Удар акинака (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич - Страница 8

— Думал я об этом, — согласился Небогатов. — Но тут гадание на кофейной гуще получается. И хочется верить нашим донесениям, и не верится.

— Есть еще одно соображение, — вдруг придумал Анжу. — А вдруг они не сообщают о потерях, чтобы можно было своими однотипными кораблями их компенсировать.

— Так это нарушение нейтралитета будет, — запротестовал Небогатов. — Серьезное нарушение. Одно дело передать или продать корабли до начала войны и другое…, — он замолчал и задумался. — А вообще, мысль здравая. Надо будет с командующим обсудить. По нашим сведениям у них не менее четырех «Канопусов» и столько же «Дунканов». А всего у англичан было шесть Канопусов и пять Дунканов, шестой — Монтегю, год назад попал в кораблекрушение. И все они якобы базируются где-то в Тихом океане. Интересно, интересно… Пойду, посмотрю, чем нам это грозит, — задумавшийся адмирал торопливо распрощался с Анжу и тут же пошел в сторону адмиральского салона.

А старший офицер прошелся по баку, осмотрев порядок на палубе, и тоже двинулся назад. Подходило время обеда и его уже наверняка ждали в кают-компании.

Примечания:

[1] Напоминаю: беспроволочный телеграф — радио

[2] Небольшая, легкая в исполнении музыкальная пьеса, главным образом для фортепиано

[3] Так называли до революции танкеры. Первый танкер для перевозки нефти наливом в резервуарах был построен по проекту братьев Нобель в 1877 г в Швеции и вступил в строй в 1878 г на Каспийском море

…-добровольцы,

Мы сильны своей верною дружбой.

Сквозь огонь мы пройдём, если нужно…

Е. Долматовский

Болши сея любве никтоже имать,

да кто душу свою положит за други своя

Иоанн 15:13.

Анемподист Иванович Кощиенко приехал сюда, в Корею, в поселок Филипповка, четыре года назад из Полтавской губернии. За год до того из-за неурожая в губернии начались крестьянские волнения, подавленные войсками. В родном селе Анемподиста Шаровке казаки cто человек перепороли нагайками, часть посадили в тюрьму, некоторых отправили на каторгу. Подавить-то восстание подавили, но крестьянские настроения от этого не изменились. И тогда хитрый владелец соседних земель «сахарный король» Леопольд Кениг решил выселить бунтовщиков подальше от своего имения. Закупил шесть тысяч десятин земли в Уфимской губернии, а затем подкупил старших и парочку богатеев. Так и появился «приговор» крестьянской общины про переселение подальше от родного дома. Потом они долго добирались до новой «родины». Которая им совсем не понравилась. Непривычный климат, незнакомая земля… В первую же зиму несколько человек замерзло, а собранный на урожай не позволил нормально дожить до следующего. В результате несколько семей просто вымерли, в том числе и семья Анемподиста. Он, молодой, не успевший еще жениться парень, выжил благодаря тому, что устроился работать помощником приказчика одного купца и уехал из села еще осенью. А возвращаться потом оказалось некуда и не только потому, что из всех родственников в живых остались только дяди. Как узнал Кощиенко, все переселенцы незадолго до того, как он вернулся вместе с приказчиком из поездки во Владивосток, решили переехать назад, на родную Полтавщину. Так что в Уфимской губернии ни одного его земляка уже не осталось. Решил тогда Анемподист вернуться, но не на немилую уже Полтавщину, а на Дальний Восток. Побывал везде — и в Приморье, и в Желтороссии. Но в конце концов устроился приказчиком в лавочке небольшой русской деревни неподалеку от Сеула. Жили в деревне в основном крестьяне-староверы, да купеческие приказчики и подручные, торговавшие с корейцами. Староверы оказались из какой-то секты, не столь фанатичной, как остальные и позволявшей спокойно общаться с «никонианами» и покупать у них товары. Так что Кощиенко прижился сразу.

А продавать Андя, как прозвали его в деревне, научился быстро и купец Демидов, которому принадлежала лавка, радовался выросшей выручке. Жизнь окончательно наладилась, когда Кощиенко нанял в помощники корейца Пака — «Пашу» Тэхо. Андя теперь мог не только чаще посещать православную церковь в Сеуле, но и начал подумывать о женитьбе, и даже приобрел новое увлечение. Причем увлечение появилось совершенно неожиданное и, надо признать, несколько разорительное для денежных накоплений. Как оказалось, еще при Георгии Добром местный азиатский царь-государь разрешил русским поселенцам иметь в каждом поселке вооруженное ополчение. И в их Филипповке такой отряд был — полторы дюжины вооруженных берданками мужиков, половина из которых успела отслужить в сибирских стрелковых бригадах. А староста деревни, Борис Громов, служил даже в лейб-гвардии стрелковом батальоне и вместо выдаваемой от казны берданки имел лично купленную «бурскую винтовку[1]». Кощиенко уже приходилось стрелять в хунхузов во время прежних поездок с приказчиком по Дальнему Востоку, так что он не отказался от участия в ополчении. А затем съездил в Сеул и купил в такую же «бурскую винтовку», как у старосты и сотню патронов к ней. И даже успел пострелять несколько раз, потратив десятка два патронов.

Жизнь наладилось и, казалось, так будет всегда. Но неожиданно весь этот «праздник души» Анемподиста поломали японцы. Напав без объявления войны на стоянки русского флота, они, как сообщил Кощиенко его корейский работник Паша Ким, затем высадили на юге полуострова армию. Которая быстро разоружила стоявшие там батальоны корейской армии и двинулась на север. Испуганный кореец рассказал, что по сообщениям родственников, японцы жестоко расправляются со всеми, кто рискует ослушаться их приказов. А русских убивают сразу, отрубая им головы. — Косподин, они коворить, што русски оскорпили их вторжением на семлю Ниппон, — объяснил ситуацию Паша-Пак. До этих слов Андя своему работнику не сильно верил. Не в то, что японцы убивают всех непокорных, в это он как раз поверил сразу, вспомнив увиденное в Китае и Приморье. Нет, он не верил, что японцы ни с того, ни с сего убивают всех встреченных русских. Слова же работника все объясняли вполне понятно. То, что японцы, убившие наследника государя-императора, обиделись на отомстивших им за это русских, Кощиенко нисколько не удивляло. Приходилось видеть, как люди, сделавшие кому-то гадость, обвиняли в этом именно потерпевшего. Поэтому отблагодарив Пашу за принесенные сведения полтинником, Андя, не теряя времени, отправился к старосте.

Как оказалось, Громов уже знал последние новости. У него сидел вернувшийся из Сеула Семен Овчинников, промышлявший извозом. Втроем обсуждать такие новости не стали, староста послал сынишку за справными мужиками, к которым прислушивались в общине. Ждать пришлось недолго. Похоже, новости о происходящем уже разошлись по общине, поэтому собрались все быстро.

Староста подождал, пока все соберутся и усядутся по лавкам. После чего кратко и четко, по-военному, рассказал все новости. Включая и переданные Андей сообщения от корейцев. Мужики задумались, переглядываясь и качая головами. Первым высказался диакон[2] Павел Диких.

— Неча пока людей тревожить и сход собирать. Ниппонцы далеко, пока до нас дойдут, мы тут и урожай собрать успеем. Там же, глядишь, и русская армия придет. Не так ли, Борис Михалыч?

— Если вспомнить, как мы совершали марши, — ответил староста, — то по меньшей мере месяца два у нас есть. Если только япошки солдат по морю не подвезут…

— На это флот есть, — успокаивающе прогудел уставщик Симеон Фролов. Пару лет назад отслуживший срок на береговой батарее, принадлежащей флоту и поэтому считавший себя знатоком морских дел. — Наш-от флот сильнее ихнего. Побояться ипошки сюда солдатиков вести, наши их зараз по дороге потопят.

Спорить никто не стал, чай не какие-нибудь сорванцы с улицы. Раз Симеон говорит о чем-то, значит знает. Да и Борису не верить — себя не уважать.

— Тогда так решим, — подвел итог Борис. — Сходку собирать не будем, зря мир тревожить не стоит. А мы всем объяснять будем, что пока спешки нет, да успокаивать самых нетерпеливых. А в воскресенье Симеон с кафедры всем объяснит. Решено?