Кандидат (СИ) - Корнеев Роман - Страница 21

Буквально подпрыгивая на своём любимом колченогом табурете, отец рассказывал, кажется, три истории одновременно, вовлекая в них с каждой минутой всё больше персонажей, половина из которых была смутно знакомой по прежним излияниям, а ещё половина, кажется, была придумана им на ходу. И в тот момент, когда аудитория уже окончательно запутывалась, теряя интерес к повествованию, отец вдруг резко замолкал, требуя гробовой тишины, после чего корчил загадочную мину, медленно и нарочито извлекая из кармана очередную свою головоломку.

У него был несомненный талант фокусника. Только не того фокусника, который заранее прячет в цилиндр кролика, чтобы его потом оттуда извлечь на потеху публике. Чудеса Мистена Ковальского были куда более техногенного характера.

Где он добывал детали для этих штук и по каким чертежам их собирал, никто в семье не знал, разве что мама догадывалась, но предпочитала помалкивать.

Эти блестящие штуки жужжали, вращались, бегали по столу или зависали над ним под немыслимым углом, опираясь на какую-то невозможную с точки зрения привычной механики точку. Это были головоломки, которые невозможно было разгадать, сколько ни верти в руках. При этом они вызывали именно это самое желание — повертеть эту штуку в руках и попытаться понять, как же она сделана и самое главное — зачем она нужна, такая.

Ни разу Рэдди не удавалось угадать, ни разу он не смог из разобрать, несмотря на многочисленные попытки это сделать. При этом завороженным взглядом всё семейство могло часами наблюдать, как Мистен Ковальский ловко собирал и разбирал эти штуки, превращал одну в другую, соединял их в одно целое или делал из одного непонятного механизма три ещё более непонятных механизма, которые ходили друг за другом по столу паровозиком, не обращая никакого внимания на зрителей.

Цепкие руки Рэдди хватали ближайшее к нему сверкающее чудо и уносили его в дальний угол веранды, где было побольше солнца, чтобы там вдосталь повертеть, потрясти и даже пару раз укусить неподатливый механизм. Разгадать их вновь не удавалось, зато отец жонглировал своими игрушками с невероятной ловкостью, разряжаясь своеобычным заливистым смехом и пугая белок-эйси.

Особенно его смешило недоумённое выражение лица Рэдди, которое, впрочем, никогда не перерастало в разочарование отцовыми подарками — в эту игру он готов был играть вечно, ибо Мистен Ковальский был неиссякаем на выдумку.

За всем этим бедламом с обязательной чуть саркастической улыбкой наблюдала мама. Она традиционно задвигала любимое плетёное кресло в дальний тёмный угол и оттуда качала головой, наблюдая за мужниными излияниями. При всём её инженерном образовании она была главными лириком в их семье, с удовольствием читала вечерами, глядя поверх светящегося эрвэ-экрана на чёрное, подсвеченное лишь редкими яркими звёздами небо Пентарры, любила побродить в одиночестве или поворковать с дочерью о чём-то своём. Поговаривали, что она в тайне от всех писала стихи и даже переписывалась по этому поводу с кем-то из старых галактических знакомых, шумные же эти семейные ликования ей не то чтобы были не по нраву, просто ей будто было приятнее наблюдать их чуть со стороны, размышляя о своём.

Они были очень разными, Мистен и Катлин Ковальские, и Рэдди во множестве своих воспоминаний часто видел их чуть в стороне друг от друга, занимающихся каждый своим делом, и вместе лишь уходящих по очередным делам планетарных эксплуатационных служб, но в чём он никогда не сомневался, это как сильно они любили друг друга.

Каждый случайный взгляд двух взрослых людей, что они бросали друг на друга, был полон почти тайного, но очень сильного чувства. Что происходило между ними там, на их половине дома, где они запирались вечерами от детей и проводили время одни, он мог только догадываться, их же гости, коллеги, старые друзья и многочисленные родственники отца — все они, кажется, вообще мало догадывались, что связывает между собой этих двоих, такими они были на случайно брошенный взгляд разными.

В отличие от шумного отца, с которым Рэдди в детстве проводил много времени, с мамой наедине он бывал нечасто, обычно любой их разговор быстро переходил в молчаливый долгий взгляд, которым мать словно искала на дне его души что-то, невидимое ему самому. Таким же точно взглядом на него смотрела временами и Эстра, окончательно смешиваясь с матерью в единый образ, невозможно щемящий, даже вспоминать который Рэдди было ужасно больно.

Шли годы, уходили на задний план детали, менялся сам Рэдди, с каждым годом переставая быть частью той, прежней жизни. Иногда он пытался задумываться, какой была бы дальнейшая жизнь его родителей, если бы не та авария. Да и как бы жил он сам. Быть может, они дождались бы, когда дети встанут на ноги, и сорвались бы снова в Галактику? Или нашли бы себе какое-нибудь другое занятие по душе. Жили бы они до сих пор одной семьёй, или Рэдди так же решился бы построить себе свой дом.

Гадать можно было до бесконечности. В этой вселенной такой вариант развития событий и судеб не был реализован. Всё оставалось так, как оставалось.

И потому Рэдди предпочитал и дальше — стараться как можно реже вспоминать прошлое и как можно больше думать о будущем. Которое казалось ему тогда куда более радостным и светлым, чем саднящая боль воспоминаний об их разрушенной семье.

Его встретила на холодная пустота космоса, вокруг него бурлила непроглядно-чёрная плотная масса.

Стоило автоматике распахнуть створки шлюза, как это нечто хлынуло внутрь, бросаясь в бой навстречу тлеющей подсветке тамбур-лифта, захлёстывая рецепторы скафандра, заливая пол и стены скользкой упругой тьмой.

Ошеломлённый, он замер, медленно приходя в себя.

Справиться с подступающей паникой. Вдох-выдох. Нештатная ситуация. Прочитанные в академии мегабайты инструкций в одну секунду становятся бесполезными, а всё, чему тебя так долго учили сводится к простой максиме — соберись и выживи. Замри, осознай задачу, не соверши ошибок, вернись, расскажи.

Вводная.

Он находится в шлюзовой камере тамбур-лифта новейшего истребителя-заатмосферника «Аэртан» класса «Экстерис», экипаж 5 человек, масса покоя две килотонны. По причине физического контакта с инородным телом неизвестного происхождения произошла разгерметизация обшивки рабочих камер ходовых генераторов поля. После каскадной волны вторичных отказов повреждённый борт остался без средств автомониторинга. Во избежание саморазрушения корабля до прибытия спасательной партии экипажем принято решение выйти в пространство через тамбур-лифт, визуально осмотреть повреждения и принять решение о целесообразности «холодной» остановки генераторов. На борту остаются: второй пилот, бортинженер-навигатор и два баллистика.

«Ребятки, на связь».

Тишина и темнота.

Да что ж такое. Слепой, глухой, без связи. В двух гигаметрах холодной пустоты пространства от Базы.

Если бы в пустоте.

Силовая перчатка вязко елозила по упругой склизкой массе, заполнившей всё вокруг. Так. Тут должен быть поручень для закрепления вторичных манипуляторов. Хороший, армированный, монолитом вмонтированный в н-фаз корабля. Двадцать сантиметров левее раскрывшейся створки.

Есть!

Экзоскелет намертво заклинил захват, теперь даже скользкое это месиво не сможет его оторвать от корпуса. Необходимое разрывное усилие — порядка одной десятой меганьютона. Плохо другое. Если его сейчас попробуют поднять на борт, озаботившись загадочно воцарившимся в канале молчанием, то может случиться одно из двух — или створки не закроются, и тогда ему висеть здесь, слепому и глухому, пока их не спасут или пока генераторы всё-таки не пойдут вразнос, либо эта чёрная каша не такая упругая, как кажется, и тамбур всё-таки поползёт наверх… вот этот вариант ему точно — не нравился категорически.

Завязший наверху тамбур в лучшем случае не даст раскрыться запасному шлюзу, попросту его блокировав, а значит, по прибытии спасатели обнаружат намертво закупоренный боевой истребитель с повреждёнными ходовыми, запертыми выходами и активированной внешней защитой.