Девочка, которой не было. Мистические истории - Мацейчик Гаянэ - Страница 30

Знаете, был даже такой забавный случай: один видный психиатр в Европе решил, что поймет сумасшедших, если попробует сам представить себя таковым. И он на полном серьезе принялся воображать, что у него психические проблемы, и, таким образом, выстраивал взаимоотношения с пациентами. По его словам… Скорее всего, он просто привлекал богатых клиентов: некоторые родственники беспокоятся, что их родным в клинике будет плохо. И они во многом правы: в психиатрической лечебнице жизнь – не сахар. Родственники давали «сердобольному» врачу деньги, а тот пытался «понять» пациентов.

У меня поначалу этот научный опыт вызывал только смех, но позднее подтолкнул к эксперименту. Я попросил трех своих друзей обратиться в клиники Томска и Ново-Николаевска с жалобами на слуховые галлюцинации: они сообщали, что им иногда слышится слово «клоун», и больше ничего. Всех троих признали сумасшедшими и принялись «угощать» успокоительными средствами. Вы не поверите: пришлось подключить все свои знакомства, чтобы вытащить их из психушки. Весь психиатрический мир обрушился на меня после этого эксперимента: они кричали, что я – шарлатан и провокатор, потому что испытуемые жаловались на несуществующие галлюцинации.

Бывшие хорошие знакомые перестали подавать мне руку при встрече, представляете?.. Но у меня еще была надежда на счастливый исход. Однако мои оппоненты не могли промолчать и заявили, что выявят всех фальшивых пациентов, и публично, через газеты, обратились ко мне. Что оставалось делать? – Я согласился. Прошло три месяца, и врачи из Томска, Мариинска и Ново-Николаевска написали, что из ста сорока обследовавшихся личностей выявлено двадцать два симулянта. Отвечать мне пришлось также публично: никого за три месяца я никуда не посылал.

– Вот почему я сейчас в Красноярске, – невесело улыбнулся Авруцкий. – Академический мир заклеймил меня еретиком и провокатором; с моей карьерой было покончено, но и сейчас я продолжаю вести записи по уточнению диагноза психических заболеваний. Теперь вернемся к Тане. Кроме физических повреждений, которые не удалось устранить полностью, у нее был панический страх перед людьми, особенно перед незнакомцами: только через полгода она перестала прятаться от персонала нашей клиники, от санитаров скрывается и теперь. Откровенно говоря, ее нельзя назвать сумасшедшей в общепринятом смысле слова, – она все еще смертельно напугана. Даже с точки зрения официальной диагностики у девочки нет психического заболевания. Во-первых, отсутствуют психотические симптомы: она понимает, кто есть кто и где она находится. Во-вторых, это не может быть паранойя, поскольку такая болезнь развивается уже в зрелом возрасте. В-третьих, отсутствует идея фикс; ребенок просто боится незнакомых людей. Это нервное расстройство называется антропофобией. Временами мне удается поговорить с девочкой, я или Варвара читаем ей книги с картинками, а она слушает. Поскольку Таня – необычный пациент, мы выделили ей отдельную комнатушку, чтобы не травмировать присутствием соседей. У меня все еще теплится надежда, что ее удастся вернуть в обычный мир. Для этого нужно постепенно купировать страхи. Вот и все, наверное…

Пока Авруцкий рассказывал, я сосредоточенно следил за выражением его лица и скупыми жестами; в эти мгновения мне пришлось самому стать исследователем, чтобы ничего не пропустить. И решающий момент настал: пора было запускать задуманную прежде провокацию. Я нарочно делал вид, что его научные рассуждения усыпили бдительность дилетанта. Четыре года он пытается победить Танины страхи, но каковы результаты? От меня не укрылось, что доктор почти не называет девочку по фамилии.

– Вы уверены в диагнозе, который поставил хирург?

Игорь Михайлович выглядел удивленным.

– Это было профессиональное заключение: во время взрыва пострадал лицевой нерв, и не вина хирурга, что он не смог восстановить его функции.

– Бывает ли так, что после страшного удара по психике у человека случается паралич?

Доктор взглянул на меня так, словно только что увидел.

– Иногда такое происходит. Скажем, после известия о смерти близких некоторых людей разбивал полный или частичный паралич.

Это была большая победа: теперь он понимал, что со мной можно откровенно говорить на специальные темы. Моя догадка, основанная на логическом предположении, оказалась верной. Тогда я решил пойти ва-банк.

– Сознайтесь, что вы были знакомы с Лещиновыми еще до трагедии.

Выстрел, сделанный наугад, попал в цель. Авруцкий замер, потом достал папиросы и спички, затянулся и не сразу выдохнул дым.

– Мы с Сергеем знали друг друга. В Томске он был одним из трех добровольцев, участвовавших в эксперименте, о котором я рассказывал. После моего изгнания мы встретились в Красноярске и продолжили знакомство.

Он насторожился.

– Как вы узнали? Разве охранное отделение следит за мной?

– Конечно, нет. Рюмин ловит террориста, но не подозревает вас. А вы, Игорь Михайлович, разве не хотите, чтобы убийцу поймали?

– Не-ет, – вдруг прошипел Авруцкий. – Я хочу, чтоб он сдох! А вы?..

– Хочу, – кивнул я в ответ. – Но мне кажется, что необходимо уберечь от нового потрясения Таню Лещинову: вам известно, что очередная смерть наступает после ее появления на фотографии. Или это вы насылаете проклятие на злодеев?

Авруцкий покачал головой.

– К сожалению, нет. А вдруг все происходящее – это совпадения?

– Послушайте, Игорь Михайлович, – решительно начал я. – Невооруженным глазом видно, что вы сочувствуете девочке, – так давайте поможем ей. Вы расскажете все, что знаете о Лещиновых и о Тане, а мы попробуем поймать террориста и тем самым отведем от нее все подозрения. Многие в России пострадали от террора. Мне не передать, что творилось в Петербурге – убийства и взрывы! – так что даже император Николай Александрович во время смуты уехал с семьей из Зимнего в Царское Село. У Петра Аркадьевича Столыпина во время теракта на даче ранило трехлетнего сына, а дочка на всю жизнь осталась хромоножкой. Давайте сделаем так, чтобы опасный террорист болтался на виселице и Танечке некого было бояться!

Авруцкий бросил недокуренную папиросу в пепельницу с драконом и обхватил рельефный лоб левой рукой.

– Ненавижу, – выдавил он. – Ненавижу их!.. Хорошо, я расскажу: эти ироды убили половину моей души.

Игорь Михайлович откинулся на спинку стула и начал свою исповедь.

– Итак: меня выгнали из Томска, а здесь я встретился с Сережей Лещиновым, моим хорошим приятелем. Дело в том, что даже в крупных городах есть определенные круги, общество, в котором вращаешься. Лещинов к этому времени уже обзавелся семьей, и у него родились две чудесные девочки-близняшки. Тут я познакомился с его женой Анастасией Николаевной. Поначалу мы редко с ней встречались – она была занята маленькими дочками, но прошли годы, и однажды Сергей предложил нам компанией съездить в Столбы на лошадях. Столбы – яркая местная достопримечательность, которой гордятся все красноярцы: это восточные отроги Саянских гор, поросшие пихтовыми лесами. Кроме целебного воздуха там много потрясающих видов природы и, конечно, всякого дикого зверья. Мне попалась очень норовистая лошадка, поэтому моя иноходь была предметом шуток в течение всего путешествия, и тогда я заметил, как красиво и заразительно смеется Анастасия Николаевна. С этих пор я старался почаще встречаться с нею, и, надо сказать, Сережа никогда мне в этом не препятствовал; напротив – был рад, что мы так подружились. Да и девочки меня любили…

Но однажды наступил момент, когда я понял, что попросту влюбился в жену своего близкого друга. Возможно, вы невольно подумали, что я оказался волком в овчарне, но я не собирался предавать нашу дружбу. Первое время мне удавалось избегать приглашений в дом Лещиновых, но затем Сергей стал обижаться. Кроме того, Анастасия Николаевна прекрасно играла на рояле, и уже стало традицией приглашать меня на все ее выступления.

Как поступить? Я стал делать вид, что мы все по-прежнему остаемся друзьями. Так и было: я продолжал безответно любить, но не мог дать почувствовать это предмету моего обожания, потому что хранил верность другу. Наверное, все случившееся со мной выглядит сентиментально и даже надуманно, но это был выбранный мною жизненный путь. Занимаясь работой в клинике и ложась спать, я думал только о ней, как о прекрасном ангеле, который издалека освещает мою душу.