Измена. Дочь отца (СИ) - "Bloody Moon" - Страница 1

Измена. Все люди, однажды испытавшие её, несчастны по-своему. Спустя много лет лжи самим себе и друг другу. Жить во имя неё — цель родителей героини этого романа. Почему они решили, что жить ради дочери с эпилепсией и ДЦП в придачу лучшее решение? Все ли люди благородны по натуре? Нет. Люди по своей природе одиночки и эгоисты. Они лишь скрывают это сами от себя. Принять этот факт всегда очень сложно. Лишь смелые могут сказать правду самим себе в лицо перед зеркалом или толпой. А так, все лицемерят, лижут друг другу задницы, хотят, нравиться обществу. Как будто говорят:

— Эй! Смотрите, я хороший! У меня ребенок с особенностями и я его не брошу! Н-И-К-О-Г-Д-А!

Но, на самом деле, это далеко не так. Да, родители могут любить своего ребенка. Это неоспоримо. Но они решили выбрать цепи, вместо того, чтобы подарить друг другу свободу намного раньше. Он мог бы подарить надежду на счастье ей с другим мужчиной, но предпочёл остаться эгоистом. Она же слепо любила его, отметая самые незаметные уколы в свою сторону. Садист и мазохистка? Может и так. Кому что нравится. А кто же их дочь? Что же она впитала в себя, когда повзрослела?

Сон не шел полночи, и вот, наконец, с первыми рассветными лучами девушка сомкнула глаза. Но и там ей не было покоя. Все было как то до боли тревожно, нервно. Мелькали непонятные образы, они были как всегда красочны, не похожи один на другой, но вновь складывались в причудливую ленту кинофильма. Сны Елизаветы никогда не повторялись, а самое главное, что она, почему то запоминала большинство в мельчайших деталях. Это не было похоже на очередной, привычный ей хоррор, все было туманно. С ней вновь вступил в диалог вымышленный персонаж. Обидно, что она не особо понимала, что тот говорит, но слушала внимательно, не отрывая взгляда, и казалась, иной раз кивала или отрицательно махала головой. Не хотела принимать, то, что он ей так старательно объясняет. Вдруг, внезапно ее потянула назад, как воздушный шарик улетает в небо, прощаясь с владельцем. Проснулась Лиз, почему та плачущей, ранее такое бывало, правда будили ее родители и начинали расспрашивать, почему та плачет. Это дико бесило ее. Всегда. Но сейчас, она находилась одна в комнате. Внизу, на первом этаже, как всегда в это время послышались голоса на повышенных тонах.

— Снова…Как же надоело… — Прошептала Лиз, и зарылась под одеяло с головы до пят. Тем временем входная дверь с грохотом хлопнула, завелся двигатель отцовской машины, и он уехал на работу. Одеяло начало стягиваться, и вскоре пятки коснулся теплый и большой собачий язык. — Джу, отстань! — Но вредный и настойчивый пес и не собирался уступать своей хозяйке. Разогнавшись, он запрыгнул на кровать и лег той поперёк спины в позе «цыплёнок табака». — Ладно, ладно! Уломал, встаю. — Как только ноги девушки коснулись, пола дверь отварилась и в комнату торопливо зашли.

— Лиз, ты еще спишь? — послышался голос мамы. Было в ее тоне, что то, что придало атмосфере угнетенность и безысходность. Девушку слегка передернуло.

— Нет. Заходи. — Дверь за ней тихо захлопнулась, и мама подошла к кровати девушки, молча села на тумбочку. Она просидела так с минуту, опустив свой взгляд в пол.

— Во первых, доброе утро. — Выдавила улыбку, Лиз предчувствуя разговор по душам, чего она особа не любила. Вообще была у нее дурная привычка держать эмоции в себе до последней капли терпения. — Ты уже так долго, что то пытаешься мне сказать. В чем проблема?

— Папа… Ушел от нас… — Выдыхая и вдыхая нервно воздух, наконец сказала женщина.

— На работу? Умер? — Буквально выкрикнула девушка, резко подскочив на кровати и перепугав собаку. Неужели это был не он внизу?

— Нет. Он ушел. У него появилась другая женщина. — Буквально захлебываясь от истерики, ответила мама.

— А обо мне он хотя бы помнит?… — Вырвалась такая детская, эгоистичная фраза. Но ничего поделать Лиз не могла. Вновь появилось забытое чувство ярости и боли. Опять круг замкнулся, воспоминание, когда ей было тринадцать, проникли сквозь поры, в кожу начиная отравлять собой разум.

— Он тебя все равно любит… — Но Элизабет слышала ее голос сквозь туман, ее память отматывала часы обратно. Во времена громких скандалов, когда она искала пятый угол, чтобы просто спрятаться от шума.

— Любил бы не предавал. — Отрезала Лиз. Чайник давно свистел, а вода выкипела. Ей хотелось высказать все ему в лицо прямо сейчас. Даже не зашел. Не хватило смелости посмотреть ей в глаза. Почему мама, а не он должна сообщать об этом. Она должна, где то плакаться в подушку и искать поддержку друзей.

— Он трус. А трусы омерзительные натуры.

— Не надо говорить о папе так, он тво…

— Он твой папа, твой… Ты всегда будешь защищать его?! Даже когда он с тобой обходиться как с половой тряпкой?! — Начала кричать девушка, подскочив. Ее сердце отбивала бешеный ритм, Лиз чувствовала, что если хотя бы лист бумаги не разорвет, сойдет с ума. Начинала заламывать руки пытаясь предотвратить истерику. Нет. То была ярость.

— Твой папа ведь…Он никогда меня не любил, я это знала.

— Да зачем тогда замуж выходить?!

— Ну как же. Тогда я уже была беременной. — Вздохнула она.

— Замечательная логика. — Лиз всегда знала, что она причина этой ошибки. И от этого было еще хуже. А точнее отвратительно. Когда она была совсем маленьким ребенком, то была просто неуправляемая. Могла довести мать до белого колена тем, что возмущалась, какого черта они не оставили ее, и не отказались. На что та благородно отвечала, что любит ее, в то же время вспоминая, как доктор предлагал оставить девочку. Говорил, что родите еще. Молодая. Но, похоже, жертва жила в сознание мамы уже тогда. Лучшее, действительно лучшее, что оба этих человека могли сделать, так это оставить ее в покое. Не мучая самих себя столько лет и ее. Вот это действительно бы было настоящим проявлением любви с их стороны. Порой жестокость закаляет. Впрочем, удушающая любовь дает тот же эффект сопротивления. С самого детства Лиз жила под колпаком ненужной заботы. Ее так и называли «Ты наш тепличный цветок», что лишь добавляло желания доказать обратное. К счастью это было одно из самых детских обращений к ней. Что Лиз действительно подходило в детстве, так это прозвище, данное ей папой. Маленький Вампир. А уж когда она повзрослела, достигнув восемнадцати лет, он и вовсе как то сказал, что она цербер. Впервые за долгое время ее не бесило прозвище, а пришлось по душе. Это то малое внимание, которым мог одарить ее папа. В остальном на первом месте стояла работа, второе друзья и вечеринки с ними, третье спорт: футбол, хоккей, бокс и многое другое. Как будто он не хотел вовсе появляться дома. Алексей Градовский отлично умел прятаться от проблем, которые могли ждать дома. А проблемой была Лиз. Скорее всего. По крайней мере, отчасти это было правдой. Она видела, как он общается с детьми близких друзей на вечеринках, что устраивали у них дома. Тогда он был настоящим, свободным. Рядом же со своим ребенком он был молчуном, гномом из Белоснежки. Они оба молчали, не зная, что сказать. Лиз молчала, готовясь отразить ментальную атаку, папа подбирал слова для диалога. В итоги их разговор был похож на диалог только что познакомившихся людей. Ломанный, отдаленный. Она инстинктивно сторонилась всего вокруг, боясь слов, что могут глубоко задеть. Время научила защищаться. Все из-за того, возможно, что ее учили не отвечать чужим людям в лоб на оскорбления, которых за свою жизнь она успела выслушать больше, чем кто либо. Ей говорили:

— Это низко, опускаться до уровня таких людей. — Но правда в том, что если человека не одернуть и не посадить «на кол», он почувствует свою силу и власть над более слабыми. Как он думает. Но это не так. Слаб тот, кто нападает, показывая агрессию и свою тупость. Она лишь отражает атаку, тем языком, какой доступен именно этой группе людей. Все просто.