Остановка. Неслучившиеся истории - Сенчин Роман Валерьевич - Страница 54

Новопашины наблюдали за этим с некоторой тревогой, а больше с радостью. Да, новые люди, незнакомые, непривычные, но ведь селятся. Пусть не прочно – большинство только на выходные, на летние отпуска, – зато их Захолмово не погибнет, не сгинет в крапиве и татарнике, наоборот – свежеет, звенит ребячьими криками, смехом, бýхает лаем породистых собак. Оказалось вдруг, что их село не глухое, что семьдесят камушков до города – не расстояние; что природа у них тут целебная, пруд и холмы живописные, и покупают участки жители аж краевого центра, а это четыре сотни кэмэ…

Нашествие дачников пошло Новопашиным на пользу. Всю жизнь они выращивали садовую то ли клубнику, то ли землянику – сами не знали, как правильно, а называл ее народ «виктория». Возили на рынок в город, торговали. В советское время было это неплохим приваром к зарплатам, в девяностые – основным доходом, а в нулевые с десятыми… Наверное, просто привыкли растить и продавать, не мыслили себя без этого.

Впрочем, сыну нужно было помогать. Без денег с «виктории» вряд ли бы эта помощь оказалась ощутимой – пенсии Новопашины в совхозе наработали некрупные. Без земли сидели бы на макаронах с кетчупом.

Огород у них хороший. В низине, на берегу пруда. «Виктория» и полива почти не требовала, почва все время была сыроватой. Главное, с травой бороться, усы ягодные ощипывать, раз в три-пять лет менять старые кусты на новые. Ну и навозом подкармливать.

Это было их образом жизни. Полоть, рыхлить, собирать, продавать. Раньше возили в город на рынок, а теперь, благодаря дачникам, у Новопашиных стали покупать на дому. В очередь становились. У хозяйки Валентины Петровны целый график образовался: кто раньше заказал ведро-два-три, кто позже.

Сезон на «викторию» короткий. В начале двадцатых чисел июня начинает зреть, в начале июля грядки красные, а после десятого – ведро собираешь полдня. Есть разные сорта, некоторые до снега цветки выбрасывают, и Новопашины их пробовали садить, но вскоре вырывали – ягоды не те, вкус другой. Продолжали выращивать тот сорт, на какой был спрос. С крупными алыми плодами, беловатым кончиком…

Продлевали созревание таким способом: одни гряды были на солнце, другие в тени ивняка, малины, смородины да крапивы, которую всё реже хватало сил вырубать.

В это лето сын Олег примчался, помог.

Бывал не каждый год. Мотало его по жизни. Менял места жительства, жен, профессии. Пятьдесят лет почти, а всё как парень. Появлялся всегда какой-то окрыленный, с массой планов на их двадцать соток. То кроличью ферму открыть, то кобылу и жеребца завести и продавать жеребят, то выращивание ягоды вывести на промышленный уровень, то очистить берег пруда от тальника и камышей, оборудовать пляж и поставить на краю участка гостевой летний домик. Их избушку собирался перестраивать – расширить, вместо сенок сделать веранду с широким окном.

Но проходило несколько дней, и сын сникал, делал обязательную работу, а потом уезжал с пачечкой денег, заработанных на сборе «виктории».

Провожала его Валентина Петровна всегда со слезами, но плакала больше не из-за расставания, а из жалости, что ли, что так у Олега всё складывается непутево. Не могла понять, в кого он. Среди ближайшей родни и с ее стороны, и со стороны мужа, Анатолия Михайловича, все были основательные, домоседливые.

Обсуждали потом сына вдвоем вечерами, после ужина, вспоминали, словно заочно приводя ему в пример, дочку Лену. Вот она была со стержнем. Как в детском саду стала лучше всех выступать, так и пошла по этому пути. Школьный драмкружок, на праздниках в клубе всегда первая, потом поступила в училище культуры, и, еще когда училась, ее пригласили в местный театр. Вполне могла стать там главной актрисой, но умерла в двадцать четыре года. Пришла после спектакля в квартиру, которую снимала, и умерла. Так, по крайней мере, говорили. В свидетельстве о смерти было написано: «Острая сердечная недостаточность». Новопашины и верили и не верили, но так ли случилось на самом деле, выяснять не стали. Сначала были прибиты горем, неожиданным и оттого более оглушительным, а потом время прошло – что уж тут выяснишь…

Этот день наметили заранее. Ягода начала отходить, Олег уезжать собирался, и нужно было всем втроем побывать на могилке. Прибраться, покрасить лавочку, спилить ветки разросшегося вяза, закрывающие памятник.

Торговля ягодой в этом году шла отлично. Тридцать семь десятилитровых ведер по тысяче рублей. Олег был доволен, заговаривал о том, что надо бы старые гряды перекопать, а то заросли, «виктория» вырождается. Даже одну гряду, самую запущенную, осилил, а на вторую энергии не хватило – начал и бросил. Да и другой работы было много: два пролета забора сменил – столбики совсем струхлявились, настил из досок во дворе отремонтировал, собачью будку; еще разное по мелочам.

Валентина Петровна готовилась к поездке тщательно. Вообще нечасто выбирались они теперь в город – силы не те, а на кладбище так и вовсе раз в год. На родительский день. Этой весной пропустили, и потому сейчас надо было обязательно поехать. Дочка будто звала – снилась и наяву вспоминалась постоянно. Странно вспоминалась – приходила в мысли, стояла перед глазами, и Валентина Петровна ничего больше не видела, только ее лицо, молчаливое, с укоризненной такой улыбкой.

Валентина Петровна оправдывалась неотложными делами, заботами, плохим самочувствием или своим, или мужа, но понимала – не помогают оправдания, надо ехать.

Да, ягода отходила, но еще была. Одно-два ведра набирали. И очередь из покупателей не кончалась, хотя стала короткой. Накануне поездки, часов в шесть вечера, должны были прийти за двумя ведрами Кулешовы – дачники. Но не пришли ни в шесть, ни в семь. Валентина Петровна стала звонить им – автоматический голос сообщал: «Абонент находится вне зоны действия сети…»

После восьми взялась набирать других покупателей. Кто не отвечал, кто говорил, что ведь договорились на послезавтра, на послепослезавтра, а сейчас в городе, или не готов сейчас покупать: берет на варенье, а для него время нужно, сахар.

– Сахар есть, дадим, – отвечала Валентина Петровна.

– Да он и в магазине есть… Перебирать ее надо, варить. Не можем сейчас. В среду придем, вы сами этот день назначили.

– Ладно…

Эти два ведра собирали вчера и сегодня, и вчерашняя «виктория» была на грани – уже текла, некоторые ягодки покрывались пушком плесени. Хранили ее на лотках в старой бане, низенькой и темной. Если печку не топить, в ней сохранялась прохлада. Но последние дни были жаркими, и здесь стало тепло. До послезавтра не доживет…

Почти всю ночь Валентина Петровна не спала – мучилась. Просила у дочери прощения, объясняла, что надо эти два ведра продать обязательно, а то ведь пропадет ягода, здесь подвели люди, надо в город. Обещала: приедут немного позже, но обязательно скоро.

Встала в шестом часу, принялась собираться на рынок. То, на что когда-то уходило десять минут, теперь занимало полчаса. Тем более не торговали в городе уже три года, привычка пропала. Надо стаканчики протереть, весы уложить, ягоду пересыпать из лотков в плоские картонные коробки из-под печенья. В ведрах не повезешь – утрясется она в автобусе, подавится. Вчера не успели всё это сделать, до последнего Кулешовых ждали, искали других…

Поднялся сын, быстро выпил кофе, стал помогать. Муж постепенно раскачивался после сна. И сейчас Валентина Петровна видела, какой он больной, немощный. В обычное время не замечала, не бросалось это в глаза – занимался потихоньку своими делами, – а теперь вот путался в выходных брюках, пуговки на рукавах рубашки застегнуть не мог, терялся, тыкался в шифоньер, в косяк двери.

Ехать решили втроем. Олег по магазинам пробежится – много чего надо купить. Он через три дня их покинет – в очередной раз отправится строить жизнь, – а им теперь и три килограмма крупы – груз.

Наскоро позавтракали. На часах была половина восьмого. Автобус подъезжал к восьми.

– Что, пойдем, – сказала Валентина Петровна. – Из нас ходоки теперь, пока дотелепаемся…