Как все начиналось - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/102
- Следующая
– Па-а-ан!
Тут у меня закружилась голова, и чувство, что Анук совсем рядом захлестнуло с такой силой, что я согнулась пополам, словно получила удар в солнечное сплетение и жадно хватала воздух открытым ртом. Он был наверху, здесь, он услышал крики, но не мог выйти из комнаты. Я развернулась и кинулась вверх по лестнице. Пока Пётр помогал встать больше униженной и оскорблённой, нежели побитой и потрёпанной Прасковье, она визжала:
– Девку держите, идиоты! Она за ребёнком пришла!
Пётр бросился за мной по лестнице, за ним доблестная охрана, но не тут-то было: я летела, как ласточка, перепрыгивая ступеньки, а дыхание опасности в спину придавало темпа. Я увидела тёмной коридор. «Анук где-то здесь!»
Я повернулась, на площадке лестницы застыла охрана, боясь подойти ко мне. Я хотела задорно улыбнуться, но не могла, словно что-то сковало все мышцы лица, получился жуткий звериный полуоскал. Дверь, за которой был Анук, оказалась заперта, я легко её толкнула и осознала, что она не сорвалась с петель, а развалилась в щепки.
Мальчик сидел на ковре совершенно один, в неярком цвете керосиновой лампы блестели чёрные глаза-лужицы. Он смотрел на меня, испуганный зверёныш, крепко сжимающий кулачки и готовый защищаться. Узнавание пришло в один миг:
– Мама!
Через секунду я уже подхватила его на руки. Какое это было блаженство прижимать его маленькое хрупкое тельце к своей груди, ощущать тонкие косточки под своими пальцами, жаркое тепло, стук сердца, ручонки на своей шее! Я глубоко вдохнула его сладкий детский запах, и погладила узкую спинку. Анук прижимался ко мне всем телом, как котёнок; я почувствовала, как лёгкая струйка энергии уходит у меня из груди.
– Отдай ребёнка! – услышала я голос Прасковьи, стоявшей в дверном проёме.
Я развернулась, резко вскинула голову, и внезапно почувствовала, как волна ярости красной пеленой застилает глаза. Из груди едва не вырвался звериный рык: да, как она ПОСМЕЛА?!
– А ты забери, тварь!
Уж не знаю, что увидели мои преследователи, но они явно испугались. Молодые стражи шарахнулись в стороны, а Пётр со странным стоном рухнул на пол. Прасковья побледнела.
– Я сказала тебе: попробуй – забери! – прорычала я и спокойно пошла к двери.
Молодцы сбились в кучку в глубине коридора, с животным ужасом поглядывая в мою сторону. Хозяйка дома осталась стоять, казалось, она не могла сделать ни шагу, её трясло, а на лбу появилась испарина.
– Откуда ты меня знаешь? – прошипела я в лицо Прасковье.
– Мне мой любовник сказал, он принёс ребёнка ночью, а потом описал тебя.
– Кто он?
– Он? – нервы у неё были действительно слабенькие, а потому не выдержали, и она с совсем не благородным грохотом устроилась на полу рядом с Петром.
– О, как, мальчики, – вдруг не понятно отчего (видимо я тоже становилась немного чокнутой) произнесла я, – от моей неземной красоты все штабелями ложатся.
Уж, не знаю, чего я ожидала увидеть, может, что и они сваляться в глубоком обмороке, но мальчики только отошли подальше, и я свободно прошла к лестнице, крепко держа на руках ребёнка, никто и не думал меня останавливать. Уже спускаясь в ярко освещённый, наполненный людьми холл, я заорала:
– Пан, гном чёртов, ты где?! Ты все пропустил! Пан!
Гости с ужасом и неприкрытым любопытством рассматривали меня, уже принимаясь шушукаться. Теперь я могла сказать со всей пугающей откровенностью: от репутации Прасковьи, если таковая, вообще, была, остался одни пшик.
Гном выскочил в холл, как черт из табакерки. Пола его жилетки топорщилась, а из кармана высовывались вершки позолоченных ложек.
– Ты нашла его? Нашла? – он неловко наклонился, и на пол со звоном упал серебряный подсвечник.
– Да, не видишь что ли?
Люди разбежались, освобождая нам дорогу. Интересно, а Парашка уже очнулась?
– Ась, а что с твоим красивым платьем? – спросил гном, когда мы вышли на улицу и нырнули в маленький тёмный переулок.
– Оно мне мешалось, Пан! – рявкнула я. – Побежали уже, а то за нами, наверное, послали погоню.
Уходили мы тёмными переулками, где обычно проводили вечера «ночные бабочки» и продавцы дурман-травы. За нами все же выслали погоню, мы слышали топот ног, цоканье подкованный лошадиных копыт и крики на пустынных улицах. «С девчонкой осторожнее! – раздавался из темноты гнусавый голос, отдающий приказы. – Она та тварь, про которую даниец говорил!», «Стрекоза?» – вторил ему другой, «Какая к черту стрекоза! Бабочка! – вопил третий. – Увидишь, убегай, что есть мочи!» «А как же мы её тогда выловим?» – снова изумлялся голос. «Да, к черту, все! Она здесь нас всех порешит!»
Мы стояли в темноте, прижимаясь к холодным камням стены здания, подальше от фонарного света, пытаясь перевести дыхание. «Что за Бабочка?» – мелькнуло у меня в голове, но времени додумать мысль не оставалось. Шаги смолкли, и мы снова кинулись вперёд. Через некоторое время мы стояли у светящейся вывески «Райского блаженства».
– Пан, – едва дыша, протянула я, – это ход конём! В борделе нас точно искать не станут.
– Слушай, – вдруг плаксиво протянул гном, – я перетащил на кухню целый пуд муки, и что же за работу мы ничего не получим?
– Оставь себе в качестве премиальных украденные ложки! – хмыкнула я.
Утром мы были уже далеко от Краснодола. Дорога шла вдоль реки, крутые берега, обрамлённые ветвистыми зелёными кустами, высились над серой гладью. В воде отражались белые облака, плавно дрейфующие по небу. Где-то трещали цикады и резко выкрикивали своё хрипловатое «ква» лягушки. Дорога вильнула, впереди показалась небольшая деревенька, на перекрёстке стояла большая таверна ярко красного цвета с буквой "Б" на крыше вместо петушка.
– Ой, – запричитал Ваня, – «Бутербродная Илюшки»! Давайте заедем!
«Бутербродная Илюшки» – сеть таверн по всей Словении, их фирменным знаком был красный цвет, витиевато нарисованная буква "Б" и отвратительные бутерброды, больше похожие на стельки от ботинок. Дети эту дрянь, признаюсь честно, обожали до беспамятства. Бутерброды подавались в маленьких красных ящичках, выложенных пергаментной бумагой. Напитки разливались по деревянным стаканчикам, внутри плавали кусочки подкрашенного льда, но самое главное в каждый стакан клалась маленькая деревянная трубочка, через которую можно было бесконечно тянуть охлаждённую подслащённую воду.
– Ваня, – строго сказала я, – ты не читал «Вестник Словении»? Там написали, что такие бутерброды – это не здоровая пища!
– А я сам не здоровый! – буркнул Петушков.
С таким аргументом было просто невозможно не согласиться, мы завернули к таверне, привязали лошадей к специальным стойкам и вошли в помещение.
Маленькие столики из светлого дерева, раскиданные по залу, огромная стойка с тремя кассами, выходящая прямо на кухню, на стене приколочена фанера с названиями кушаний. Народ толпился у стойки, и близоруко рассматривал мелкие кривые буквы в общем меню.
– Касса свободна! – заголосила пигалица в красном колпаке, больше похожем на клоунский.
Мы выбрали бутерброды с самыми невероятными названиями: «Большой Бутер», «Бутер с Сыром и Луком по Илюшевски», «Илюшка курица». Уложили все ящички на огромный поднос и уселись за столик.
Ваня набросился на еду, словно голодный волк, а я начала рассказывать о наших ночных приключениях.
– Знаешь, что, – произнёс Пан, не отрывая взгляда, от Вани, откусывающего огромный кусок от хлеба с луком, сыром и котлетой, – мне кажется, что Парашка такая баба, которая только с богатыми данийцами или приближёнными к Арвилю Фатиа общаться будет.
В это время Петушков прожевал, пошире раздвинул челюсти и отхватил ещё одну треть бутерброда.
– Значит, – продолжал строить логическую цепочку гном, – даниец, похитивший у нас ребёнка, достаточно богат и обладает некоторой властью.
Ваня подавился, закашлялся и поспешно отхлебнул коричневой жидкой мути «Кофейное чудо».
- Предыдущая
- 27/102
- Следующая
