуклюжесть со страстностью, а в ответ ему несутся сигналы беспомощности. Он ДОЛЖЕН, и поэтому он не МОЖЕТ. Оправдываясь, Клеммер заявляет: «Со мной так нельзя, заруби себе на носу!» Эрика тянет за молнию его брюк. Она вытягивает у него рубашку из штанов и совершает неистовые движения, как это принято и заведено у любящих. С Клеммером не происходит ничего, что могло бы послужить доказательством любви. Спустя некоторое время Эрика, разочарованно стуча ботинками, расхаживает по каморке. Она предлагает взамен полностью обустроенный мир чувств. Она объясняет все перевозбуждением и нервозностью и говорит, что все же очень рада этому внешнему доказательству его любви. Клеммер не может, потому что он должен. Принуждение исходит от этой женщины электромагнитными волнами. Она сама — принуждение во плоти. Эрика садится на корточки, словно воплощенная неуклюжесть, словно заклятье, коварно перегибающееся пополам, и впивается поцелуями в выступ между бедрами ученика. Молодой человек охает, словно ее настойчивость что-то пробуждает в нем, он со стоном выдавливает из себя: «Так ты меня не опутаешь. Ты меня не опутаешь». В принципе, он очень даже готов в любое время испытать в любви что-нибудь новенькое. В конце концов, он от беспомощности опрокидывает Эрику и ребром ладони слегка ударяет ее по шее. Ее голова послушно наклоняется вниз и вперед. Эрика забывает обо всем вокруг, теряя все из виду. Перед ней только пол каморки. Женщина в любви легко о себе забывает, в ней так мало того, о чем следовало бы помнить. Клеммер прислушивается к шуму снаружи и вздрагивает. Губы женщины, словно старую перчатку, он пытается быстро натянуть на свой член, вновь опадающий после короткого оживления. Перчатка слишком велика. С нею ничего не происходит, и с Клеммером тоже ничего не происходит, в то время как все существо учительницы незаметно растворяется вдали.
- Предыдущая
- 56/65
- Следующая
