Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис - Страница 25

— Так вы же, господин Зальцер, вроде говорили, что вы купец?

Тут Фриц Ламме и замолчал, только глядел на мальчишку с укоризной, а сам думал, что бы тому ответить.

А Волков усмехнулся и подумал: «Иной раз Сыч на редкость умён бывает, а иной раз… дурак дураком!».

А мальчишка-то ему понравился. Но на этом они с ним распрощались, сказали, чтобы шёл отдыхать, так как завтра у него был непростой день. А тот согласился с этим.

На следующий день он никуда не торопился, долго завтракал, сидел у жаровни и у лампы с книгой — читал, затем поговорил с хозяйкой, обсудил растущие цены на стирку и на фуражный овёс и велел седлать лошадей, когда уже начало светать.

А утро выдалось на удивление тёплое и сухое, посему генерал откинул плащ, демонстрируя всем встречным свой прекрасный костюм, поехал по улице и остановился, чтобы ещё раз осмотреть самый красивый дом на улице. Потом, выяснив, где находится старая тюрьма, поехал к ней, нашёл, где у ручья стоят чаны для стирки. У ручья и вправду пованивало мочой, особенно сейчас, когда солнце стало заметно припекать. Там он остановился, чтобы поглазеть несколько мгновений на работающих у чанов женщин.

А прачки, естественно, тоже стали поглядывать на него, с присущей женщинам едкостью интересоваться:

— А не нужно ли что постирать такому знатному господину?

— Или, может, господину надобно что-нибудь окромя стирки? Там мы всяко можем помочь!

Женщины, полоща бельё в ледяной воде, умудрялись ещё и смеяться, и он, посмеявшись вместе с ними, поехал со всеми своими людьми в казармы. А по дороге говорил Хенрику:

— Запомните это место, может статься, что вам придётся сюда приехать, перекинуться словом с некоей прачкой Ирмой.

— С прачкой Ирмой? А сейчас она тут была? — интересовался оруженосец.

— Понятия не имею, — отвечал генерал.

А в казармах оживление, что-то происходило. И генерал поинтересовался у дежурившего сегодня Лаубе: «Обед, что ли?». Хотя для обеда было ещё рано.

— Нет, господин генерал, поп пришёл, сказал, что вы его прислали. Вроде толковый поп. Он проповедь прочитал, про Иова. Интересно было послушать. Да и солдатам он пришёлся по душе. Теперь причащает их.

Это событие порадовало барона; он пошёл в казармы, чтобы поглядеть, как там солдаты, и увидал, что отца Доменика окружили его люди, а тот что-то говорит им. А потом, увидав генерала, он стал пробираться к нему.

— Здравствуйте, добрый господин.

Волков же специально просил у него руки для поцелуя и, поцеловав, отвечал:

— Я очень рад, святой отец, что нашли вы время для моих людей. Спасибо вам.

— Ну что вы… Не нужно благодарности, то долг мой, — отвечал отец Доменик. — Солдаты ваши соскучилась по слову пастырскому, слушали с интересом. Жаль, что не успел всех причастить, уж больно много у вас людей.

— Так приходите завтра, — говорил генерал, провожая монаха к выходу. — Если, конечно, будет вам угодно.

— Будет, будет, — обещал монах.

Они остановились, выйдя из ворот двора. Казармы располагались в хорошем месте, и небольшая, относительно чистая площадь перед воротами казарм была всегда полна народа. Теперь мимо них проходили люди, некоторые из которых кланялись отцу Доменику, а тот кивком головы отвечал им и привычным жестом благословлял, продолжая тем временем разговор с генералом. — Завтра же приду, после утренней службы, всех, кого не причастил, причащу.

— Все будут ждать вас, святой отец, — генерал ещё раз наклонился и поцеловал оловянный перстень монаха. — И я тоже.

Это была отличная задумка. Волков, признаться, был доволен собой. Этот поп — добрый и уважаемый в городе человек, известный человек. Он прекрасно подходил для его плана, для этого он и вышел с ним на улицу. Генерал был уверен, что их увидят горожане и по городу пойдут слухи, что отец Доменик ходит к нему в казармы. И многим это не понравится. В общем, всё пока укладывалось в его замысел идеально. Как и то, что вскоре в казармы приехали Максимилиан и фон Готт.

— Отчего же вы не в школе? — поначалу удивился генерал.

— Всё, занятия прекращены, — заявил оруженосец. — Сказано, что до понедельника ничего не будет. Мастер сказал, что пока турнир не кончится, учить не сможет, он теперь один из распорядителей турника и ещё и судья. У него и без нас дел много.

— Ах вот как? — эта новость порадовала Волкова.

— Да там и негде теперь упражняться, — поддержал товарища прапорщик Брюнхвальд. — Там теперь вдоль стены помосты для публики, места для судей, а весь остальной зал поделен на арены для поединков.

— Прекрасно, — заметил барон.

— Сыча там видели, — смеётся Максимилиан. — Ходил такой важный. Его хозяин школы под ручку водил, всё показывал ему.

— Ага, а тот головой кивал, — поддержал старшего товарища фон Готт. — Дескать, мне всё нравится.

— Надеюсь, вы не стали с ним здороваться? — насторожился барон.

— Нет-нет, — заверил его прапорщик, — мы всё помним, что вы нам говорили на сей счёт. Сделали вид, что его не знаем.

Ещё до конца дня приехал гонец из Вильбурга, привёз письмо от фон Виттернауфа. И в том письме барон без обиняков писал генералу:

«Ни аршина земли из владений герцога мошенники не получат. Они о том скулят уже давно. Хотят на правом берегу реки встать, то им дозволять нельзя. Там они будут сразу склады и пристани ставить и наших таможенников туда допускать не станут. И весь самый ценный товар, особенно серебро из Эксонии, будут пропускать через те пирсы и склады. Давно о том мечтают. А пока все дороги и все берега вокруг города наши, мы с них будем взымать пошлины и дорожные сборы в полной мере.

Но вы общайтесь с ними, попытайтесь очаровать, обещайте и обещайте всё, что они хотят, говорите, дескать, всё устроите. Говорите, что герцог вам благоволит и слушает вас, говорите, что как только будете при дворе, так всё уладите. Просите денег у них, чтобы дело пошло быстрее. Может, дурни городские вам и дадут несколько тысяч. Главное же — тяните время. Цу Коппенхаузен уже выехал в лагеря, первые деньги из казны получив. Молю за вас Господа нашего ежечасно. А насчёт скандала с сестрицей вашей не волнуйтесь, всё успокаивается. Герцог на неё уже зла не держит, а герцогиня и вовсе не злопамятна. Подпись, число».

Генерал закинул голову к потолку и закрыл глаза, так и сидел с письмом в руке. Думал:

«Легко барону советы давать, сидя в нескольких днях пути отсюда и ни за что не отвечая. Тяните время… Как будто еретики не понимают, что время не на их стороне, и не торопятся. Тяните время, цу Коппенхаузен выехал в лагеря… И просидит там до лета. А я буду сидеть тут и ждать, когда мне на голову свалятся несколько тысяч вражеских солдат во главе с отличным маршалом. И ведь хитрый Виттернауф всегда знает, что написать в письме, не зря он тут упомянул скандал с Брунхильдой, не зря… Так он намекает, что мне нужно стараться. Сидеть тут, стиснув зубы, и ждать, не сдавая города ни в коем случае, и тогда герцогиня точно позабудет про выходку моей «сестрицы». Забудет… Впрочем, кое в чём министр прав. Нужно будет нанести визит бургомистру. Показать ему свою беззаботность, мол, ни о каких складах за рекой и слыхом не слыхивал. Ни о каком приходе еретиков к Пасхе и знать ничего не знаю».

Он открыл глаза и увидал проходящего мимо него фон Флюгена.

— Друг мой! — генерал остановил юношу и протянул ему письмо. — Бросьте в печь.

Ночь — время любовников, воров и заговорщиков. Ну, или пекарей… И как пекарь-булочник идёт в свою пекарню тёмной ночью, к тесту, к маслу и печам, чтобы ещё до рассвета для щедрых господ были готовы сдобные булки, так и генерал уже по привычке с наступлением ночи ехал куда-то, чтобы переговорить с кем-то. И на этот раз он снова направлялся на квартиру к своему помощнику Фрицу Ламме. И тот сразу открыл ему дверь, даже стучать не пришлось. Видно, слышал, как подъехали кони.