Рассказы тридцатилетних - Бежин Леонид Евгеньевич - Страница 27

Дмитрий Дурасов

Обладатель дивной «лебеды»

История одной поездки

ПИСЬМО

Уважаемый Дмитрий! Поздравляю Вас с праздником Великого Октября! Желаю здоровья, здоровья и только здоровья. А остальное все приложится. Ваше письмо я получил только через месяц. Вам дали не тот номер дома. Да, ружья у меня есть. Вкратце о них сообщаю.

1-е. Шомпольное двуствольное, пистонное ружье старинного чешского мастера Антонина Винцентуса Лебеды в Праге. Ружье в ружейном ящике, к нему имеются все принадлежности. Стволы патинированы на коричневый цвет и покрыты букетным дамаском.

2-е. Шомпольное одноствольное ружье знаменитого итальянского мастера Лазаро Лазарино из семьи Каминаццо.

На шейке ложи монограмма 1857 года, корона и буквы. Ложа темного итальянского ореха с изумительной резьбой и лесной сценкой: благородный олень стоит во цветах и травах.

Все ружья находятся в исправности. Ружья знаменитых мастеров, особенно ружья шомпольные, имеют не многие охотники. Охотники такие в большинстве случаев идеалисты, фанатики или романтики.

Определенной цены на старинные ружья нет. Все зависит от случайных обстоятельств, знания своего дела и благородства человека.

Я в прошлом — паровозный машинист. Участвовал в действующей армии с 1914 года по 1918-й, в гражданской войне и в Отечественной войне. Во всех трех войнах имел ранения. В последней войне был ранен в правый коленный сустав. С того времени я инвалид второй группы. Дальше своего приусадебного участка ходить не могу.

Извините за небрежно изложенное письмо. Болезнь ноги терзает меня и путает мысли.

Жду Вашего приезда.

С охотничьим приветом — Максим Максимыч.

ДОРОГА

Городок, в котором жил Максим Максимыч, находился километрах в двухстах от Москвы. От автостанции один раз в сутки туда отходил автобус. Я сел в кресло и оглянулся. В салоне уже было человек десять: солдат и матрос с двумя девушками, человек с длинным носом и в зеленой шляпе и несколько совсем уже древних, закутанных в пять платков старушек. Явился еще один пассажир, с трудом поднялся по ступенькам, рухнул в кресло и тотчас заснул глубоким, беспробудным сном. Перед самой отправкой вошли женщина с двумя белоголовыми мальчишками и толстый, судя по всему командированный, инженер с сумкой, наполненной очень сочными пирожками, от которых сразу пошел такой ядреный капустный запах, что все в автобусе задвигали носами и переглянулись.

Автобус тронулся и, давя на лужах осенний ледок, полчаса крутился по городу, пока не выехал на нужное шоссе. Вырвавшись из города, население автобуса сразу ожило и зашевелилось. Девушки, смеясь, стали дергать матроса за черные косички бескозырки, старушки начали вспоминать какую-то Акулину, по всей видимости отставшую от них и потерявшуюся на рынке, инженер достал сумку и принялся есть свои ароматные пирожки, оделив мальчишек большим, похожим на мяч, яблоком.

Глядя в окно, я думал о том, почему, миролюбивый человек, люблю и собираю старинное оружие. Отчего это произошло? Ведь оружие, несмотря на красоту и отделку, все равно остается средством убийства и, следовательно, зла? Отчего же я любуюсь им и оно не представляется мне страшным и жестоким? Я долго не мог найти ответа на этот вопрос и принялся мысленно перебирать свою коллекцию.

Вот в уголке, между двумя тонкими арабскими ножами, висит острием вниз русское копье-рогатина. Таким копьем, откованным в деревенской кузне, мужик-помор бил медведя, моржа на дальнем зверовом промысле, в лихую годину оборонялся от разбойников варягов. Не было у него другого оружия кроме копья, топора да простого охотничьего лука. И это оружие являлось для него тем же, чем привычная соха, извечная поморская ладья и сети — орудия жизни и свободы.

Вооруженный копьем, начал Куликовскую битву монах Троицко-Сергиевого монастыря богатырь Пересвет. В молчании стояли обе рати, наблюдая поединок Пересвета с татарским непобедимым батыром. Разъехались всадники, нацелили копья и помчались друг на друга. Ударили и замертво упали оба на одну землю.

Герб стольного града Москвы — Георгий Победоносец. Небесный витязь в развевающихся, точно знамя, одеждах пронзает копьем дракона. Пронзает и топчет копытами коня извивающуюся на земле гадину. Победа очевидна!

Чуть ниже копья висит тяжелое, мощное ружье XVII века. Толстый, откованный на восемь граней ствол покоится в березовой, почерневшей от времени ложе. Дерево тщательно обстругано, по прикладу вырезан орнамент. Внутри приклада сделаны два углубления с крышками — одно для запасных кремней, другое для протирочной холстины. Курок кремневого замка похож на гуся с длинной шеей и снабжен большим красивым кольцом, чтобы удобнее было взводить.

Много повидало на своем веку это ружье: смотрело со стен, как горят подожженные воинами Стефана Батория городские посады, заглядывало в лица жестоким наемникам царя Лжедмитрия и било редко, но без промаха.

На полу у меня лежит небольшая корабельная пушечка — фальконет. Такие пушки использовали на речных судах. Любили их люди торговые и разбойные. Сама пушечка мала, а грому, дыму и картечи несет множество и хоть неубойна, но страх наводит. Может, на легкой казачьей лодке «чайке» стояла моя пушечка, двигаясь вместе с грозным Разиным, или помещалась на носу стройной, убранной шелками купеческой галеры, а может, и мужичьему царю Пугачеву досталась при штурме затерянной в оренбургских степях крепости. Кто знает!..

Висит на стене изящный, чудо оружейного искусства, дворянский пистолет. Ствол вызолочен и изрезан тонкой гравировкой. Под стволом надпись: «Александр Шустров. 1752 год. Царствование Елизаветы, дочери Петра Великого». Кто был Александр Шустров? Огромный, румяный, с лихо закрученным усом лейб-кампанец или изнеженный, в завитом напудренном парике и туфельках с красными каблуками вельможа? А скорее всего случилось так: в одну из долгих ненастных ночей собрались офицеры-гвардейцы у одного из своих товарищей, и пошла игра. «Тройка, семерка, туз!» — бледнея, сказал вельможа, хозяин блистающего десятками золотых канделябров дворца. «Дама пик… Ваша карта бита!» — торжественно произнес лейб-кампанец и изящно смахнул в кивер кучу золотых червонцев и пистолет, на который делалась главная ставка. Этой же ночью велел он выбить на стволе свое имя и год. И не расставаясь носил Александр Шустров пистолет всю семилетнюю войну и наверняка солнечной весной 1760 года вошел, гордо неся его за белым офицерским шарфом, в сдавшийся на милость победителя Берлин. «Виват! Виват, Елизавета!» — кричал тогда Шустров, стреляя в воздух из пистолета и несказанно радуясь победе русского войска над непобедимым прежде Фридрихом Прусским.

А вот большая изогнутая сабля с вензелем Екатерины II. Клинок сабли погнут, порублен, эфес почернел. В каких битвах и сражениях она побывала? В каких бешеных гусарских атаках блестела и свистела, рассекая воздух? Принадлежала ли седоусому ротмистру или, может быть, бряцала по паркету, подвешенная у тонкого бедра юного корнета? И, быть может, этот корнет, трепеща по ветру расшитым ментиком, скакал на белом коне в ставку самого Александра Суворова! «Молодец, корнет! — сказал Александр Васильевич. — Хорошо скачешь, моим чудо-богатырям небось завидно…» И ясно, и задорно глядел на приунывших при виде красавца гусара бородачей гренадеров.

Над саблей висит тяжелый драгунский пистолет сурового для нашего Отечества 1812 года. Видел ли этот пистолет славный день Бородина или багряный, вполнеба закат московского пожара? Слышал ли глухие взрывы под древними кремлевскими храмами, которые Наполеон приказал разрушить, отступая из несговорчивой столицы? Может быть, сжимала его рука мужика партизана, готовившегося к внезапному яростному набегу на отставший французский арьергард. Может, сам Денис Давыдов, поэт и мечтатель, лихой гусар и вдохновитель партизанского движения, командовал отрядом.