Оружие в его руках 2 (СИ) - "Osolio" - Страница 29

Лениво потушив окурок, я поднялся, поправляя пиджак, и вышел вслед за этим пресмыкающимся, который бежал передо мной и трясся, словно осиновый лист. Жизнь хорошенько потрепала этого бедолагу. Это заметно по его ссутуленной спине и по морщинам, которые заполонили его лицо. Сейчас меня это мало волновало. Меня волновала лишь кровь моих несносных родственников, которая будет течь по моим рукам, словно шелковые ткани. Я улыбнулся.

— Когда позвонит отец, скажешь, что груз передал Луиджи. — Я сунул в его карман свёрток с изображением президента. — Выполнишь все как надо, заплачу в три раза больше.

Я знал, что этот бедолага нуждался в деньгах. Навести справки, имея фамилию Россини, это тоже самое, что щёлкнуть пальцами. Его жена больна и уже который год находится в больнице, его старший сын сидит в тюрьме за избиение, а дочь — его единственная услада для глаз. Она умница отличница, которой на образование нужны колоссальные деньги.

— Сделаешь все это и твоя жена сможет наконец-то ходить, а дочь поступить в престижный колледж. Но если ты откроешь свой рот, твоя жена умрет, так и не очнувшись, а твоя милая дочурка станет очередной девчонкой, которая будет плыть на этой же барже. А ты ей никак не сможешь помочь, потому что на той стороне берега ее будут ждать толстосумы, отвалившие за неё гору бабок.

Я говорил это тихо. Почти шёпотом, но мой шёпот криком доносился до его ушей. Он скривился, сглотнул и так отчаянно кивнул, что его голова чуть ли не оторвалась с плеч.

— Твоя семья в моих руках, Джордано, запомни это.

И он запомнил. Сделал все, как я просил. А я, в свою очередь, прилетел в Нью-Йорк, заранее убедившись, что мой подарок был доставлен по адресу, и застал свою заплаканную жену на пороге нашего пентхауса. Она пыталась обнимать тела обоих родителей, но ее хрупкое тело всячески этому противилось. Услышав поступь шагов, она подняла на меня свои медово-карие глаза и… ничего. Ни криков, ни обвинений, ни припадков истерик. Она лишь тольк окинула меня презрительным взглядом. Поднявшись, она сказала мне следовать за ней и ушла внутрь нашей квартиры. Там, опустошив стакан с янтарной жидкостью, она упала на стул. Я не мог понять ее эмоций. Может, она чувствовала вину передо мной? Или ещё не оправилась от шока?

Я смотрел на девушку и видел боль в глазах, но находил в них чувства вины.

Это ещё больше распаляло во мне ярость, но я держался. Нельзя было поддаться эмоциям сейчас. Но как же мне хотелось схватить ее за прекрасную длинную шею и выпотрошить из неё все ответы на свои вопросы, а потом покончить с ней так же, как и она разрушила меня.

Но вместо этого я молчал и смотрел на своего оппонента.

— Как? — Андреа подала голос, а я растянулся в этот момент на стуле, словно нежился в мягком кресле. Ее осевший голос придавал мне уверенности и радости. Я добился своего, когда убил ее любимых родителей.

— Пуля-дура. Знаешь такое выражение?

— Как ты узнал?

— Лиз узнала первой. Знаешь, ты могла бы быть и поосторожнее, раз уж на то пошло.

— Я выполнила свою часть сделки. Я подговорила работника кафе, в котором мы с Луи, — она произнесла его имя с той же болью, с которой спрашивала о родителях, даже поморщилась, словно имя моего брата резало ей горло. — Останавливались. Я сделала все так, как тебе было угодно.

Она поднялась. Руки, словно тряпичные, задели стакан, и он упал на пол, умудрившись не разбиться. Андреа даже не обратила на это внимание.

— К слову, твой брат думает, что я девственница, потому что не хотела, чтобы ты ко мне прикасался.

— И как же тебе удалось сохранить эту тайну, раздвигая ноги перед моим братом?

— Я просто ему не говорила. Несложно хранить чужой секрет человека, которого считаешь другом. Считала. — Она поправила свою речь, но я в ответ лишь рассмеялся, доставая из-за пазухи свой Баретта.

— Я просил тебя об одной вещи, жалкая ты лгунья. Об одной! — Мой голос сорвался на крик и я выставил дуло пистолета на неё.

— Ты сам меня к нему толкнул! — Закричала девушка, вжимаясь в столешницу.

— Ты сам просил быть ближе! Все пять лет я не давала себе даже мысли об этом! Но знаешь что, — она гордо выпрямилась, бросила короткий взгляд на пистолет, — я не жалею о том, что случилось. И если бы я узнала о его чувствах раньше, то ответила бы сразу.

— Шлюха! — Выплюнул я, наотмашь ударив ее по щеке. — Вот как ценна твоя дружба!

— Он бы не предал нас! Он бы никогда не узнал то, что ты яростно скрываешь!

— Интересно почему?

— Потому твой брат не такое чудовище! Он просто любит тебя! Закон бы не был нарушен, в конце концов!

— Закон уже нарушен!

Звук разбитого стёкла отвлёк меня. Я пригнулся, и этих секунд хватило Андреа, чтобы выскочить из квартиры. Я пошёл по ее следам и наткнулся на брата, стоявшего у входа в дом, мирно курившего сигарету. Он ждал меня.

Странные чувства охватили меня. Я чувствовал злость и успокоение одновременно. Как можно быть спокойным от того, что она умолчала? Как можно злиться на самого себя? Я ведь прав? Я все делал правильно и буду продолжать это делать!

Луиджи вместо приветствия схватил меня за горло и ударил кулаком в солнечное сплетение. Его сигарета все ещё торчала в зубах.

— Какого черта, брат?

В его голосе было столько боли, что я мог бы поверить ему, если бы не знал, на какие уловки способен мой дорогой старший братец. Я лишь хмыкнул и откинул голову назад, опираясь на бетонную стену.

— Ты спрашиваешь, какого черта я чуть не убил собственную жену? Или какого черта она сдала нас полиции?

— Какого черта ты убил ее родителей, какого черта ты чуть не лишил жизни Андреа? Просто, черт возьми, какого хрена, брат?

Я не успел ответить. Наводка моей жены сработала и наш дом окружило несколько полицейских машин. Международный конфликт назрел самым благородным образом.

Двое вооруженных полицейских вышли из первой машины и показали нам свои удостоверения.

— Стефано Россини, Луиджи Россини, вы арестованы за контрабанду наркотиков. — Я же говорил, — прошептал я брату, освободившись от его оков из железных рук.

— Мы ещё со всем этим разберёмся, — процедил сквозь зубы Луи, отталкивая от себя назойливого копа. — Я сам.

Его глаза горели, словно факелы. В них была бездна, полная обиды, предательства и недоверия. Он смотрел на меня и не верил, что все, происходящее с нами, творилось на самом деле, что его предало собственное сердце. Он впервые доверился женщине, и эта женщина его предала. В этом были были похожи. Нас предала одна и та же женщина.

— Нельзя доверять женщинам, — уже сидя в машине с мигалками отозвался я.

Мне почему-то хотелось сделать ему ещё больнее.

— Не только женщинам, — ответил брат, даже не глядя на меня, — но и родному брату.

Его слова глухим стуком сердца отозвались в моем теле. Я сжал до боли зубы, думая, что это всего лишь слова. Если бы он узнал настоящую правду, он убил бы меня.

Серые стены, высокие потолки и отсутсвие какой-либо нормальной мебели, кроме старых обшарпанных лавок, на которых наверняка спал не один бездомный. Пахло затхлостью и сыростью, и единственным приятным ароматом в этой комнате, отделяющей меня от адекватной жизни прутьями решёток, были мои духи и духи моего брата, который, похоже перед тем, как приехать, вылил на себя не один флакон.

Мы сидели в вольере для арестованных, — обезьяннике, говоря простым языком. Даже смешно от такой ситуации! Сколько раз меня отводил бог от этой жизни, но я все-ж-таки сюда попал по велению судьбы моего брата и моей женщины. Вспоминать о прекрасных днях, проведённых вместе с Андреа, словно заново резать себя по едва зажившим ранам. Они кровоточат, болят и напоминают о том, что рядом с ней я позабыл все, чему меня учили долгие годы.

— Может, поговорим? — подал голос Стефано, вскакивая со скамьи и нависая надо мной, загораживая тусклый свет лампы.