Самозванец - Елин Николай Л. - Страница 5

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая

– Я туда не попаду! – замахал руками Юрий Никитич. У меня способностей нет к научной работе!

– Изыщем! – многозначительно сказал Макаронский.

– Но я всё забыл, что в институте изучал!

– Напомним!

– Всё равно я не пройду по конкурсу, – покачал головой Флоров.

– Проведём! – заверил начальник отдела.

– Как это? – не понял Юрий Никитич.

– А так. Напишем ходатайство, рекомендацию дадим. Будете стипендиатом нашего отдела.

– Раз такое дело, надо бы ему репетитора нанять, внёс предложение Ноликов.

– Подождите вы с пустяками, – перебил его Балдаев. Сперва надо выяснить, кто за Флоровым в аспирантуре наблюдать будет. Придётся, видно, и кому-то из нас вместе с ним поступать.

– Это не обязательно, – осадил его Макаронский. Флоров ведь будет заочным аспирантом. Что же касается репетитора, то это предложение мне представляется дельным. Теперь дальше. Видите вы хорошо? – обратился он к Юрию Никитичу.

– Да… – растерялся тот, – не жалуюсь.

– Досадно! – поморщился Яков Сергеевич. – Вид у вас не очень интеллигентный. В очках вы выглядели бы культурнее. Ну, ладно, ничего не попишешь! Попробуйте тогда причёску изменить. Лоб закройте, он у вас какой-то невыразительный. А глаза загородите ладонью, будто вы о чём-то задумались… Вот так, хорошо… Сделаете так, когда будете беседовать с товарищем Ковшовым. У вас получается самоуглублённый вид, и в то же время ваши черты будет трудно разглядеть.

– А вдруг товарищ Ковшов спросит, какое у него хобби! – предположил Ноликов, поддевая вилкой солёный огурец.

– Вполне вероятно, – поддержал его товарищ Макаронский. – И тут надо не ударить в грязь лицом. Человек, проглотивший предмет товарища Ковшова, должен обладать широким кругом интересов.

– Может, Флорову начать иконы собирать? – развил свою мысль ободрённый поддержкой начальства Ноликов. – Сейчас это модно. Некоторые интеллигенты увлекаются…

– Да вы что? – постучал себя пальцем по лбу Кондрактов. – Товарищ Ковшов двухгодичные курсы научного атеизма недавно окончил! Он не поймёт такого увлечения!

– Нет, нет, никаких икон! – категорически заявил Макаронский. – Надо придумать что-нибудь другое.

– Может, марки? – спросил Кондрактов.

– Банально, – покачал головой начальник отдела.

– Придумал! – закричал Балдаев. – Автографы коллекционировать! Отличное занятие для культурного человека.

– Нехорошо, – подумав, возразил Яков Сергеевич. Товарищ Ковшов может подумать, что Флоров утащил его именную принадлежность для того, чтобы пополнить свою коллекцию…

– Но у меня уже есть хобби, – робко вставил Флоров. Я… фотографией увлекаюсь.

Макаронский уронил селёдку в тарелку к Балдаеву.

– Как?.. Как вы сказали?.. Чем увлекаетесь?!

– Ф-фотографией, – запинаясь, пробормотал Юрий Никитич.

– Немедленно засветите все плёнки! – распорядился начальник. – Немедленно, в нашем присутствии! Вы, может, и ЭТО успели уже сфотографировать, прежде, чем проглотить?!

– Нет, – вздрогнул Флоров. – Я же в коридоре глотал, а там темно было…

– А плёнки всё-таки засветите! И смотрите не вздумайте рассказать о вашем хобби товарищу Ковшову!

– У вас небось ещё фотоаппарат заграничный? – поджал губы Кондрактов.

– Нет, наш! Честное слово, наш!

– Это не меняет дела. За границей тоже наши аппараты продают. Могли вам оттуда прислать!

– Я вспомнил! – воскликнул Балдаев, с аппетитом обгладывая оброненную Макаронским селёдку. – Вспомнил! У меня соседка лимоны на окне выращивает! Надо у неё семена для Флорова попросить. Пусть он тоже разводит!

– А что? – сказал начальник отдела. – Лимоны – это мысль! Вполне интеллигентно, к тому же без ненужной подоплёки. Как вы считаете, товарищ Кондрактов?

– Ну что ж, – отозвался тот, – неплохо. Очень неплохо.

– Это мы поручим Балдаеву, – заметил Яков Сергеевич. Итак, хобби имеется. Что ещё?

– А как у вас, товарищ Флоров, в смысле начитанности! – поинтересовался Кондрактов. – Какую последнюю вещь вы читали?

– М-м… Открытое письмо Анкетовой, – припомнил Юрий Никитич.

– Для товарища Ковшова это не подойдёт. Возьмите у нас в библиотеке томик Гегеля…

– Гоголя, – поправил Балдаев.

– Я знаю, что говорю, – нахмурился начальник. – Гоголя товарищ Ковшов сам читал. Может спросить что-нибудь. Так что, возьмите лучше Гегеля. Будете всегда носить под мышкой. И к товарищу Ковшову с Гегелем пойдёте. Вы будете выглядеть гармонически развитой личностью.

– Для гармонической развитости ещё спортом надо заниматься, – вмешался Ноликов. – Например, бассейн посещать…

– Вы соображаете, что говорите? – одёрнул его Балдаев. – А если эта вещь утонет? А потом её кто-нибудь со дна поднимет и злоупотреблять начнёт! Нет, тогда уж лучше Флорову в баню ходить. В бане он весь на виду.

– Баня – это не спорт, – пояснил подчинённому Макаронский. – Я предлагаю теннис. Культурная игра, и площадка огорожена. Не убежишь. Возражений нет!.. Значит, записываем Флорова в секцию. Да… и ещё вот что, товарищи. С сегодняшнего дня нам придётся относиться к Флорову с подчеркнутым уважением, чтобы продемонстрировать посторонним, что он пользуется в нашем отделе непререкаемым авторитетом. Вы меня понимаете?

– Разрешите мне, – поднялась из-за стола бледная, как майонез, Анкетова, которая всё это время молча сидела в углу стола и делала какие-то записи на салфетках. – Я тут подготовила проект закрытого письма товарищу Флорову и хочу его зачитать… – И, сложив салфетки стопкой, она начала звонким от волнения голосом: – «Того, что произошло с вами, Юрий Никитич, я ожидала уже давно. Такой человек, как вы, дисциплинированный, выдержанный, эрудированный, пользующийся огромным влиянием среди товарищей по отделу, рано или поздно должен был…»

– Совершенно верно, товарищ Анкетова, – перебил её Макаронский. – Можете не продолжать, я вижу, что вы правильно меня поняли.

– Только я бы предложил сделать это письмо открытым, посоветовал Кондрактов. – Так будет больше шансов на то, что его прочитает товарищ Ковшов.

– Согласен, – утвердил Макаронский. – Это будет ещё один положительный штрих. Я думаю, что теперь товарищ Ковшов останется доволен нашим сотрудником. Учится без отрыва от производства, Гегеля читает, имеет хобби, увлекается спортом, к тому же прекрасный работник. Вырисовывается яркий образ нашего современника. Такому человеку не стыдно и самую значительную вещь проглотить! Так поднимем же за него бокалы, товарищи! Поднимем бокалы за факсимиле товарища Ковшова, которое нас всех сблизило!

Он осушил рюмку, закусил ветчиной и, покосившись на Юрия Никитича, добавил:

– Но снимать контроль за Флоровым считаю преждевременным. Сейчас от нас, как никогда, требуется бдительность! Утроим внимание, товарищи!

Гости ушли поздно. Юрий Никитич закрыл за ними дверь, повернул ключ на два оборота, навесил цепочку и, озираясь, медленно направился в кухню. По пути он заглянул в ванную, проверил, не застрял ли кто-нибудь из гостей в туалете, затем отворил дверцу стенного шкафа и раздвинул висевшие там пальто. В шкафу тоже никого не было. Тогда Флоров влез на табуретку и достал с антресолей клетчатый чемодан. Он прошёл с ним в комнату, сдвинув посуду, положил чемодан на стол и погасил свет, чтобы с улицы нельзя было ничего разглядеть. Затем подошел к письменному столу, выдвинул все ящики и начал лихорадочно рыться в них, выбрасывая на пол всё ненужное. Наконец он нашел то, что искал, и принялся аккуратно переносить в чемодан и укладывать ровными рядами. Когда чемодан наполнился до отказа, Флоров закрыл крышку и осторожно прижал её коленом.

В этот момент за дверью что-то звякнуло. Юрий Никитич сделался белым, как новенький унитаз. Он застыл, стоя на одном колене, в такой испуганно-благоговейной позе, будто собрался просить руки дочери товарища Макаронского. Звук не повторился.

Тогда Флоров перевёл дух, надавил коленом посильнее, запер чемодан и повесил ключ на шею. Затем он не спеша разделся, вымыл ноги, надел тапочки, спортивный костюм и полез под кровать. Оттуда он вылез, держа в руках увесистый тюк, туго перетянутый верёвками. Юрий Никитич положил тюк возле окна, поставил рядом чемодан и при тусклом свете луны в последний раз оглядел комнату. На столе, плотно уложенные в банку, словно ампулы с наркотиками, недобро поблёскивали кильки. В углу, будто пачка фальшивых документов, зловеще белела стопка салфеток. Рядом, как финский нож, угрожающе отливал сталью разрезанный вдоль огурец.

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая