Чужой среди своих (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 28

Поняв, что двуногий не настроен ни на игры, ни почесушки, собаченция отбежала чуть поодаль, деловито поскребла бок, гавкнула на пролетевшую птицу и побежала куда-то по своим собачьим делам.

— Я будто вернулся домой, — с трудом ловлю ускользающую мысль, — только всё стало ещё хуже! Много хуже! Н-да… вот это перемкнуло. Хм… словосочетание «пора валить» заиграло для меня новыми красками!

Мимо проехал трактор, надсадно рыча и фыркая, выбросив аккурат напротив меня клуб густого, чёрного дыма, пахнущего солярой и горелой резиной. Мысли сразу приняли другой оборот, и пожелав трактористу хорошего настроения, я решил пройтись.

— А там видно будет, может ещё и вернусь назад, — не слишком решительно постановил я. Нет, мне по-прежнему не нравится формат свадьбы, но неожиданно захотелось потанцевать!

— Вальсы — к чёрту! — размышляю на ходу, — Найдётся очередная дура… и не важно, откажет она, или будет танцевать с таким видом, будто танцуя со мной, делает одолжение не только мне, но и всей Советской общественности! А вот что-то поинтересней… а почему бы и не да?!

— Как там… — остановившись ненадолго, припоминая понравившуюся песню, — Жил да бы чёрный кот за углом[iii]…

Иду, напевая и пританцовывая, и оказывается, у меня есть голос, и притом весьма недурственный! Да и с танцем как-то так… интересно. Ощущение, что я в чужом теле, не то чтобы прошло полностью, но будто отодвинулось куда-то на задворки сознания.

— Эй! Ты… да ты, щегол! — хриплым голосом крикнул кто-то.

« — Чёрт…»

Не слышу, вот демонстративно не слышу… только шаг чуть ускоряю. Ещё одной драки мне не хватало!

Краем глаза вижу двух сезонников, мужчин лет под тридцать, рассевшихся на бревне в непринуждённых позах, свидетельствующих о немалом количестве принятого внутрь алкоголя. Видно, что у людей праздник…

Всё как и положено — усы, пиджаки, кепочки, заправленные в начищенные сапоги брюки. Дёшево и сердито, но с явными претензиями на некий шик.

— Малой! — и свист, — Ты что, не понял! Я сказал, иди сюда! Пионэр! Тебе взрослый человек чего сказал?!

— Ну, сучёнышь… — не слишком внятно пообещал второй, поднимаясь с бревна, — Поймаю гадёныша, ухи оборву!

— Да мать вашу… — еле слышно цежу сквозь зубы, переходя на трусцу.

В Посёлке у нас всякий народ… с биографией обычно. Но если человек приезжает на несколько лет, заработать деньжат и осесть на Большой Земле, то, как правило, ведёт он себя соответствующе, в рамках.

А уж кто он там… не суть важно. Биографию учитывают, но смотрят на человека. Сидельцы, к слову, не самый худший вариант. На зоне, под двойным прессингом администрации и воров, люди быстро учатся следить за словами и поступками, да и назад, как правило, не хотят.

Сезонники же — публика специфическая… Не то чтобы все поголовно дрянь, но психология у людей, жаждущих в короткие сроки «сорвать деньгу» довольно таки своеобразная, и… пожалуй, сдвинутая.

Много бичей[iv], игроков и вообще людей азартных. Карты, ставки чёрт те на что, водка и белая горячка, драки и поножовщина как норма.

Вся эта публика, изначально проблемная, неделями и месяцами маринуется на тяжёлых, неквалифицированных работах, а потом возвращается в бараки, по несколько человек в комнату, и так день за днём…

— Стоять, я сказал! Слышь?! Тебе старший говорит!

« — Ага, дураков нет…» — я ускоряюсь, но в голове начинает отдаваться каждый шаг. Чёрт…

Добежав до кустов, растущих у поворота дороги, ныряю туда. Они низенькие и чахлые, едва ли не по пояс. Если не знать, что за ними косогор…

Сезонники не знали, и через несколько секунд прорысили дальше, за поворот.

— Чёрт бы вас побрал… — сдавленно ругаюсь я, пытаясь унять головную боль, — Одни проблемы от уродов!

Что уж там им было нужно, можно только гадать. Если верить ребятам, обычно они норовят послать «щегла» с каким-нибудь поручением, чаще всего в магазин за спиртным.

Деньги при этом иногда даются щедрой рукой, со словами «Сдачу себе оставишь, малец», а иногда «Слышь, малой… потом отдам! А ты давай… придумай что-нибудь! Мухой!»

Иногда, скучая, начинают задавать дурацкие вопросы и «учить жизни», легко переходя из состояния благодушного, до озверения, с выкручиванием ушей и раздачей подзатыльников. При этом, чёрт бы их подрал… все они свято уверены, что право имеют.

А чо такого?! У нас так принято!

Говорят, поселковые по несколько раз за сезон собираются и идут вдумчиво объяснять им местные правила общежития, но…

… помогает ненадолго. Текучка, мать её…

Башка малость отошла, и я, достав папиросы, прикурил, блаженно затянувшись.

— Надо бросать, — бормочу вслух с полуприкрытыми глазами.

— Да мать вашу… — заметив возвращающихся назад мужиков, спешно бычкую папиросу, пряча её назад и надеясь, что они не учуют запах дыма.

Злые, они прошли мимо, разговаривая о чём-то на повышенных тонах.

— Ну, вроде пронесло… — шепчу я, наблюдая за ними из-за кустов. Но как назло, те остановились метрах в десяти от меня.

— Чёрт…

Слышу обрывки разговора — мат, какие-то долги, бабы… Ноги затекли, и я, подогнув одну под себя, усаживаюсь на неё. Сердце колотится… чёрт…

Один из них, с усами подковой, по-видимому, не желая продолжать конфликт, чуть сбавил тон, и, достав папиросы, закурил. Второй, с длинными сальными патлами ниже ушей, воспринял это как слабость, и подскочив, схватил того за грудки, брызгая слюной в лицо.

— А вот и не подерётесь… — нервно комментирую я.

— Да пошёл ты! — громко выкрикивает курильщик, выплёвывая папиросу и с силой отпихивая второго.

— Ах ты… — патлатый отшатнулся, сунул руку в карман и почти тут же ударил усатого куда-то в живот. Раз, другой…

— Сука-а… — одними губами тяну я, видя, как его рука окрасилась кровью, — у него нож!

Захотелось вжаться, зарыться в землю, и одновременно — убежать!

Усатый, отскочив, прижал руку к животу и замер на миг. Но почти тут же он тоже выхватил нож и кинулся на своего врага, размахивая клинком яростно, отчаянно и бестолково!

Он норовил то ли попасть в горло, то ли исполосовать лицо… Не знаю!

Они закружились, затоптались на месте, и в этих движениях не было никакой грации и мастерства, но был алкоголь, озверение и стремление убить своего врага! Мужики оскальзывались, цеплялись друг за друга, тыкали ножами и били ими наотмашь, пытались хватать вражеский нож голой рукой, пинались, и кажется — плевались…

Патлатый, защищаясь, подставлял руку, и норовил тыкнуть усатого ножом в живот, в бедро, в пах…

Усатый, перегнувшись вперёд, шёл буром, но его движения становились всё медленнее…

… и наконец, он повалился на колени, постоял так и мягко, будто собираясь поспать, улёгся на дорогу.

— Сука! — патлатый пнул его в бок, — Вставай! Я тебя, падла такая…

Он присел на корточки и потрогал его рукой.

— Сдох, сука… — и только после этого он обратил внимание, что и сам ранен.

— Бля… Сука! — плюнул на труп патлатый, и, встав с трудом, перетянул носовым платком ладонь. Несколько секунд спустя, ругнувшись невнятно, он прислонил руку к животу и неверяще посмотрел на неё. Сдёрнув кепку, прижал её к животу, согнулся и заковылял куда-то.

— Чёрт… — я не сразу выбрался из кустов, но зато уж как выбрался… Всё казалось, что убийца за мной гонится, желая убить нечаянного свидетеля…

Успокоился, только когда отбежал метров на семьсот, и, дав кругаля, снова увидел гуляющих на свадьбе людей.

— Ссал?! — выскочил мне навстречу Ванька, который тоже гуляет на свадьбе, но в отличие от меня, сидел вместе с родителями.

— А?! — вздрогнул я, мучительно вспоминая, что даже не подошёл к тому, патлатому… А я ведь ветеринар, и может быть…

— Ты такое пропустил! — азартно продолжил он с горящими глазами, — Жора… ну Жора, который Чубчик Кучерявый, леща дал одному типу. Ну ты знаешь его! Точно знаешь! Длинный такой, сутулый, с фиксой золотой! Такое махалово было!

— … их разнимать, — размахивал он руками, — а этот одному раз, и тот брык! А второму дал, а тот в ответ, и с копыт! Нет, это надо было видеть!