Тэсса на краю земли (СИ) - Алатова Тата - Страница 23

Тут Фрэнк ощутил слабый всплеск любопытства.

— Никаких скелетов в шкафу? — не поверил он.

— Совершенно, — жизнерадостно закивал Холли Лонгли. — Личной жизни нет, закон практически не нарушаю… ну то есть, — тут он засмущался, — тут-то я, конечно, под домашним арестом, но это меня просто занесло. Бывает.

— Бывает, — эхом отозвался Фрэнк. — За что тебе стыдно больше всего, Полли?

— Холли. За «Терни тернеции», — сообщил он без запинки. — Ужасная картина! Я бы ее нашел и уничтожил, но ее следы потерялись где-то в Голландии. Знаешь, от «Тернеций» так тошнотворно становится… вот смотришь на полотно, и хочется удавиться. Сам не понимаю, как меня так угораздило. Но у твоего портрета будет совсем иное настроение. Я бы назвал это чем-то вроде жажды жизни и борьбы. Ты именно такое впечатление производишь — борца.

Фрэнк молчал, не зная, что тут можно сказать.

Хреновый из него борец, если он так трусливо отступил от Тессы.

Нужно найти ее, отчетливо понял он, и продолжить то, что началось у распахнутого пустого гроба.

Отмена похорон ужасно расстроила Мэри Лу, и вовсе не потому, что она приготовила много утешительных закусок.

Ей хотелось драмы — особенно чужой.

Что может быть лучше, чем дождливым вечером собраться всем на кладбище и дружно проводить в мир иной совершенно незнакомого человека, которого Тэсса притащила в катафалке неизвестно откуда?

И забыть перед лицом непобедимой смерти про то, как Кевин Бенгли разбил Мэри Лу сердце.

Зажмурившись, она велела себе перестать об этом думать.

И ничего особенно ужасного.

Так просто бывает.

Ты влюбляешься в человека, а он в тебя — нет.

Может, назло всем и правда поделить Эллиота Новелла по-соседски с Камилой?

По понедельникам, средам и пятницам твой любовник принадлежал бы другой женщине, а по вторникам, четвергам и субботам — тебе.

А по воскресеньям отдыхал бы от обеих.

Вздохнув, она печально взялась за муку, чтобы покормить закваску для хлеба, и тут дверь булочной хлопнула.

На пороге образовался старый Сэммуэль Вуттон, основатель Нью-Ньюлина и дед Мэри Лу.

Его редко можно было увидеть: Сэм вставал засветло, чтобы отправиться на рыбалку, потом уезжал на рынок Ньюлина — продать рыбу. Днем старик прятался в своем крохотном домике на самом берегу, а вечером снова выходил на лодчонке в море.

Так он жил, сколько Мэри Лу помнила.

Ей было семь, когда жизнь изменилась резко и безвозвратно. Самая обыкновенная девочка вдруг ни с того ни с сего начала дышать под водой, и отец взял дочь в охапку и спрятал от всего мира в маленьком селении, куда не было дороги случайным людям.

Дед казался суровым, он редко разговаривал и предпочитал проводить время за рыбалкой. Одиночество — вот к чему стремился Сэммуэль Вуттон всю свою жизнь и чего не мог достичь, даже покинув шумный туристический город и построив себе дом на безлюдном пятачке суши.

Мэри Лу всегда удивляло, что такой обычный человек стал маяком во мраке для тех, кому некуда было больше идти.

— А теперь на? тебе: никаких похорон, — буркнул старик Сэм угрюмо и прошел вперед. — И чего я, спрашивается, не отправился на вечернюю рыбалку.

— Интересно, — отозвалась Мэри Лу, — по какой причине можно отменить похороны. Они потеряли покойника? Или он сам сбежал? Уплыл? Улетел?

— Это Нью-Ньюлин, моя дорогая, — пожал плечами Сэм, — здесь может случиться что угодно.

Мэри Лу посмотрела на него с интересом.

Именно Сэм написал прошение об открытии кладбища Вечного утешения. Самый спорный проект последнего десятилетия, он отталкивал и привлекал к себе с одинаковой силой. В стране было еще с десяток подобных кладбищ, и каждое из них вызывало бурные дискуссии в интернете. Каждое, кроме нью-ньюлинского. Их деревня даже во всемирной сети не привлекала к себе внимания.

Любопытно, зачем дед все это затеял, ведь свою жену он похоронил на самом обычном кладбище Ньюлина.

— Но отчего у тебя такая грустная мордашка? — спросил Сэм.

Мэри Лу вздохнула.

С раннего детства она жила как хотела, лишь изредка встречаясь с Сэмом. По правде говоря, невыносимая Бренда — вот кто был для неоперившейся Мэри Лу вместо мамы, бабушки и сестры.

Надо ли удивляться, что Кевин, который заботился обо всех и каждом, покорил ее?

— Ну, — ответила Мэри Лу деду и налила для него чая, — сам понимаешь. То-се, пятое-десятое, жизнь и все такое.

— Да-да, — согласился Сэм без особого интереса.

А вот Бренда бы не отстала до тех пор, пока не выпытала бы из Мэри Лу все до последней детали.

Вздохнув, она включила кофемашину. Можно было не сомневаться, что совсем скоро в «Кудрявой овечке» будет не протолкнуться от любопытных нью-ньюлинцев.

Все-таки не каждый день в их деревне отменяются похороны.

След коровы тянулся так ярко и мощно, что идти по нему не составляло ни малейшего труда. Земля была скользкой и вязкой, и Тэсса пожалела, что не надела резиновые сапоги.

Но хотя бы прекратился дождь, и можно было надеяться на солнечное лето.

При более удобной обуви вечерняя прогулка была бы сплошным удовольствием. Едва начало темнеть, и мокрая листва поблескивала в лучах заходящего солнца.

Бренда увязалась следом, пыхтя и очень замедляя движение. Но Тэссу это не раздражало: спешить им было вроде как некуда.

Ей не надо было искать отпечатки копыт, она чувствовала животный запах. Корова была испугана — не так, как курицы, но все же достаточно сильно.

Тэсса уже почти подошла к кромке негустого леса, скорее, узкой лесополосы, отделяющей Нью-Ньюлин от трассы, когда ее ноздрей коснулся неповторимый запах свежей крови.

Целая лужа, а то и больше.

Примерно шесть галлонов.

Вот черт.

— Бренда, — попросила Тэсса, — подождите меня лучше здесь.

Старуха, тяжело дыша, остановилась рядом.

— Ну уж нет, — сердито возразила она, — я свою Елизавету в беде не брошу… — тут она посмотрела в лицо Тэссы и осеклась. Помолчала. — Нет больше Елизаветы, да? — сглотнув, спросила она.

— Мне жаль, — ответила Тэсса, не зная, как сказать, что, кроме запаха смерти, есть еще и запах жизни. Дурной запах, неправильный.

— И все равно я пойду с вами, шериф Тарлтон, — решительно заявила Бренда. — Вас я тоже в беде не брошу.

Тэсса не засмеялась. Не сказала: какой может быть прок от немощной старухи?

Она вдруг поняла, что ей и правда до смерти не хочется идти вперед одной.

Не потому, что там опасно, нет.

А потому, что там действительно плохо.

— Пойдемте тогда, — просто согласилась она и неожиданно для себя взяла Бренду под руку, помогая ей идти по чавкающей грязи.

Тэсса отвела в сторону тяжелые ветви магнолии, и они вышли на небольшую полянку, окруженную высокими соснами.

Корова Елизавета лежала почти у самого края, на боку, в озерце собственной крови.

Запах стал сильнее — сладкий, удушливый. Бренда стиснула пальцы на предплечье Тэссы.

— Зачем кому-то делать такое? — глухо спросила она.

— Я покажу.

Тэсса осторожно высвободила руку, подошла к корове и, присев перед ней на корточки — кроссовки теперь можно будет выкинуть, — подняла вверх грудину, открывая брюшную полость.

Там, среди теплого и мокрого лежал залитый кровью новорожденный младенец.

Молчал.

— Матерь божья! — охнула Бренда. — Вот дьявол!

— Не совсем. Упыренок.

Тэсса аккуратно извлекла ребенка, перевернула его на ладони, шлепнула по попе.

Слабый детский писк раздался из крошечного тельца.

— Живой, — поразилась Бренда.

— Подержите-ка, — она передала младенца старухе, стянула с себя футболку и помогла его укутать.

Бренда держала свой груз, будто он вот-вот собирался то ли взорваться, то ли вцепиться ей в глотку.

— Да вы не бойтесь, он вполне безобиден… пока, — утешила ее Тэсса. — Надо сообщить о находке. Черт, теперь столько формальностей!