Берегиня Иансы - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/75
- Следующая
– Что, колдун, сердечко шалит? – хмыкнула я, пытаясь выбраться из мягкого плена кресла.
– Наталья! – Граф надел кольцо на мизинец. – Пока поводок длинный, но станешь паясничать – укорочу! – И вдруг рявкнул излишне резко: – Степан!
Дверь моментально открылась, впуская Хранителя внутрь. Он остановился на пороге и не решался сделать шаг, боясь запачкать грязными сапогами и без того плохо вычищенный серый ковер на полу. Выглядел Степан до странности скованным и напряженным. Только потом поняла – он боялся графа до трясущихся поджилок, подгибающихся коленей, и ничто не могло изменить этого.
– Степан, к вечеру собери отряд Натальи у парадного входа. Мы выйдем поздороваться.
– Мой отряд? – насторожилась я, наконец-то встав на ноги и оправляя рубаху.
– Ты же не думала, что война тебя не затронет, – хмыкнул граф. – Или ты действительно так думала? Глупышка, право слово.
Странное, однако, у графа чувство юмора.
Мне выделили бывшую комнату Ефросиньи – девицы-выпи. Не скажу, что смутили. Постелили бы на лавке в подвальных казематах – наплевать. Спать хотелось до умопомрачения.
Посреди комнаты стояла лохань с горячей водой, притащенная лакеями для мытья, на кровати с балдахином лежали чистые порты и рубаха. В углу рядом с камином жалась худенькая девушка в великоватом платье и нелепом чепце.
– Тебя как зовут? – Я села на мягкую перину, стаскивая грязные сапоги и брезгливо откидывая их.
– Н-Наталья, – тихо пролепетала она.
– Наталья? Тезки, значит. – Не церемонясь, я спокойно стянула с себя перепачканную одежду, оставшись нагой и совершенно сконфузив несчастную. – Как же ты, Наташенька, ангел мой, в этот гадюшник попала?
Погрузившись по подбородок в теплую воду, я закатила глаза от блаженства. Служанка схватила мочалку, чтобы намылить мне спину.
– К деревенской работе не приучена. Слабосильная, вот в горничные и подалась. – Она ловко терла мои плечи.
От дурманящего запаха лаванды накатила сладкая дрема, и я даже не слышала, как распахнулась дверь. Только моя скромная помощница вдруг отпрянула от лохани, как черт от святой купели.
– Иди, – тихо произнес бархатный баритон.
Я напряглась, внутри все сжалось пружиной, и, чтобы не разразиться бранью, до боли прикусила губу. Наталья выскочила в коридор, будто ее подгоняли раскаленной кочергой, даже дверь за собой не прикрыла. Оплошность исправил сам Василий, громыхнув засовом.
– Что тебе надо? – Я оглянулась, увидав его черный камзол и золоченые пуговицы. – Поводок – не причина заходить сюда без стука.
Его ладонь закрыла мне рот, по мокрому плечу скользнуло горячее дыхание. Я судорожно вздохнула. Захочет надругаться – ничего не смогу сделать. Он сильнее, и еще он привязал меня магией. Прочно и надежно, не выбраться.
– Берегиня! Я дождался, теперь ты здесь. Ты веришь в мечты? Я грезил об этом дне! Тебе оказана великая честь!
– Я не верю в мечты, – пробормотала я, отстраняясь, – и слово «честь» мне мало знакомо.
– Могу представить лица Старейшин Иансы, когда мы появимся в деревне рука об руку, – продолжал шептать граф. – Наш с тобой источник будет самым терпким, самым сладким. Я горю в предвкушении отведать его аромата.
– Я гляжу, тебя это необычайно возбуждает? – Я зло отвернулась, и мои мокрые волосы стеганули его по лицу.
– Неужели, глупышка, ты ничего не знаешь об Источнике Иансы? – хмыкнул он, а потом поднялся и добавил: – Я тебе расскажу обо всем. Ночью.
И, отворив дверь, стремительно вышел.
Я сидела дура дурой в лохани, тряслась и чувствовала себя загнанной в угол мышью, а потом разревелась от усталости, безысходности и всепоглощающего одиночества.
Страх Божий нашелся к вечеру. Он залетел в открытое окно спальни и, яростно цапнув меня за голую ногу, разбудил. За что заработал вежливый, но крепкий пинок. Я с трудом разлепила веки и не сразу поняла, где нахожусь. Комнату затопили сумерки, на меня черной закопченной пастью оскалился камин, но пол рядом с так и не убранной после моего купания лоханью уже высох. Холодный ветер залетал в окно и яростно рвал занавес.
Раздался тихий стук, а потом до меня донесся голос Назара, отчего-то побоявшегося войти в спальню:
– Ужин начался!
– Жратву в покои! – приказала я, не поднимая головы от подушки. – И закройте кто-нибудь окно!
Ответа не получила. Зябко поежившись, я встала и, натянув одежду, поплелась в столовую залу, находившуюся, если мне не изменяла память, на первом этаже.
Холл был ярко освещен. Мраморный пол блестел и отражал желтоватые блики от сотен зажженных свечей. Высокие двери столовой передо мной открыли двое лакеев в напудренных париках и новеньких ливреях.
За длинным столом я увидала всех старых знакомых, с которыми не пожелала бы встретиться и на том свете. Соня заметно подурнела, постарела и выглядела сейчас зрелой женщиной, уже растерявшей былую свежесть. Рядом с ней, рассматривая пустую тарелку, сидела белокурая девица с болезненным цветом лица и длинными нервными пальцами. Скорее всего, новая выпь. Напротив женщин расположился Евсей, князь Тульянский, коротко стриженный, но с пышными огненно-рыжими усами. Он методично напивался, осушая бокал за бокалом большими жадными глотками. Ему подливали снова, а он всякий раз монотонно опрокидывал в себя рубиновый напиток, даже не думая закусывать. Признаться, князь мне показался излишне одутловатым и помятым. Похоже, подобные возлияния давно вошли у него в привычку.
Во главе стола развалился на стуле-троне сам граф, а рядом примостился болезный Авдей.
Я оперлась плечом о косяк и, окинув компанию насмешливым взглядом, излишне жизнерадостно произнесла:
– Добрый вечер!
Торжественная тишина превратилась в гробовую. Евсей не успел донести до рта бокал с вином, уставившись на меня красными полупохмельными глазенками. Даже сморгнул, дабы удостовериться, что перед ним не галлюцинация от принятого еще днем опиума. Соня, опешив, со звоном уронила вилку и захлопала ресницами, став такой же белой, как и выпь.
Страх, почувствовав одуряющий запах пищи, сорвался с моего плеча и, тявкнув, шлепнулся посреди стола. Браслет Королевская Невинность на его шее сиял и невольно притягивал взгляды. Пока присутствующие с ужасом рассматривали диковинную зверюшку, водящую носом по тарелкам, и боялись пошевелиться, я уселась за стол как можно дальше от трапезничающих, начисто проигнорировав предложенный вышколенным лакеем стул.
Демон подумал еще некоторое время, облизнулся и резко вгрызся в ногу зажаренного целиком поросенка, обложенного яблоками. От неожиданности присутствующие вздрогнули, а граф, осторожно пригубив вино, тихо заметил, обращаясь ко мне:
– Хорошая шавка!
– Ну… С твоим Евсеем не сравнится, конечно.
Лакей положил мне в тарелку пару зеленых веточек петрушки и крохотную обжаренную картофелину.
Князь поперхнулся и стал медленно подниматься, готовый накинуться на меня с кулаками, зубами, когтями и что там еще имеется у вурдалаков. Ах да, забыла – с новым хвостом.
– Евсей, сядь! – спокойно приказал Лопатов-Пяткин.
– Сядь, Евсей, – ухмыльнулась я, без особого жеманства подкладывая себе из общего блюда истинно барское угощение – маринованные помидоры. – Ты не обижайся на меня. Мы с тобой в похожем положении, только ты шавка поневоле, а я по принуждению.
– Наталья, еще слово… – процедил граф, нахмурившись.
– Простите, граф, – я нахально улыбнулась, – я как-то запамятовала, на чьей руке подвязка.
После «дружественного» приветствия и обмена «любезностями» мои соседи по замку начисто потеряли аппетит. Евсей стал совсем уж судорожно хлебать вино, будто стоящая на столе бутыль была последней на земле, а Соня не могла заставить себя даже посмотреть на тарелку. Только Страх Божий с хрустом разгрызал свиные хрящики и вдохновенно чавкал. Поэтому появление уже знакомого мальчика-охранника Петра несколько развеяло угнетающую обстановку.
- Предыдущая
- 5/75
- Следующая
