Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 50

Это точно самое жуткое, что я когда-либо видел.

И расползающиеся по полу кровавые ошмётки, только что бывшие людьми… то есть, зомби. Они всё ещё шевелятся.

Самое странное, что занимает это наверняка не больше минуты. И за эту минуту пол в зале оказывается полностью залит кровью. Когда всё заканчивается, Оля стоит в ней по щиколотку, а у её ног отдаёт концы последний зомби, кажется, та девочка, у которой мама-журналист… С умиротворённой улыбкой Оля вытирает нож, снова куда-то его убирает, потом смотрит на меня и подмигивает.

И падает на колени, а я понимаю, что скелет исчез – осталась только Оля. И она снова в себе: её ужас сбивает меня с ног.

Какое-то время она осматривается, прижав руки ко рту, вся в крови. Давится, словно её никак не стошнит. Слёзы оставляют светлые дорожки на её лице…

- Оля? – зову я.

Она поворачивается ко мне, убирает руки и с огромным трудом говорит:

- В-всё. П-пошли.

И медленно бредёт к выходу.

Я задвигаю вопросы вроде «что это только что было» подальше, подхватываю Мишу и спешу к ней.

Мне почти не приходится её нести – только поддерживать иногда. Хотя идёт она так же неуклюже, как зомби. И рвано дышит.

Снаружи по-прежнему кружится снег. Оля падает в сугроб и торопливо принимается тереть лицо, руки – в тщетной попытке смыть с себя кровь. Получается так себе, она теперь вся розовая вместо алого.

На нас с ужасом смотрит священник – покурить, что ли, вышел. Слава богу, он только один.

- Моим друзьям стало плохо, - оправдываюсь я, как можно очаровательнее улыбаясь. - Но всё уже хорошо.

Словно в подтверждении этих слов, Олю, наконец, тошнит – и она долго вытирается снегом, а священник отмирает и принимается суетиться.

- Идёмте в подсобку, тут рядом. Я позвоню в «Скорую»…

Я поднимаю Олю и кладу её на правое плечо (с левого сползает Миша).

- Не нужно, у нас машина недалеко. Счастливого Рождества!

Не знаю, отвечает он или нет – я торопливо иду к машине. Там сгружаю толстяка на заднее сидение, Оля сама заползает на переднее, рядом с водительским. И просит:

- Воды…

Мини-бар полон – я достаю ей бутылку и завожу машину. Оля давится, но пьёт. Потом обмякает на сидении и смотрит на свои трясущиеся руки.

Мои тоже не могут ровно держать руль – приходится цепляться в него, как утопающий за соломинку.

С трудом, но я вывожу машину на шоссе, и монастырь быстро удаляется. Я не замечаю, как несусь по московским улицам, превышая скорость. Хорошо, что движение в такой час и в такую ночь тихое, а редкие машины меня объезжают по широкой дуге. Как сумасшедшего. Ну ещё бы.

Я почти мечтаю нарваться на полицейских. Меня колотит от страха.

Оля сидит рядом, обняв себя за плечи, и дрожит точно так же. И я вдруг понимаю, что она ведь живёт так всю жизнь – вечный страх, иногда сильнее, иногда слабее, но он почти никогда не проходит. Как же так?

Я включаю печку и направляю обдув на неё. Некоторое время спустя Оля расслабляется – и я следом за ней. Потому что магия.

Тогда я оставляю одну руку на руле (хоть так и нельзя), а второй сжимаю Олины пальцы. Она судорожно вздыхает и тоже цепляется за меня – так мы держимся друг за друга, и это кажется удивительно правильным.

Потом – мы едем по пустой трассе – я расслабляюсь настолько, что включаю радио. Задорная музыка заполняет салон: “Buy, buy me some American pie. <…>This will be the day when I die!”[1]

Оля слабо улыбается, а потом – я делаю музыку тише – говорит:

- Спасибо…

- За что? – вырывается у меня. – Я ничего не делал.

Она устало вздыхает.

- Если бы не ты, я бы никогда туда не добралась. Или добралась бы, но поздно. И с тобой… с тобой спокойнее.

Я кидаю на неё удивлённый взгляд. И задаю вопрос, который вертится на языке.

- А что это было?

Она пожимает плечами.

- Не знаю. Но мне кажется… колдун хотел меня проверить. Ему зачем-то это нужно, - Оля машет левой рукой. – Может, чтобы помочь в каком-то обряде? Я не знаю. Но ты же видел, он нас ждал.

Я обескураженно смотрю на дорогу.

- Меня другое пугает, - тихо говорит Оля. – Он так легко пожертвовал своими… мёртвыми. Словно они… пушечное мясо, не больше.

Она права. А я даже об этом не подумал – это ведь значит, что он снова убьёт. И не одного-двух, а много.

- Откуда ты вообще узнала про этот монастырь? – не выдерживаю я. – И на кой чёрт тебе сдался этот толстяк?!

Оля с жалостливой улыбкой смотрит на меня.

- Я взломала телефон твоей сестры. Ты оставил его у меня, помнишь? А толстяк… Ира правда его любит, - она кидает взгляд на спящего Мишу. – Я прочла их переписку…

- Как?! – вырывается у меня.

Оля тихо смеётся.

- Ты бы видел, какая у неё там стояла защита… А потом я спросила Барона, что будет дальше. Мы заключили договор – и вот.

- Это был он. Этот Барон. Зомби уничтожил он, - догадываюсь я.

Оля снова съёживается на сидении.

- Да… Это называется «одержимость». В вуду это легко, я читала – духи только того и ждут. Это страшно, если честно. Ты всё понимаешь, но никак не можешь себя контролировать. Словно тебя оседлали и, как коня, гонят… Страшно.

- Так зачем ты согласилась?!

Оля качает головой.

- А ты бы отказался? Если бы знал, что можешь спасти кого-то – ты бы не стал этого делать? – Она опять обнимает себя. – Я не смогла.

Чёрт… А я смог. Я говорил Ире, которую очень люблю, это правда – говорил, что всё пройдёт. Подумаешь, какой-то толстяк умрёт. Мне-то что.

А какая-то трусиха пошла на договор с чёрной магией. Из-за парня, которого она даже не знает. И моей Иры, которую должна ненавидеть.

Что-то переворачивается меня внутри, когда я понимаю это.

- Я смог, - тихо говорю я. – Я ничего не стал делать. А мог бы. Только убеждал Иру, что всё будет хорошо. – В этот момент я ненавижу себя так, что хоть вой.

- Ты рассуждал здраво, - тихо говорит Оля, искоса глядя на меня. – Логично. Это я… Мы же запросто могли там остаться, среди этих мертвецов. Думаешь, я это не понимала? И всё равно… Ты знаешь, я всегда думала, что я такая рациональная и рассуждаю логично. Ага, щас!

Ты добрая, думаю я. Ты настолько лучше меня, что слов нет. Как я мог смотреть на тебя, и этого не видеть?

- Оль, можно я ещё спрошу?

Она зевает. Я решаю, что это знак согласия, и продолжаю:

- Эта магия – она очень сильная, а ты живёшь в вечном страхе. Почему ты ею не пользуешься, чтобы стать сильнее и больше не бояться?

Оля тихо смеётся.

- Это чуть ли не первое, что пришло мне в голову, когда я поговорила с мадам ЛаШондой и поняла, что ты мне подчиняешься. – Она трёт пальцами виски, потом смотрит на свои руки, испачканные кровью. – Я ведь это уже видела. Мне приснился сон, точно вещий – такой настоящий, что… Я видела там себя очень сильной, очень могущественной. Я делала, что хотела. Это было сладко… А потом там была комната. – Оля морщится, стирает слёзы. – Комната, полная таких вот мальчиков, как ты. Мальчики, да, а я во сне была старше… Они все там были, наверное, чем-то обколотые. Я пила их кровь. Я считала их своими игрушками.

Игрушка, думаю я. Игрушка колдуна – так называл меня скелет, Барон Суббота из сна.

Оля продолжает:

- Ты знаешь, это было так реально. Кровь на моих руках. Их страх. Я проснулась и поняла, что никогда, ни за что не допущу, чтобы это сбылось. Это мерзко! Я тебя тогда освободила ещё и поэтому – чтобы ты меня остановил, если что. Я сама себе не верила…

Ты хоть понимаешь, думаю я, какую силу воли надо иметь, чтобы это сделать? Эта хрупкая несчастная девочка смогла отказаться от того, что больше всего хотела, пусть это и мерзко.

Я бы не смог.

- Прости, - мой голос звучит сдавленно, тихо. – Я думал, ты…

- Ничтожество и трусиха? – подхватывает она. – Так это правда.

Я вздрагиваю.

- Никогда не говори о себе так! Ты самый сильный человек, которого я знаю. Я серьёзно, Оль. Ты хоть понимаешь, что ты только что сделала?