Поцелуй русалки (ЛП) - Блазон Нина - Страница 2

— Марфа! — закричал Иоганн еще издалека. Его шаги тяжело застучали по ступеням.

Внутри дома царила полутьма, только в печи горел огонь. Возле нее стояла тетя Иоганна, судорожно сжимая в руках кувшин. Ее лицо, как всегда, неподвижно, но Иоганн знал, что Марфа постоянно ожидала самую худшую из возможных новостей. Он тяжело задышал.

— Дережев принесет покойницу, — выпалил Иоганн. — Мы должны освободить место в мастерской.

Марфа нахмурила брови, поставила кувшин и убрала с лица каштановые, непослушные волосы. Ее глаза заблестели, как серый лед.

— Значит, Дережев велел, — заметила она сухо. — Скажи Михаэлю.

Этим вечером горница оказалась набита битком. Четверо помощников, обычно ночевавших на деревянных лавках в мастерской, сегодня расположились в избе. Кроме всего прочего, здесь спали Иоганн и старый слуга Иван, отделенные лишь плотной занавеской от крошечной каморки, которую занимали дядя Иоганна Михаэль и Марфа. Маленький дом сооружали в огромной спешке, чтобы успеть до первого снежного бурана. Следующим летом, если дела пойдут хорошо, они построят новый дом. Недалеко отсюда и поближе к Неве. Нарядный, каменный и просторный.

Как только помощники уложили завернутую покойницу на один из верстаков, мастерскую заперли. До вечера крестьяне и другие любопытные прокрадывались к мастерской, перешептывались друг с другом, однако держались на безопасном расстоянии. Наступил поздний вечер, но, несмотря на это, молочная белизна просачивалась сквозь дверные щели и ставни. Это были странные северные ночи, когда солнце полностью никогда не заходило, не давая выспаться и идти утром на работу отдохнувшим. Хоть на дворе и стояло лето, Иоганн мерз, сидя с голым торсом на табуретке и наблюдая за своей малоразговорчивой тетей, зашивавшей дырку на его рубахе. Как и большинство русских горожанок, она носила платье с длинными, широкими рукавами, не туго зашнурованное, с тканым восточным узором. Там, где раньше край декольте украшало золотое шитье, красовалась простая лента из голубой материи, единственное бедное украшение. Марфа и Михаэль поженились два года назад в том самом месяце, когда Иоганн прибыл в Россию. Тогда Марфа показалась ему высокомерной и такой же серьезной, как статуя святого. Будучи на двадцать лет моложе Михаэля, она происходила из обедневшего дворянского рода. От прежнего богатства ей достался лишь Иван. Пожилой, лет шестидесяти, с бородой, достававшей ему до груди. Иван, можно сказать, являлся частью домашнего имущества, как дубовый комод, вышитое покрывало, зеркало и три чаши для питья из горного хрусталя, полученные Марфой в качестве приданного. Крепостной, которому даже не принадлежала своя собственная жизнь. Хозяева в любое время могли его подарить, продать или истязать. Ивану, однако, повезло. Марфа рассматривала его, как слугу, и порой даже совала ему копейку. Иоганн любил свою тетю за доброе сердце, хотя до сих пор она ему казалась строгой и надменной.

— Это уже третья рубашка за два лета, — сказала она, неодобрительно прищелкнув языком.

— Не я драку начинал, — защищался он.

Марфа поджала губы и вдела новую нитку в игольное ушко. Иван хмуро рассматривал синяк на скуле Иоганна, но молчал. Один из помощников хрипло раскашлялся. Всех беспокоил влажный климат и полчища комаров, бывшие сущей напастью и приносившие лихорадку, которая лишь усугубляла ситуацию. Иоганн оглядел свои распухшие костяшки пальцев и вздохнул. Работать завтра будет тяжело, но он знал, что его строгий дядя разбитые пальцы в качестве оправдания не примет. Во многих жизненных вопросах Михаэль, приехавший в Россию тридцать лет назад, сам уже стал русским. В течение долгих лет учебы и работы по обретению ремесла, которым гордился, он придерживался абсолютной дисциплины, прилежания и исполнения долга, как и отец Иоганна, и другие его братья. Но Иоганн по-другому представлял себе жизнь в царской России. Приключения и новые возможности, а затем — свобода, ее он никогда не знал в тесноте родной деревни. И еще кое-что — море! Бесконечный океан, который откроется перед ним.

Если бы это зависело от Иоганна, то он бы остался на корабле, которым плыл из Гамбурга вокруг мыса Нордкап, через Северный Ледовитый океан в порт Архангельска. В свете этих воспоминаний он забыл даже о холоде и тяжелой работе на палубе и очень тосковал, рисуя в своем воображении танец волн под ногами. Вместо этого он сидел здесь, страна и люди оставались ему все еще чужими, хотя за это время он, по крайней мере, неплохо освоил язык. С тоской вспоминал Иоганн о временах в Немецкой слободе Москвы. Только в ней он чувствовал себя, как дома. Там жили аптекари и ремесленники из самых разных стран, купцы со своими семьями, а также авантюристы, наемники и, как ни странно, шотландские роялисты, сбежавшие от гражданской войны на родине и нашедшие убежище в иностранной слободе. На новом же месте Иоганн внезапно увидел ютившихся в тесноте крепостных и рабочих, крестьян и солдат со всех частей царской России. Хотя здесь кишмя кишели архитекторы, работники и специалисты из Франции, Голландии и Англии, во время обучения он частенько чувствовал, что простой люд с презрением относится к иноземцам.

Кашляющий помощник задремал, но даже во сне его била дрожь. Иоганн бросил взгляд на деревянную модель корабля, собранную еще в Москве. Она представляла собой «Святого Павла» — один из самых больших фрегатов, принадлежавших Петру I.

«Однажды… — подумал он, — однажды и у меня будет корабль. Потом я буду вспоминать Петербург и смеяться». Он нервно захрустел пальцами. Тогда ему не придется смотреть на утопленников. Не то чтобы девушка была первым покойником, которого он увидел. В Москве ему уже однажды приходилось помогать доктору, забирать из переулка жертву жестокого убийства и класть на повозку. Но утопленница, лежавшая рядом в мастерской, беспокоила его.

На ум снова пришло лицо юродивого.

— Марфа? — спросил он тихо. — Кто такая русалка?

Тетка все еще зашивала ему рубаху.

— Суеверие, — ответила она сухо. — Говорят, русалки приходят из царства мертвых и туда же возвращаются.

— Значит, они призраки.

Марфа слабо усмехнулась и неохотно вернулась к теме.

— Крестьяне верят, что русалки — это утонувшие девушки. Считается, что они живут в прудах и имеют рыбий хвост. А летом выходят из воды и танцуют в лесу. Почему ты спрашиваешь?

Острый взгляд Марфы заставлял его нервничать, и в следующий момент он почувствовал себя загнанным в угол.

— Так называл покойницу Митя, а люди на берегу перекрестились.

— Блаженный правду говорит, потому что она от Бога, — пробормотал Иван.

Порой Иоганн чувствовал, что Иван и сам выражался, как блаженный.

— Послушай, Иоганн, — продолжила Марфа. Она не имела привычки произносить его имя по-русски, а всегда называла нормальным немецким именем. — Ты же знаешь, как царь Петр относится к таким суевериям. Не дай Бог пойдут слухи, что ты веришь в подобную чушь.

Она еще раз бросила на него резкий взгляд, который воспринимался, как будто его лоб сделан из прозрачного листа бумаги, а мысли под ним имеют очертания теневых марионеток.

— И, прошу тебя, не делай глупости, — быстро добавила она. — Я не хочу тебя застукать, когда ты прокрадываешься в мастерскую, слышишь? Кто знает, что с бедняжкой произошло. Может убийство, может… — ее голос понизился, — в ближайшие дни какой-нибудь мужик поплатится за то, что к ней прикоснулся. Но мы не вмешиваемся, ты меня понял?

Иоганн ничего не ответил и опустил взгляд. Марфа умела читать мысли, а та, которая пришла ему в голову, ей вообще не понравится.

— Ты ее видела? — спустя некоторое время спросил он.

Марфа сделала раздраженный жест.

— Нет. Зачем мне разглядывать покойницу? На что там смотреть, на что? — и более резким голосом добавила, — если бы это оказалась твоя Кристина, тебе бы понравилось, что на нее кто-нибудь таращится?

Иоганн смущенно замолчал, рассматривая деревянную дверную ручку, вырезанную Иваном.

— Немедленно прекрати ерзать! — рявкнул дядя Михаэль, сидевший до этого молча и делая набросок строительных лесов. В свете огня его седые волосы приобрели золотой блеск, напоминавший о том, как Михаэль выглядел в молодости. — Займись чем-нибудь! Если ничего в голову не приходит, можешь поточить разделочные ножи!