Память льда - Эриксон Стивен - Страница 56

— Быть может, я сумею что-нибудь придумать, — вмешался Быстрый Бен.

Каладан Бруд вопросительно взглянул на Дуджека. Тот улыбнулся и одобрительно кивнул чародею.

— А я смотрю, ты не просто солдат, — сказал Аномандер Рейк.

— Мне нравится иногда решать заковыристые задачи, — ответил на это уроженец Семиградья. — Но это у меня не всегда получается. И еще, Сын Тьмы, очень вас прошу: не надо испытывать меня чарами. Я — человек простой, не люблю излишнего внимания к своей скромной персоне.

— Как пожелаешь, — кивнул Рейк.

— А не пора ли нам перекусить? Неужели никто, кроме меня, здесь не проголодался?

Взоры всех обратились к тому, кто задал этот вопрос. Естественно, им оказался Крупп.

Мхиби незаметно покинула место встречи Аномандера Рейка. Она прошла мимо островерхих шатров тисте анди, затем повернулась и попыталась бежать. Мышцы и кости отозвались острой болью. В висках у нее застучало. Бедная женщина раскинула руки, чтобы не упасть.

Отдышавшись, она медленно побрела прочь, громко всхлипывая, глотая воздух и слезы.

«Духи предков, разве вы не видите, каково мне? Умоляю: сжальтесь надо мной. Взгляните: я едва передвигаю ноги. Проявите же сострадание, будьте милосердными! Я прошу… нет, я требую: заберите меня из этого мира. Слышите, жестокие предки? Сколько мне еще ждать?»

Медные браслеты на ее запястьях и лодыжках — испытанное средство рхиви против ломоты в костях — были холодными как лед. Мхиби показалось, что даже они брезгливо морщатся, не желая слышать тяжелого биения ее измученного сердца.

Духи предков не принимали бедную женщину. Они презрительно смеялись над нею.

Рхиви сокрушенно вскрикнула, зашаталась и упала на колени. От удара о жесткую землю у нее перехватило дыхание. Не в силах стоять, она растянулась в пыльном проходе между шатрами.

— Дорогая моя, ты слышала афоризм: «Женская плоть — вместилище для жизни»? — произнес чей-то голос. — На разных языках эти слова звучат по-разному, но смысл у них один. Они повествуют о рождении. В них есть все: радость и боль, утрата и жертва. В них воплощаются узы материнства. Более того — они сами являются узами жизни.

Мхиби с трудом приподняла голову. На вершине опорного шеста восседала Карга. Ее крылья были сложены, а глаза влажно поблескивали.

— Видишь, я вовсе не такая черствая насмешница, какой меня привыкли считать. Возможно, ты думаешь, что я поддалась слабости? Сейчас не это важно. Как мне тебя утешить, милая?

Рхиви покачала головой и прошептала:

— Никак.

— В Серебряной Лисе больше от тебя, чем от других: больше, чем от этих двух этих колдуний или от т’лан имассов.

— Взгляни на меня, Карга! Неужели ты ничего не видишь? — Мхиби поднялась на четвереньки, затем неуклюже села, повернувшись лицом к великой воронихе. — От меня ничего не осталось, кроме костей да высохшей кожи. И еще боли — постоянной, невыносимой боли. Высохший стебель — вот я кто. И чем дольше продолжается это жуткое прозябание, тем сильнее меня охватывает… ненависть.

Голова рхиви резко упала на грудь, будто ей сломали шею. Несчастная женщина затряслась в рыданиях.

— И поэтому ты бы хотела умереть, — сказала Карга. — Понимаю. Матери нельзя опускаться до ненависти к ребенку… и все же ты слишком многого от себя требуешь.

— Дочь украла мою жизнь! — закричала Мхиби.

Скрюченные пальцы впились в мякоть ладоней, и оттуда закапала кровь. Рхиви глядела на эти высохшие, неживые руки и не могла поверить, что они ее собственные.

— Пойми, Карга, — всхлипывая, сказала она. — Серебряная Лиса украла мою жизнь.

Птица взмахнула крыльями, слетела с шеста и приземлилась рядом с Мхиби.

— Ты должна поговорить с дочерью.

— Это бесполезно!

— Серебряная Лиса должна понять…

— Карга, она и так все знает. Прекрасно знает. Я что, должна уговорить дочь не расти? Это все равно что попросить реку не течь.

— Реку можно перегородить плотиной и даже… повернуть в другую сторону.

— Только не эту.

— Нет, милая, я с тобой не согласна. И обязательно найду выход. Клянусь тебе.

— Выхода не существует. Ты только понапрасну потратишь силы. Моя молодость ушла. Ее не вернуть ни магическими ритуалами, ни алхимическими снадобьями. Телланн — Путь жестокий и неумолимый. Его требования невозможно отвергнуть. Ну подумай сама, даже если бы тебе и удалось остановить этот поток, что меня ждет? Дряхлость, растянувшаяся на десятки лет? Мне придется год за годом жить в изношенном, больном теле. Неужели ты хочешь продлить это проклятие? Мне такая жизнь не нужна.

Сзади послышались шаги. Корлат опустилась рядом с Мхиби и обняла несчастную рхиви.

— Пошли со мной, — прошептала она. — Ну же, не упрямься. Идем.

Мхиби позволила тисте анди поднять ее на ноги. Она уже не стыдилась собственной слабости, гордость рассыпалась в прах.

«Беспомощность. Полная беспомощность. Неужели всего год назад я была молодой девушкой? Да, была. Но что толку теперь гневаться на судьбу или жалеть о безвозвратно утраченном? Разве от этого хоть что-нибудь изменится? Я состарилась за считаные месяцы, и нужно смириться с этим. Во мне жизнь угасает, а в дочери — расцветает. В такой битве простому человеку не победить. Но где же, духи предков, ваш дар смерти? Почему вы отказываете мне в этой милости?»

Корлат поддерживала ее обеими руками. Мхиби с грустной усмешкой подумала, что уже и это принимает как должное.

«Духи предков, раз вы прокляли мою душу, расставание с жизнью не добавит мне ни капли боли. И здесь вы мне не помешаете. Я нарушу ваши замыслы!»

— Отведи меня в мой шатер, — попросила она Корлат.

— Нет, — ответила тисте анди.

Мхиби из последних сил повернула голову и сердито сверкнула глазами:

— Я требую…

— Милая, ты, наверное, забыла, что я умею слышать мысли. Ты сейчас обращалась не ко мне. Но одну тебя я в таком состоянии не оставлю. Я буду рядом, и я не одинока в своей вере в…

— В своей вере? Что ты мне тут рассказываешь сказки? — усмехнулась Мхиби. — Или считаешь, что я не только телом одряхлела, но вдобавок еще и выжила из ума? Да у тисте анди и понятия-то такого, как вера, нет.

Ее спутница нахмурилась и отвела взгляд:

— Возможно, ты права.

«Корлат, прости меня. Я и сама не знаю, что говорю. Зачем я тебя обидела?»

— Но я все равно не оставлю тебя в плену отчаяния, — продолжала тисте анди.

— Я привыкла быть узницей, — отрезала Мхиби, снова преисполнившись гнева. — А теперь послушай меня, Корлат. Хочу предостеречь тебя и остальных: в моей душе и без того разрастается ненависть. А твое сочувствие, любое твое доброе намерение лишь усугубляют положение. Прошу тебя, не мешай мне уйти из жизни.

— Напрасно ты думаешь, что мы будем спокойно наблюдать, как ты убьешь себя. Мы теперь не отступимся.

— Тогда случится то, о чем я сказала: ненависть во мне разрастется настолько, что убьет все остальное. Понимаешь, все? Даже то, что вы во мне когда-то любили и ценили.

— Неужели ты хочешь свести на нет все наши усилия?

— Не по собственному выбору, Корлат. Уже в который раз повторяю: я лишилась права выбора. Я пробовала объяснить это дочери. Теперь пытаюсь донести до тебя. Пойми же, ты добьешься лишь одного: окончательно превратишь меня в злобную старуху… Корлат, очень тебя прошу: если ты по-настоящему мне сочувствуешь, помоги закончить это ужасное странствие.

— Я не позволю тебе покончить с собой, Мхиби. Если сейчас тебя питает ненависть… что ж, пусть будет так. Но отныне ты находишься под моей защитой. И под защитой всех тисте анди.

Рхиви сокрушенно опустила плечи. Она попыталась найти слова, чтобы выразить обуревавшие ее чувства, и похолодела, внезапно осознав истину. «Жалость к себе. Вот на какую удочку я попалась… Да, Корлат, ты выиграла. Пока что».

— Огнь умирает.

Каладан Бруд и Аномандер Рейк остались в шатре одни. Их взаимная неприязнь еще давала о себе знать. Судя по доносившимся извне звукам, Быстрый Бен все же сумел спустить летающую столешницу на землю. Несколько голосов оживленно спорили, обсуждая ее дальнейшую участь.