Девочка, которой не было. Мистические истории - Мацейчик Гаянэ - Страница 14

– А ты не боишься? – спросил я, невольно нырнув взглядом в притягательную глубину по-летнему откровенного декольте вслед за подвеской на длинной цепочке.

– Не-а, – Юля беспечно качнула длинными серьгами. – Призрак на работе – это же прикольно! Прикинь, пару раз я сама его на фото ловила. Сейчас покажу.

– Ну да. В таком месте, – я обвел рукой вокруг, – поверишь во что угодно.

– Да правда же! Сейчас покажу.

Она порылась за стойкой и протянула мне снимок размером десять на пятнадцать. Обычное фото семьи из трех человек. Я присмотрелся, и вдруг светлые пятна на заднем фоне сложились в призрачную фигуру насупленной девочки в круглой шляпе. Той самой, из витрины. Я поежился. В ателье было слишком прохладно, хотя кондиционера я не заметил.

– У меня несколько таких фоток, – сказала Юля, довольная произведенным впечатлением. – Сначала думала: дефект, а потом поняла: это призрак.

– Ты меня разыгрываешь, – догадался я, чувствуя себя героем глупой передачи про паранормальные явления. – Это какой-то ваш фирменный рекламный трюк, верно?

– Нисколько не разыгрываю, вот честно, – в Юлином лице не было ни тени иронии. – Мне кажется, Фокин тоже про нее знает. Он часто как будто с кем-то беседует. Зайду к нему, а он один. А еще, знаешь, у него есть целая коллекция собственных портретов.

– Как это?

– Он каждый год в один и тот же день снимает себя на одном и том же месте – около Кукольного театра. У него в квартире все стены этими фотками увешаны.

– А ты откуда знаешь?

– Я как-то заходила к нему по делам и увидела.

– Короче, старик со странностями. Я бы на твоем месте побоялся к нему домой заходить.

– Зато Евгений Алексеевич – гений! – вдруг вскинулась Юля.

– А учеников он случайно не берет? – я попытался переключиться на более безобидную тему. – Я тоже фотографией немного увлекаюсь…

– Нет, – тряхнула челкой Юля. – Он говорит, что сейчас мало кто понимает в настоящем фотоискусстве.

– Или не хочет конкурентов плодить.

– Вряд ли у него найдутся конкуренты. Он в основном по старинке фотки делает. А цифру не любит. Говорит, цифра не может запечатлеть душу человека, или что-то в этом роде.

Разговор прервал перезвон колокольчика. Юля мигом поменялась в лице и поспешно спрятала снимок с призраком. Я обернулся и увидел самого Фокина. Его слегка помятый вельветовый пиджак, старомодные широкие брюки, белая рубашка с воротничком под горло и галстук весьма органично вписывались в интерьер, в отличие от моих легкомысленных шорт или Юлиного цветастого сарафана.

Я помнил этого сухощавого, чуть сутулого человека с недовольным лицом еще со школьного выпускного. Пожилой фотограф по очереди щелкал наш шебутной класс для виньетки и все время ворчал под нос. Снимок тощего юнца, сделанный Фокиным, до сих пор стоял у мамы в рамочке на комоде. Кстати, мама говорила, что их выпуск тоже снимал Фокин, а я удивлялся, сколько же ему тогда лет.

Однако время не пощадило человека, чья профессия – останавливать мгновение навеки. Оно выбелило и проредило копну небрежно зачесанных назад волос и безжалостно смяло щетинистое лицо широкими дряблыми складками. Прежним остался цепкий взгляд, пронизывающий до самых внутренностей.

Фокин окинул меня таким неприветливым взглядом, что захотелось немедленно телепортироваться. Он повернулся к Юле, осклабился, и я понял, кого напоминает старик: сильно подряхлевшего актера Джереми Айронса. Он смотрел на свою помощницу, словно голодный кот на канарейку в клетке, и хотел ей что-то сказать, но вновь покосился на меня – и сразу скис. Мое присутствие явно мешало. Юля уловила настроение хозяина ателье и протянула мне бумажный пакет.

– Ваши фото, – произнесла она голосом банковской служащей. – С вас сто пятьдесят рублей.

Я опомнился и принялся рыться в карманах. Смятая десятирублевка выпала из пальцев и упала к ногам фотографа. Фокин поднял купюру, расправил. Внезапно его лицо перекосила странная гримаса, и он быстро положил десятку на стойку.

– Юленька, голубушка, я жду тебя в лаборатории, – проскрипел он. – Нужно подготовиться к завтрашней фотосессии.

По-стариковски шаркая, Фокин прошел в глубь помещения. Я посмотрел на десятку, но ничего необычного не заметил. Обычная затертая купюра с достопримечательностями Красноярска с обеих сторон.

– Он всегда такой с клиентами? – тихо поинтересовался я, когда старик скрылся за одной из дверей.

– Не обращай внимания, – шепнула Юля. – Лучше приходи завтра к Кукольному театру на Быстрицкого.

– Зачем?

– Увидишь кое-что интересное, – Юля многообещающе улыбнулась. – А теперь тебе пора.

Снова перезвон колокольчика, и дверь захлопнулась за спиной, а табличка за стеклом возвестила: «Закрыто». Странное место. Интересная девушка. Я покрутил в руках пакет с фотографиями. С обратной стороны шариковой ручкой наскоро был выведен адрес и время: восемь ноль-ноль. В выходной меньше всего хотелось тащиться куда-то в такую рань. Но я уже точно знал, что буду делать завтра утром. Я улыбнулся и бодро зашагал по улице, раскаленной июльским солнцем.

***

С утра небо затянулось легкой облачной дымкой, сквозь которую мягко просеивался солнечный свет. Идеальное освещение. Фокина я заметил сразу, едва свернул на обсаженную тополями улицу Быстрицкого. Старый фотограф расположился на небольшой брусчатой площади перед зданием театра. Рядом на штативе стоял древний фотоаппарат, больше похожий на скворечник с объективом. Раньше я видел такие только в энциклопедиях или в кино. Фокин сосредоточенно ходил вокруг раритета и что-то настраивал.

Юли нигде не было видно. Раздосадованный, я уже собрался уходить, но застыл на месте. Из боковой двери театра вышла девушка в круглой соломенной шляпке и темно-сером платье гимназистки начала двадцатого века. Длинная перекинутая через плечо коса с бантом на конце вздрагивала при каждом шаге. Словно вчерашний призрак с фотографии обрел плоть и ожил.

Вдруг на перекрестке взвизгнул тормозами автомобиль. Девушка с косой повернула голову, и я с изумлением узнал в гимназистке Юлю. Она тоже меня заметила и радостно помахала рукой. Резкий голос Фокина окончательно прогнал наваждение. Он велел своей фотомодели встать поближе к стене кукольного театра и не шевелиться, а сам сунул голову под черное покрывало.

Я прислонился к тополиному стволу неподалеку и, прихлебывая купленную по дороге прохладную минералку, с любопытством наблюдал за процессом. Несмотря на ранний час, тихая улица стремительно раскалялась, и воздух над асфальтом начал дрожать призрачным маревом. В зыбком колебании Юлина фигура на фоне театра вдруг стала терять очертания и расплываться, словно капля темной акварельной краски по бумаге. Я зажмурился и снова открыл глаза.

Разумеется, Юля никуда не исчезла и терпеливо стояла под прицелом фокинского объектива. Я выругался. Все эти видения начинали порядком напрягать, а ведь я вчера даже в «Дум 2» не играл, как бывало, за полночь. Однозначно, пора или к окулисту, или к психиатру. А еще лучше в отпуск.

В слегка растрепанном настроении я переместился на лавочку в тени. Спустя четверть часа Юля подбежала ко мне, придерживая шляпку, и с улыбкой выпалила:

– Думала, не придешь.

При одном взгляде на ее разрумянившееся лицо хандру как рукой сняло.

– Классно выглядишь, – я окинул взглядом ее наряд.

– Я знала, что тебе понравится, – Юля с нарочитым кокетством качнула длинным подолом.

– И часто Фокин тебя так фотографирует? – прищурился я.

– Сегодня последняя съемка, – рассмеялась она. – Мы делаем проект для краеведческого музея. Он снимает меня на фоне старинных зданий нашего города. Через неделю будет выставка. Придешь посмотреть?

– Конечно. А сегодня ты когда освободишься?

– Не знаю. У нас столько дел… Запиши лучше телефон. Созвонимся.

И, взмахнув фальшивой косой, Юля помчалась на помощь к Фокину, который недовольно зыркая на нас, бережно укладывал аппаратуру в нутро старенькой «Лады», припаркованной неподалеку от театра.