Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 9

Он прилетал по понедельникам и улетал через два или три часа одним из трансатлантических рейсов. Если бы он приобрел книгу или хотя бы какой-нибудь переходник для розетки, она бы точно узнала пункт назначения по предъявленному посадочному талону. Он неторопливо, но не особо задерживаясь, просматривал обложки и корешки книг. Выбор в аэровокзальном магазинчике был всегда небогат, ассортимент менялся не так часто, как он летал, так что ему достаточно было нескольких минут, чтобы обойти все полки. Когда же он попадал на новое издание, то брал книгу в руки, начинал изучать аннотацию на обложке, потом раскрывал на случайной странице и читал отрывок, будто смаковал текст.

Обычно в эти часы других посетителей не было, поэтому она, делая вид, что занята раскладкой товара и прилавком, краем глаза наблюдала за ним.

В один из понедельников, выбегая из парфюмерного дьюти-фри напротив выхода из зоны контроля безопасности, она заметила его. Он как раз подходил к ленте, чтобы уложить свои вещи для просвечивания рентгеном. Одной рукой, согнутой в локте и ладонью вверх, он держал контейнер с верхней одеждой, другой нес чемодан. Его движения были размеренными, никакой суетливости и нервозности, присущей пассажирам в такие неприятные моменты поездок. Как и большинство часто летающих пассажиров, он наверняка привык к местным ритуалам. И все-таки он был чрезмерно уверенным и спокойным. Вот он непринужденно протянул ремень сквозь петли пояса брюк, потом потянул пряжку в одну и в другую стороны, затянув тем самым, и застегнул. Надев пиджак, достал из контейнера и разложил по внутренним карманам бумажник, паспорт и посадочный. Вскинул левую руку, правой переметнул через запястье левой часы и замкнул браслет часов. Окинув взглядом контейнер и ленту, чтобы убедиться, что ничего не забыл, он щелчком вытянул длинную ручку чемодана и покатил его за собой. Все его движения были словно отточены и выверены, даже чемодан, как хорошо выдрессированный пес, не мешал ему, а гармонично дополнял…

Тут она спохватилась. Он же направляется в ее магазин! Думала броситься наперегонки, но сдержалась. Пассажир, как только свернул в транзитный коридор, увидел закрытые рольставни книжного, знакомым жестом вскинул левую руку, посмотрел на часы и… продолжил свой путь.

В следующий понедельник она приехала пораньше, чтобы наверняка быть готовой встретить его. Так, из месяца в месяц с редкими исключениями, ее рабочая неделя начиналась с этого первого посетителя. Его обратные рейсы не совпадали с графиком ее смен, она не знала, возвращается ли он в пятницу или в субботу, могла только предполагать. Спросить, то есть заговорить с ним, ей не хотелось, она боялась, что пропадет тот ореол загадочности, которым она увенчала этого мужчину.

До того дня, когда она поняла, что что-то у него не так. В его шаге пропала твердость, в его взгляде исчезла решительность, а самое заметное – его улыбка больше не светилась обаянием. Он даже задел краем чемодана угол нижней полки, и с нее свалилась на пол коробочка с каким-то дурацким сувениром. Как будто собачка волочащимся хвостом смахнула.

И все же продавщица не осмелилась обратиться к посетителю. Мало ли что могло испортить настроение человеку, даже такому успешному и уравновешенному. Может, бессонная ночь выдалась.

Когда же и через неделю он кивнул ей в ответ на пожелание доброго утра без огонька в глазах, она не сомневалась, что дело серьезно, и впервые за эти месяцы осмелилась нарушить свое же табу:

– У вас что-то случилось?

Он удивленно вскинул брови, как будто не она, а кассовый аппарат заговорил.

– У меня?! – начал было он переспрашивать, но неожиданно поменял тональность и проникновенным голосом ответил: – Знаете что? Я себя неважно чувствую. День был трудный. Честное благородное слово.

– А в чем дело? Могу ли я помочь? – совершенно искренне предложила девушка.

– Да ни в чем, – ответил мужчина, еще больше оживившись, и доверительно поделился: – просто я совсем недавно перенес операцию.

– Да что вы говорите?! – всплеснула руками продавщица. Даже не подумав, что вопрос бестактный, сразу же спросила: – А что за операция?

– Мне вырезали это самое… ну, клавикорду!

И тут ее словно молнией ударило или ушатом ледяной воды окатило!

Она же знала это слово, она же прекрасно знала, кто и когда так сказал.

Девушка пристально посмотрела в глаза мужчине, пытаясь уловить издевку. Он выдержал ее взгляд с совершенно невозмутимым видом.

– Та самая клавикорда, что фактически внутри в спинномозговом канале? – медленно и неуверенно, по слогам выговорив «спин-но-моз-го-вом», будто с трудом вспоминает, уточнила она.

Второй раз за это раннее утро он вскинул брови в удивлении, затем широко улыбнулся:

– Да, та самая, что глубоко в спинном мозгу.

Тут и она улыбнулась.

Оба заговорщицки смотрели друг на друга, продолжая самозабвенно улыбаться. Жаль, что никого не было рядом, чтобы эти двое почувствовали свое превосходство, чтобы они показали всем своим видом, что их объединяет нечто, что другим недоступно, о чем непосвященные даже не догадываются.

– Никогда не думал, что продавщица в книжном аэропорта читает книги! – Он сказал это с большой долей снобизма в интонации, но с такой улыбкой, что оно не звучало обидно.

– А вы кажетесь довольно интеллигентным для американца, – парировала она цитатой.

Будучи на пятом курсе филологического, она наизусть знала произведения своего любимого Писателя.

– Как минимум, я в курсе, что говорит одна стенка другой, – рассмеялся он, словно прочитав ее мысль, – как раз сейчас перечитываю рассказы этого Писателя. Я всегда, когда на душе паршиво, обращаюсь к его произведениям.

Он оценивающе разглядывал ее, будто впервые за эти месяцы увидел. Она, чтобы скрыть смущение, огляделась вокруг, рутинным взглядом зафиксировала, что в магазине все в порядке. Заодно удостоверилась, что посетителей не прибавилось, они одни. Она привыкла так время от времени проверять, потому что бывало, что зачитывалась и не замечала, как покупатели оказывались перед кассой, готовые оплатить товар.

– Мы в старших классах обожали его книги. Это было так давно! – начал он объяснять. – А потом мы стали как те рыбки…

– Вы нашли пещеру? – Она перебила его, сделав попытку предугадать.

– Да, а там – куча бананов.

– И вы «как те рыбки» по-свински наедаетесь ими…

– Не совсем, но… в целом… – замялся мужчина, однако не стал сглаживать углы, – именно так, недавно одна съела семьдесят восемь бананов.

– Так значит, не клавикорда, а банановая лихорадка! – утвердительно провозгласила она.

Мужчина отвел глаза, потому что она попала в точку. Она чувствовала, что он готов был бы выговориться, но подавляет свой порыв, а потому лихорадочно (надо же, банановая лихорадка – лихорадочно) ищет литературную аналогию. Ей стало неловко смотреть, как этот сдержанный деловой человек так стушевался, и она решила помочь ему.

– Когда вы идете по терминалу с этим вашим чемоданчиком на колесиках, смотритесь так, словно лондонский аристократ выгуливает своего породистого пса.

– Вы поэт? – спросил он.

– Поэт? – переспросила она. – Да нет. Увы, нет. Почему вы спросили?

Она уже не соображала, говорит ли сама или выдает прочитанные много раз слова из обожаемого сборника рассказов. Создавалось полное ощущение дежавю.

– Не знаю. Поэты любят навязывать эмоции тому, что лишено всякой эмоциональности.

– Я так понимаю, сами вы не подвержены эмоциям? – Ей захотелось подколоть его.

Он же вот-вот раскрылся бы, но остановился. Это ее сердило и даже злило.

– Если и подвержен, то не помню, когда в последний раз я давал им выход. Не вижу, какая от них польза. Как и от этого премилого песика. – Он кивнул на свой чемодан. – У него гадкие манеры и я с ног до головы облеплен его шерстью. У вас есть собака?

– Нет, – и, удивляясь сама себе, что помнит столько слов из книг Писателя, добавила, глядя на его чемодан: – Мне бы завести такого же спаниеля, что ли, пусть хоть кто-нибудь в семье будет похож на меня.