Злые чудеса (сборник) - Бушков Александр Александрович - Страница 39

Приемная у них слева, как войдешь. Довольно уютная, без решеток, на окнах, с полированным столом, но без единой пепельницы. Пока я гадал, прилично ли будет стряхивать пепел в цветочный горшок на подоконнике, пришел товарищ в штатском, обаяния и шарма невероятного. «Этот, пожалуй, в вытрезвитель не сдаст, глаза вон добрые-добрые», – подумал я, воспрянув духом, предъявил ему удостоверение корреспондента органа Хакасского обкома КПСС и одноименного облисполкома, газеты «Советская Хакасия». Чекист покачал головой:

– А на фото вроде бы и не вы…

Востроглазый! Я в это удостоверение вклеил свою фотографию, сделанную фотоавтоматом в абаканском аэропорту со вдрызг пьяного оригинала. Узнать меня там и в самом деле было трудненько – пьяный отличается от похмельного, как негр от китайца. Пришлось показать паспорт с фотографией трезвого обличья. И изложить суть дела: где в Красноярске таится клуб любителей фантастики? Ни одна собака не знает, но уж здесь-то…

Как я ни старался дышать в сторону, боюсь, сивушных ароматов в приемной витало столько, сколько она не видела за все время своего существования. Однако обаятельный чекист и бровью не повел, лишь пожал плечами и развел руками: у них тут, сказал он, о красноярском КЛФ слыхом не слыхивали.

– Да как это так? – воззвал я в неподдельном изумлении, оскорбленный в лучших чувствах. – Вы КГБ или кто? Вы обязаны все знать!

Чекист мягко пояснил, что слухи о всемогуществе и всезнании ведомства, которое он имеет честь представлять, преувеличены – не то чтобы несколько, а изрядно. «И этих наши интели патологически боятся?!» – подумал я и наладился уходить, воспитанно извинившись за беспокойство. Но чекист, прямо-таки расцветши (или расцветя, как правильно?), заверил, что никакого беспокойства не было, что он рад моему визиту и очень польщен – их, оказывается, удручает, что кто-то кое-где у нас порой совершенно безосновательно боится КГБ и рассказывает о нем всякие ужасы. А потому ему очень даже приятно, что молодой писатель заглянул к ним совершенно запросто, по чисто бытовому вопросу, пусть даже контора, увы, ничем помочь не в состоянии. Гармония между народом и бывшими карательными органами воцарилась полная. Правда, закурить не удавалось.

«Ишо вербанут похмельного-то, ироды!» – ужаснулся я, бочком-бочком ускользая через вестибюль, а обаятельный чекист вежливо меня провожал, поведав, что и в абаканском их отделе работают совсем даже не звери, а исключительно приличные люди, огорченные тем, что их боятся, и они всегда рады гостям, молодым писателям особенно, ибо все слухи… (см. выше).

Ускользнул я незавербованным. Олег К., когда я возник на пороге с охапкой пивных бутылок и сообщил, что явно не посодют ни меня, ни его, долго еще теребил бороду и качал головой:

– Нет, тут тонкая игра, дьявольский умысел… За тобой никто не шел?

Но потом, выпив изрядно пива, дьявольских умыслов КГБ опасаться перестал. И правильно: совершенно никаких последствий эта история не имела. Абаканский отдел КГБ я посетил только раз. О чем следующая быль.

Этак через годик после вышеописанных событий занесло ко мне в гости, в град Абакан, доброго знакомого, замечательного писателя-фантаста – юмориста Михаила Успенского. Естественно, было пито, и зело, благо я был холост и пару лет жил в двухкомнатной квартире один, если не считать дога. Но дог, разумеется, в этом празднике жизни участия не принимал.

Утром я, по долгу хозяина, проснулся раньше гостя, обнаружил, что выпито все до капли, а еще вчера обнаружилось, что на банкет мы просадили все до копеечки. Вот я и стал думать, где раздобыть денег на необходимое лечение.

Думал недолго: в столе обнаружилась забытая двадцатипятирублевка. А в те унылые времена диктатуры КПСС на такую денежку можно было приобрести десяток бутылок сухого болгарского вина или два ящика пива. Еще и на скромную закуску осталось бы. Воспарив душою к небесам и дожидаясь, когда проснется гость, я как-то моментально – порой с похмелья ум обостряется – придумал отличнейший розыгрыш. «Юморист, говоришь? – подумал я по поводу гостя. – Будет тебе юмор…» Нужно добавить, что не так давно Успенский с еще одним красноярским писателем меня качественно разыграли, так что подворачивался случай взять реванш. Я знал: в свое время у Михал Глебыча были мелкие неприятности с КГБ. Живя в одном закрытом городе, он как-то неосмотрительно оставил в общественном туалете (подозреваю, спьяну) не то чтобы диссидентскую, но этакую полузапрещенную рукопись – не собственную, чужую. Все притеснения свелись к недолгой беседе в тамошнем КГБ, но с тех пор Успенский жил с тем самым затаенным интеллигентским страхом перед «кровавой гэбней»…

Проснулся Успенский и, в свою очередь обнаружив, что вчера все было выпито до капельки, грустно продемонстрировал пустые карманы.

– Аналогично, Миша, – сказал я печально. – Повлечемся же в город, ибо мир не без добрых людей…

И мы повлеклись по утреннему городу – две похмельных фигуры с неописуемыми рожами, из которых одна была исполнена безденежного пессимизма, а другая предвкушала потеху. Абакана Миша не знал и не предполагал, что я веду его прямым ходом к улице Щетинкина, где в многоэтажном кирпичном здании размещался городской отдел внутренних дел, а в двухэтажной пристройке, на втором этаже, городской отдел КГБ. С соответствующими вывесками, понятно. Идти было меньше километра, так что довлеклись быстро.

– Есть идея, Миша, – сказал я безжалостно. – Помнишь, что ты вчера наговорил и какие анекдоты рассказывал? То-то… Так что сиди здесь, никуда не уходи, а я сбегаю в КГБ и расскажу про вчерашнее. Много за тебя не дадут, но на опохмелку хватит…

Миша увидел вывеску. Миша ужаснулся. Оставив его остолбеневшим, я зашел в здание. Дежурный милиционер свирепо кинулся было мне наперерез с возгласом «Куда?!», враз оценив мою рожу, но я, уверенно направляясь к лестнице (несколько лет назад я тут бывал, привозил телеграмму, когда работал на главпочтамте), покосившись через плечо, небрежно бросил:

– В КГБ…

Дежурного как вихрем отнесло – тоже, должно быть, читал книги и смотрел фильмы, а потому знал, что рыцари плаща и кинжала могут появиться в любом виде. А я спокойно поднялся на второй этаж, в логово кровавой гэбни.

Самое тихое местечко бывает возле двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен» – свои все внутри, а чужие здесь не ходят. Так и здесь – чекисты сидели за единственной на площадке дверью, железной, с кодовым замком и звонком, а крохотная лестничная клетка была приспособлена под курилку – несколько стульев и урна.

Как и в прошлый мой визит, было пусто и тихо. Никто не выскакивал с бравым видом и не мчался ловить шпионов. Иностранные шпионы в Абакане, несомненно, имелись – там было несколько интересных для любой разведки предприятий. Но ловили их наверняка без топота сапог по лестницам и воя сирен.

Не спеша выкурив сигаретку, я вышел на улицу, показал Успенскому четвертной и сообщил:

– Вот видишь, много за тебя не дали, но поправиться нам хватит. Да ты не бойся, никто тебя не посадит, еще одну бумажку в досье подошьют, и все дела…

Нижняя челюсть великого юмориста оказалась где-то в районе пупка, а с лица его можно было ваять аллегорическую маску под названием «Обреченность». На лице этом причудливо мешались ужас и радость предстоящей опохмелки. Как я и думал, победило второе.

Четвертной, конечно, качественно пропили. Как ни пытался я объяснить суть розыгрыша, Миша, кажется, так и не поверил, что это бы розыгрыш. Иногда мне думается, что именно эта история подвигла Глебыча на рождение гениальной строки «Жить всегда страшно, а с похмелья тем более…»

Дело было в городе, который я из жалости кое к кому называть не стану. В общем, далеко от Красноярска.

История эта связана опять-таки с клубом любителей фантастики. Точнее, со всесоюзным слетом таковых клубов. Это года через два начались партейные гонения на КЛФ, а тогда на многое смотрели сквозь пальцы и подобный слет разрешали. Благо казенной копеечки тратить не приходилось – любители фантастики добиралась и жили за свой счет, частенько преодолевая полстраны либо с востока на запад, либо с запада на восток.