Самые близкие (СИ) - Доронина Слава - Страница 23

Яна, наверное, и не знает о моей выходке и строгом наказании, которое я получил. Она с родителями на следующий день уехала домой, а меня закрыли в своей комнате на месяц. С тех пор я зациклен на мысли о своей сестре.

Прокручивал те воспоминания и так и эдак, пока летел обратно. Притяжение лишь набрало мощь за годы, что мы с Яной не виделись, И разорвало в клочья все внутри — когда оба осознали, что на самом деле чувства взаимны.

Но сильнее взорвало уже дома. Когда вместо Оскара встретили полицейские и отвезли в участок. А после того как адвокат добился, чтобы меня выпустили под залог, Натали убила новостью о своей беременности. Сразу вывалила правду. Якобы она не сообщала о том, что ждет ребенка, чтобы я не отправил ее на аборт.

Только аборт и так не понадобился.

Пальцы опять начинают дрожать, меня будто охватывает адским пламенем. И рад бы перестать об этом думать, смириться, забыть. Но не могу! Просто, блядь, не могу. Рана свежая и без конца нарывает. Легче становится, лишь когда вижу дочь. Несмотря на сложность ситуации и проблемы со здоровьем малышки, в душе сразу расцветает что-то хорошее и красивое, отчего в темные и уродливые ее уголки не возникает желания заглядывать.

Правда, стоит остаться одному, как вновь затягивает во мрак.

— Андрей Дмитриевич, приходите, — доносится голос секретаря. — Эрик Артурович уже освободился.

Я перевожу взгляд на кабинет, откуда только что вышел высокий темноволосый мужчина в годах. Чем-то на деда похож, но моложе.

Ощущаю себя оглушенным чередой воспоминаний и всем, что происходит в последние дни в моей жизни. Я не в самой лучшей физический и психологической форме. Сказал бы даже, что никогда не был на таком дне, но чутье подсказывает: это еще не конец.

Поднимаюсь с дивана и иду к двери, переступаю порог. Эрик удивленно вскидывает брови при виде меня.

— Андрей? — Его взгляд из сурового и серьезного тут же становится по-отечески заботливым и теплым. — Не знал, что ты прилетел. Постой… Ян вроде говорил, что у тебя проблемы с законом..

— Я их почти решил. — Дыхание становится тяжелым и ускоряется.

— Ну и хорошо… — отвечает Эрик как-то задумчиво и, прищурившись, будто сканирует меня внимательно. — Проходи, — кивает на кресло рядом с собой, заметив, что я не тороплюсь пересекать кабинет.

Вряд ли отец Яны догадывается, по какому я вопросу, но когда наши глаза встречаются и задерживаются друг на друге, кажется, его лицо становится хмурым.

Чувствую, как сейчас может рвануть. Но после напряжения неминуемо приходит облегчение. Лишь бы выжить в этом взрыве, который, похоже, разнесет все вокруг к чертовой матери.

Подхожу ближе и протягиваю Эрику руку, вглядываясь в его лицо, на котором застыл отпечаток усталости. Янин отец будто не отдыхал несколько дней подряд, а может, и того больше. Трудолюбие — обычное дело в нашей семье. К тому же, помимо раздач на работе, еще и у дочери его в личной жизни полный хаос. С моей подачи.

Внутри неприятно царапает, когда вспоминаю просьбу Регины повременить с разговором пару-тройку дней.

— Кофе? Что-нибудь покрепче? — предлагает Эрик, пожав мне руку.

От коньяка или виски не отказался бы, но алкоголь не снизит градус внезапно образовавшегося напряжения.

Скоро все узнают, какое отношение я имею к малышке Алине. И лучше Эрику услышать правду от меня, а не от третьих лиц. Хочу спокойно и основательно объяснить ему, почему меня не было рядом с Яной. На кону не только желание снова добиться расположения его дочери, но и моя мужская гордость.

— Спасибо. Ничего не буду, — отвечаю я.

Эрик откидывается на спинку кресла и, ослабив узел галстука, продолжает на меня смотреть. Так пристально и цепко, будто знает правду и теперь нуждается в подробностях.

Или просто так кажется, потому что ее знаю я?

Пауза между нами затягивается. На скулах Багдасарова проступают желваки. Кажется странным, несколько лет назад и я носил ту же фамилию, пока не взбрыкнул из-за непроходящего влечения к Яне.

Удержать внимание на моем лице Эрику не удается: по кабинету разливается звучная трель его мобильника.

— Минуту подожди, — обращается Багдасаров ко мне, прикладывая телефон к уху.

Диалог ведет сдержанно, без эмоций, но я улавливаю знакомые теплые интонации в голосе и предполагаю, что Эрик разговаривает с Янисом. Они обсуждают какой-то контракт и предстоящие по нему переговоры за рубежом.

Янис и Эрик — родные братья, но характеры у них разные, и это видно невооруженным взглядом. Янис — импульсивный, эмоциональный, бурно реагирует на любую ситуацию, но быстро отходит, а Эрик — его противоположность. Однако чутье подсказывает, что невозмутимость отца Яны напускная и он, возможно, даже безрассуднее, чем мой.

Однажды Янис поделился воспоминанием, что был вместе с братом и группой новичков на скале, занимался альпинизмом. Они с Эриком находились в связке, и когда Ян допустил ошибку, то старший брат без раздумий отсоединил от себя защиту, чтобы вместе не лежать у подножия скал.

Завершив беседу, Багдасаров опять сосредотачивается на мне:.

— С чем пришел? — Сдвигает брови к переносице.

Выдерживаю его долгий взгляд.

— Надо было раньше обо всем рассказать, — начинаю я, заметив, что Эрик становится мрачным. — Я здесь из-за Яны, — продолжаю спокойно, — и из-за Алины. Я ее отец.

Бремя признания размером с огромную глыбу падает с плеч. Но пока только с плеч, не с души. Там по-прежнему ощущается гнетущая тяжесть.

Лицо Эрика не выражает эмоций, на нем будто застыла каменная маска, а вот глаза...

Багдасаров шумно сглатывает. Меняет позу, тянется к воротнику рубашки и расстегивает пару пуговиц.

— Повтори, — звучит как приказ.

— У нас с Яной были отношения. Алина — моя дочь.

Эрик бледнеет, и я невольно чувствую себя виноватым, растет тревога за его состояние. У отца Яны не совсем ладно со здоровьем — слабое сердце. Но надеюсь, до инфарктов и прочего сейчас не дойдет.

— То есть ты и моя дочь... — Он осекается, смерив меня презрительным взглядом.

— Мы были вместе. И намерения с моей стороны были серьезные.

— Серьезные?.. Намерения?.. — словно в трансе повторяет Эрик, очевидно сильно ошарашенный моим заявлением.

— Я улетел домой, решить дела. Собирался вернуться, но вызвали на допрос и выдвинули обвинение в том, чего я не совершал. Спустя несколько дней моя бывшая подруга заявила, что беременна. Ребенка мы не планировали, но отказываться от него и своей ответственности я не стал. К сожалению, прошлое изменить невозможно, как и что-либо в нем исправить. Это из-за меня Яна никому не сказала о своей беременности.

Как будто со стороны вижу себя и представляю чувства Эрика. Лично я после услышанного порвал бы любого за единственную дочь и ее ребенка. Что меня, собственно, и настигает. Приговор уже вынесен, пусть не словами, но взглядом, и следом его оглашают:

— Я тебя к ним близко не подпущу. Даже если Яна умолять и плакать будет, — холодно произносит Эрик и смотрит так, словно мысленно рвет меня на куски.

К подобному тону и заявлениям я был не готов. На лояльность не рассчитывал, но и с такой категоричностью не ожидал столкнуться.

— Я не разрешение пришел спрашивать…

— То есть тебе хватает наглости вот так, глядя мне в глаза, чуть ли не в открытую говорить, что в наше отсутствие ты трахал мою дочь, сделал ей ребенка, а потом свалил за бугор и сейчас раскаиваешься, что так все получилось? Может, попытаешься еще и права заявить на мою дочь и внучку?

— Это решать Яне, хочет она, чтобы я был рядом с ней и дочерью, или нет.

Эрик пытается встать, собирается то ли сказать что-то, то ли куда-то пойти, но обессиленно падает обратно в кресло. Прикрывает ладонью лицо, другой рукой хватается за сердце и сидит так какое-то время.

Я уже до этого ощущал себя дико вымотанным, но после сегодняшнего разговора, чувствую, исчезну с радаров родни на день-другой. Если не больше. Потому что морально не вывезу. По крайней мере сейчас я держусь из последних сил.