Самые близкие (СИ) - Доронина Слава - Страница 21

Зажмуриваюсь, воспроизводя в памяти худенькое лицо дочери, чтобы отвлечься от мрачных картинок и образов. Достаю телефон и смотрю на снимок. Зависаю над ним на несколько минут. Такая Алина крохотная, беззащитная, хрупкая… Наверное, у меня в ладони поместится.

В ушах начинает шуметь, когда представляю, что и ее могло сейчас не быть...

Выбрасываю окурок в урну и поднимаюсь в квартиру. Я не был здесь с тех пор, как уехал в то утро от Яны в аэропорт...

«А если бы был шанс вернуться в прошлое, ты бы... тронул меня?»

В этом вся и проблема, что тронул. Не удержался. Меня и сейчас к ней тянет как магнитом. Но прежде чем снова появиться у Яны в палате, нужно взять эмоции под контроль. Хотя бы частично. И хорошо бы чуть-чуть поспать. Внешне держаться невозмутимым все сложнее и сложнее, потому что изнутри кроет, рвет на части.

Щелкаю выключателем и осматриваюсь. Прохожу вглубь квартиры. Бабуля развила бурную деятельность. Все по-новому, старая мебель выброшена. Я останавливаюсь в дверях детской. Не могу переступить порог, сил не хватает. Вспоминаю слова Яны про «красивую детскую», страшно даже представить, что она испытала, когда ее увидела.

Я иду на кухню. Наливаю в стакан воды и залпом его осушаю, а потом звоню в интернет-магазин и заказываю банку краски и валик, чтобы перекрасить стены детской в розовый цвет. После открываю вкладку с мебелью и выбираю такие же диван и кресло, как стояли в гостиной до моего отъезда из России.

Перепачканный краской, уставший и вымотанный, под утро я засыпаю на диване в гостиной. Перед тем как вырубиться, думаю о том, что надо бы открыть окно на проветривание, но сил подняться уже нет.

Просыпаюсь тяжело. Не могу толком пошевелиться, тело ломит, мысли вялые. Из хорошего — мне совершенно точно не снились кошмары. Сердце не заходится от сумасшедших ударов, и внутри нет ставшей привычной за эти дни тяжести.

Я потягиваюсь, разминая шею. В носу стоит запах краски, голова трещит, глаза не сразу фокусируются на цифрах в телефоне, который беру в руки.

Время — десять утра. Думал, я проспал не менее суток, а на деле — каких-то несколько часов. Рад бы больше, но почему-то не получается.

Кое-как поднимаюсь с дивана и иду к окну. Распахиваю створку и дышу свежим воздухом, пока не начинает кружиться голова, и лишь затем плетусь на кухню. Все действия я выполняю на автомате. Поначалу кажется, что такие заторможенные реакции из-за недостаточного отдыха, но спустя час, словив новое головокружение на улице, понимаю, что это из-за моего трудоголизма и краски, которой надышался за ночь.

— Только не говори, что бухал до утра в одного, — произносит Матвей, остановив машину рядом со мной. — Если что, так алкоголики делают, ты в курсе?

— Я не бухал, — качаю головой, вставая с лавочки. — Ремонтом занимался. Поехали где-нибудь позавтракаем, заглянем к Валентину Петровичу, и отвезешь меня к Яне и дочери.

После этого — точно спать. Как-то нужно возвращаться к прежнему режиму, иначе свалюсь.

— Поехали, — кивает Матвей. — Тоже бы не отказался выпить кофе. В отличие от тебя, я в бар вчера заехал и нормально так накатил. Башка раскалывается.

Позавтракав в кафешке и уладив дела с помощником деда, мы едем в больницу. Матвей предлагает забрать меня через пару часов и отвезти домой, но нужно в одно место заскочить, прежде чем отправлюсь отдыхать.

— Сам доберусь, — отказываюсь я.

— Может, все-таки…

— Да нормально всё, — заверяю друга, хотя это ни хера не так.

Прощаюсь с Матвеем и поднимаюсь в отделение по пропуску, который мне сделала Регина. Застываю перед дверью Яниной палаты. Я уже не так рассеян и заторможен, как было несколько часов назад, но все равно ощущаю себя будто пришибленным. А стоит представить, что увижу сейчас Яну, как за грудиной словно всполохи огня бегут.

Толкаю дверь и делаю шаг. Вопреки ожиданию встретиться с Яной глаза в глаза, я застаю ее спящей. Останавливаюсь у кровати и морщусь от того, как стучит сердце.

Эмоции при виде Яны по-прежнему невозможно контролировать. Особенно когда она такая открытая и беззащитная… Сломанная мной. И я не знаю, как ее починить. Хочется разом, за мгновение склеить ее разбитое сердце, но словами никого, увы, не восстановить. Усилий и времени нужно столько же, сколько оба носили боль в душе.

Я вглядываюсь в красивое, но осунувшееся лицо, скольжу глазами ниже по шее, в вырез платья. Яна дышит ровно и глубоко. Интересно, давно спит? Присаживаюсь на стул возле нее и продолжаю смотреть. Пальцы ломит от того, как хочется прикоснуться, но боюсь разбудить. Страшно опять увидеть ее заплаканные глаза, услышать судорожные всхлипы. Никогда до этих дней я не видел Яну в таком разбитом и подавленном состоянии.

Стараюсь блокировать воспоминания, как вчера она рыдала у меня на плече, выплескивая свою боль, но эти картинки, словно поток воды, просачиваются внутрь и рвут сердце в клочья. Снова и снова представляю, что все это время Яна была одна. И что она пережила, когда начались преждевременные роды. Хочется выйти за дверь и орать. Только что это изменит? Разве сделает дыру в душе меньше?

Шумно перерабатываю воздух, не в силах перестать смотреть на Яну. Дочь на нее похожа. Глаза мои, а в остальном — ее маленькая красивая копия. Если и характером в маму пойдет, за такой девчонкой с самого рождения необходим глаз да глаз. А в том, что пойдет, сомнений почти нет, после того как вчера Алина попыталась сжать мой палец, когда я трогал ее ладошку, и при этом смотрела не по-детски серьезным взглядом.

Пытаюсь собраться, взять себя в руки, но не получается. Эмоций — бескрайнее море. Топит в чувствах, я захлебываюсь ими, и самое сильное из всех — страх. Безумно боюсь потерять дочь, а вместе с ней и Яну. Какая-то часть души после смерти собственного ребенка тоже умирает.

Зажмуриваюсь и резко встаю, ловя себя на мысли, что хочется о многом Яне сказать, но вряд ли я на такое решусь.

В коридоре немного отпускает. Иду на пост к медсестре и спрашиваю, делали ли Багдасаровой какой-нибудь укол. Опасения подтверждаются. Яна со вчерашнего дня на успокоительных препаратах. Проспит еще несколько часов, потом ее разбудят на капельницы.

Неужели она так разволновалась после нашего разговора?

Я поднимаюсь в отделение к дочери. Алина сегодня никак не реагирует на мое появление — тоже спит.

— Сил набирается, — доносится из-за спины голос медсестры. — На поправку торопится. Алина у нас девочка-боец, вес набирает быстро и почти не возмущается.

Я улыбаюсь, разглядывая дочь. Не хочу тревожить ее сон и говорю, что приду позже. Медсестра накрывают кувез пеленкой, создавая комфортные для крохи условия, и я иду вниз.

На выходе сталкиваюсь с матерью Яны. Регина едва не налетает на меня. Вместо ответа на приветствие снимает очки и осматривает меня внимательным взглядом, затем шумно вздыхает и кивает на автомат с кофе в коридоре.

— Ты же не торопишься? — уточняет она.

— Вообще-то я собирался заехать в одно место.

Регина задумчиво нажимает кнопки, ждет, когда приготовится кофе. Вручает мне небольшой стаканчик, а потом, повторив порядок действий, забирает свой горячий шоколад.

— Несладкий, — замечает она, когда ставит стаканчик на подоконник. — Ты от них?

Я киваю:

— Обе спят. Яна после вчерашнего моего визита опять на успокоительных.

Регина тут же мрачнеет.

— А место, куда ты собирался ехать, случайно не офис моего мужа? — прямо спрашивает она.

Дергаю плечом и выдаю что-то наподобие громкого хмыка.

— Не торопись, — произносит она с отчаянной просьбой.

— Почему?

— В последнее время Эрик слишком резкий и нетерпеливый, он безумно переживает за Яну и внучку. Для него эта ситуация стала большим потрясением. Да для всех нас стала. Я тебя разыскала и позвала, потому что хорошо знаю свою дочь. Если она никому ничего не сказала, молчала столько времени, а тебе открылась… значит, ты ей сейчас необходим. Вы оба нужны друг другу. Но Эрик… Скорее всего, он примет твое отцовство в штыки. Даже не знаю, что будет… На быстрое понимание с его стороны можешь не рассчитывать. — Мать Яны сокрушенно качает головой. — Дай мне еще хотя бы пару дней. Может, я его как-то подготовлю…