Ключ, перо и самоцвет (СИ) - "Sophonax" - Страница 18

Нар-ху старался не спорить с отцом, в чём-то он был с ним согласен, но, поскольку империя давно выдворила с архипелага служителей старого бога, [11]. никто не мог запретить пытливому уму задаваться вопросами и подходить к чужим словам критически.

К тому же позднее, несмотря на всю неприязнь, аристократам пришлось отправить юношу в столицу: маленькая область при всём желании не смогла бы обеспечить того достойным образованием. Тогда, проведя несколько счастливых лет в сердце империи, Нар-ху окончательно уверился в том, что взгляды его отца ошибочны. Отис старший был набожным человеком консервативных взглядов. Он хорошо разбирался в старых законах и феодальной экономике, но совсем не интересовался новостями извне, и потому не мог понять причин современных тенденций.

А мир тем временем менялся, и законы, по которым жили люди, приходилось менять вместе с ним. Старые прописные истины больше не работали. Зато новые идеи несли небывалый успех. Та же империя за последние века значительно обогнала королевство предшественников. И у птичьей страны теперь точно найдутся время, силы и желание прибрать к рукам независимые области.

Нар-ху понимал, чем это грозит, а ещё он видел, что провинцию ждёт вырождение, если не принять срочных мер. Встала острая необходимость снять мешающие ограничения и заручиться благосклонностью могущественного соседа. Феодал был не одинок в своих чаяниях, вокруг Нуттила сохранилось немало благородных семей, озабоченных теми же проблемами. Именно к ним Нар-ху и обратился за помощью. Он не стал заходить с горяча и требовать невозможного. А убедил коллег, что, если проявить немного хитрости и дать возвышенным идеалистам хотя бы часть того, чего они хотят, появится возможность и власть сохранить и выгоды от сотрудничества получить. Не обязательно реформировать всё разом, но ради будущего можно чем-то и пожертвовать.

В высшем обществе сочли это разумным, лучше уж утратить немного привилегий, чем умереть на войне или быть сосланными с родных земель. В итоге большая часть независимых владений сплотилась вокруг Нуттила и вошла в состав империи как единая провинция. Нар-ху возглавил область, а места в совете раздал поддержавшим его друзьям. Вскоре он предложил своему народу те изменения, которые могли быть сочтены приемлемыми, а оставшиеся запреты назвал сохранением добрых традиций, таким образом снискав благосклонность обеих сторон. Нар-ху понравилась его новая слава, оказалось, что быть всеобщим любимчиком приятно, и он подсел на чужое одобрение, как кот на мяту.

У присоединения к империи был ещё один занятный плюс — обмен ресурсами, который принёс губернатору и его сторонникам не меньше пользы. Край отдавал часть своего однообразного урожая взамен на стандартный комплекс продуктов и вещей. По большей части это обычные крупы и предметы обихода, собранные в разных уголках страны, но среди них иногда попадались действительно редкие и ценные вещи, которые можно присвоить и выгодно продать. Здесь как никогда пригодилась разница в уровне жизни между провинцией и метрополией. Людям Нуттила не с чем было сравнивать свой достаток, потому они не смогли бы понять, что их объедают, и пожаловаться куда надо. У них бы даже мысли такой не возникло.

Не то чтобы Нар-ху совсем не коробило то, чем он занимался. Он понимал, что воровать нехорошо и опасно. Сначала суммы были не такими большими: то тут, то там забиралось понемногу и вкладывалось в особняк. Чиновнику требовалось поддерживать статус среди благородного окружения, поэтому хоромы становились роскошнее год от года, а денег на содержание этого добра уходило всё больше и больше. То же самое происходило и у коллег. В каком-то смысле глупые дворяне загнали себя в ловушку, стараясь перещеголять друг друга. Безвыходная в своей нелепости ситуация.

Впрочем, если губернатор не мог или не хотел разрывать порочный круг, то новое поколение простолюдинов в переменах оказалось заинтересовано как никогда. Удивительно, но беда пришла, откуда не ждали. Как и прочим провинциям, Нуттилу пришлось посылать свой молодняк на обучение в центральные области империи, где он набирался знаний и новомодных взглядов. Большая часть, получив образование, перебиралась в более развитые края, но были и те, что пожелали остаться. Вот они-то очень быстро поняли, что именно в их маленьком мирном городке идёт не так.

И юные птицы не собирались с этим мириться. Терпеливо и упорно они старались открыть глаза сограждан на творящуюся несправедливость. К счастью, Нар-ху вовремя спохватился и сумел свернуть их вольнодумческую деятельность. В городе стало значительно тише, вот только, уйдя в подполье, возмутители спокойствия никуда не делись.

Тогда было принято решение послать в империю за помощью. Чиновник надеялся, что дознаватель решит эту проблему, не вникая в подробности. Иначе тот мог и пополнить ряды нежелательных активистов. Что в таком случае делать Нар-ху не представлял. Но судя по тому, что телепат всё ещё любезничал и отчитывался о работе, волноваться было не о чем. С другой стороны, что мешает ему вникнуть в ситуацию в будущем? Может, стоит тогда попытаться отстранить гостя от расследования? Выяснить имена и как-нибудь потянуть время, пока всё не разрешится?

Нечто прервало его размышления. Нар-ху пересекал оживлённую аллею, ведущую в ремесленный квартал, когда перед ним внезапно выпрыгнул незнакомец. Чумазый, в старой ободранной мантии, он выглядел как бродячий пьянчужка. Обуви или её подобия у бедолаги тоже не наблюдалось, он слегка пошатывался на четырёхпалых птичьих лапах. Тусклые глаза цвета пожухлой листвы и поломанные перья в волосах окончательно убивали любые намёки на привлекательность.

Бродяжка расплылся в нетрезвой улыбке и бросился в ноги губернатору. Схватившись за полы мантии, он запричитал: «Какое горе, какое горе! Что же теперь будет ваше превосходительство? Бедные погорельцы!». Он говорил что-то ещё, но заплетающийся язык мешал его пониманию. Нар-ху не без труда поборол желание пнуть и обругать попрошайку. Аристократу не пристало бросаться на неугодных людей подобно бешеной собаке. Он сдержал себя и лишь аккуратно отстранил дотошного просителя.

Охрана чиновника среагировать не успела, слишком внезапным оказалось появление нищего. А увидев, что начальник повёл себя спокойно, они тоже не стали применять силу хоть и выступили вперед, нависнув грозными высокими фигурами.

Шум и возня привлекла зевак. Вокруг потихоньку начали собираться люди. Нар-ху едва смог успокоить пьяного, как ему тут же пришлось увещевать новых любопытных. К счастью, те были трезвы и, убедить их в том, что всё в порядке, оказалось не сложно. Но ожидания не оправдались. Народ не наступал с претензиями, но в их взглядах и вопросах читалось явное беспокойство. Угроза потерять источник еды их сильно напугала.

Нар-ху чувствовал себя не в своей тарелке, ему приходилось оправдываться и раздавать пустые обещания. В суть просьб он особо не вникал, просто поддакивал и обещал разобраться, надеясь, что удовлетворённая толпа забудет об этих словах с уходом шумихи вокруг пожара.

Чиновник уже начал уставать и хотел было дать своей охране знак, аккуратно вывести его из толпы, как тут всё вокруг накрыло ощущением умиротворяющего спокойствия. Птицы начали сторониться, с благоговейными улыбками уступая дорогу людям в светлых одеяниях. Ещё мгновение и перед губернатором предстала пара имперских жрецов и кивнула в знак приветствия.

Нар-ху узнал священников. Статную женщину средних лет звали Ирелли. Релла, как она просила себя называть, возглавляла местное отделение церкви. Это была мудрая и проницательная соколиха, не первый век служившая духовной посредницей между империей и Нуттилом. С её спутником губернатор лично знаком не был. Вроде бы, один из старших жрецов, помогающих в управлении. Разрез глаз и окрас перьев выдавали в нём что-то орлиное.

Женщина развернулась и обратилась к толпе.

— Уважаемый народ Нуттила, мы очень ценим ваше беспокойство и разделяем его, но просим не делать поспешных выводов и не разводить панику. Вас обо всём оповестят, как только ситуация прояснится. А пока мы хотели бы, чтобы вы занялись своими делами, потому благословляем на работу во благо этого чудесного города. — Птица воздела руки и все присутствующие, включая губернатора, почувствовали небывалое воодушевление и прилив творческих сил.