КаМаЗ и Ч.М.О. (СИ) - Кит Тата - Страница 4

Пришлось ловить, а потом отдирать ее от стойки, когда она снова попыталась на нее забраться.

— Откуда только столько сил берется? — ворчал я, обхватив ее талия, пока, как дедка за репку пытался стащить ее с личной сцены.

Тощая такая и резвая, что Смерть с косой на ее фоне — упитанная монашка.

— Я еще не всё сказала этим людям! — кричала Олеговна, пока я запаковывал ее в ее же пальто. — Думаете, раз вы запугали всю школу, то эти люди тоже вас испугаются? — пыталась она поймать мой взгляд, пока ее глаза были в абсолютном расфокусе за толщей линз. — А вот и нет! Я всё им про вас расскажу! Оборотень!

— Здесь не хватает, — перекричал музыку бармен, который собрал и пересчитал купюры.

Сколько же ты выжрала, Олеговна? И куда всё это в тебя, блять, поместилось?

Стиснув зубы так, что случайно перекусил зубочистку, о которой уже и забыл, я перехватил брыкающуюся училку одной рукой, а второй приложил карту к протянутому мне терминалу.

— Спасибо! — крикнул бармен и отдал мне сумочку и паспорт Марины Олеговны, которая опасно приблизила свое лицо к моему, открыла и зубами перехватила половинку зубочистки.

— Куда, блять?! — рявкнул я в сердцах, и, как у пса, который на улице тянет в пасть всякую дрянь, вырвал из ее рта зубочистку, швырнув ее в сторону. — Подавишься, дура.

— Сами дурак! — надула та обидчиво губки и встала ровно, что позволило мне одеть ее в пальто.

Пришлось оставить ее на месте, чтобы вернуться к столику с моими парнями и забрать куртку. Сумку и паспорт я ей не оставил.

— Ну, ты, Камаз, и шустрый, — хохотнул Сергеевич. — Ее там окучивали, бабло за резинку чулок пихали, а ты ее одной правой, и за собой.

— Если она заблюет мне машину, мыть будете вы оба.

— Займи ей чем-нибудь рот, пока везешь, — шутканул Саня. — И иди с бара её опять снимай.

— Твою мать! — рыкнул я.

Быстро надел куртку, закинул паспорт училки во внутренний карман и, прихватив сумочку, как мешок с картошкой, который был наполовину пуст, сгреб Олеговну с барки и вынес на улицу, где ее брыкающуюся закинул в свою машину.

— Я не поеду с вами в одной машине! — снова взбрыкнула училка, пытаясь через запотевшие линзы своих очков разглядеть, где открывается дверца машины. — И куда вы меня, вообще, везете?

— Домой тебя везу, — вырулил я с парковки.

— Откуда вы знаете, где я живу? Я вам не рассказывала. Вы следили за мной?

— Увижу большое скопление кошек, там тебя и оставлю.

— Я поняла! — пришлось слегка отклониться от лица Олеговны, чтобы она своим острым носом не проткнула мне щеку. — Вы это специально всё подстроили. Узнали, где я. Поняли, что я нахожусь в уязвимом положении, а теперь спрячете меня в каком-нибудь подвале, чтобы замести следы преступления вашего сына. Я вас насквозь вижу, Михаил Захарович. Только череп Кондратия я всё равно найду!

— Усади свою задницу и не лезь мне в лицо, когда я за рулём, — на светофоре пришлось вдавить ее в спинку кресла и пристегнуть ремнем безопасности. Очень не хватало кляпа и смирительной рубашки, чтобы она перестала лапать салон моей машины и мое лицо, которое в темноте салона, она не могла разглядеть. — По месту прописки проживаешь?

— Да. Только я всё равно не скажу вам, где я прописана, — гордо отвернулась она к окну.

— Придется применить свои экстрасенсорные способности, — бросил я и, вынув из внутреннего кармана ее паспорт, нашёл страницу с пропиской, теперь точно зная, куда везти это пьяное чучело.

Хотя, сегодня она мало смахивала на то чучело, которое я привык видеть в ее обличии в школе. Каким-то чудом она смогла сменить стремные клетчатые и бабкины блузки на вполне себе сексуальное платье, по которому можно было понять, что у нее не только талия имеется, но и сиськи какие-никакие.

Но, вполне может быть, что картинка эта к полуночи превратиться в тыкву. Хотя бы потому, что, учитывая, сколько бухла она в себя впитала, уже совсем скоро ее вывернет наизнанку.

— А какую книгу вы читали последней, Михаил Захарович? — вдруг задала вопрос Олеговна, умудряясь смотреть на меня максимально надменно над оправой перекошенных очков.

— Хочешь убедиться, что я дурак, или наоборот?

— Просто любопытно. Я вот, например, очень много читаю.

— То-то я вижу ты сегодня дохрена начитанная.

— Как писал Эрнест Хемингуэй: место избавления от печали — бар, а не литература.

— Ну, тогда эту книга я знаю наизусть, — дернул я бровью и боковым зрением уловил, что училка начала как-то странно себя вести, ерзая задницей по сиденью. — Что с тобой? У глистов переселение?

— Я писать хочу, — хныкнула она, сведя колени вместе. — Очень сильно. Я пока пела, очень сильно терпела.

— Весь бар во время твоего пения очень сильно терпел. Терпи до дома.

— Я не дотерплю. Остановитесь! — потребовала Олеговна, дернув ручку двери.

— Ты на проезжей части сядешь? Твою мать! — рыкнул я недовольно, понимая, что если не высажу ее как можно скорее в какой-нибудь сугроб, то она обоссыт мне сиденье. — Терпи минуту, сейчас на старую стройку свернем. Там присядешь.

— Минута — это очень долго. Вы не могли бы быстрее? Уже сил нет терпеть.

— Сожми все губы, какие есть, терпи и не говори мне под руку, когда я нарушаю ПДД. Всё, вытряхивайся.

Припарковавшись за домом, строительство которого остановили еще года три назад, я разблокировал все замки в машине и взглядом проследил за тем, чтобы училка не разбила свою башку ни об какой камень или выпавший кирпич.

Пометавший по территории у дома, Олеговна, наконец, нашла сугроб, достойный того, чтобы его обоссали, а затем стала задирать пальто, платье и копошиться под ними дольше, чем мы сюда ехали.

Закатил глаза и отвернулся от дамочки, когда она в реверансе приседала задницей на сугроб.

Примерно через минуту Олеговна вернулась в машину и с самым ученым видом вгляделась в мое лицо через толщу линз.

— Правильно ты села. Правильно, — произнес я, поняв, что она пытается разглядеть в моем лице. — А теперь пристегнись.

— А я не умею, — попыталась она не глядя нащупать ремень безопасности. — Не получается.

— Как ты только до тридцати дожила-то? Из школы сегодня первый раз, что ли, вышла, после того, как в первый класс пошла? — пристегнул я ее.

— Мне двадцать пять, — заявила Олеговна гордо. — И я не живу в школе. У меня своя квартира есть, вообще-то.

— Так вот куда уходят все деньги, что я сдавал на шторки!

— Это миф и клевета, — уперся мне в щеку указательный палец с острым ногтем. — И на шторки я ни разу не собирала с родителей. И я петь хочу. Включите музыку.

— Шальная императрица, дома всё сделаешь. И палец свой убери, пока глаз мне не проткнула, — обхватив тонкое запястье ее почти невесомой руки, положил ее ладонь ей же на колено. Случайно задел ткань платья, отчего разрез обнажил ногу и оторочку чулка. — Ты в курсе, что не по погоде одета? На улице под тридцать, а ты в чулках и пальто весеннем.

— Осеннем, вообще-то, — деловито заявила Олеговна и вернула себе почти приличный вид, спрятав чулок под тканью пальто.

— Выходи, — остановился я у дома, в котором она была прописана.

— Как вы узнали, где я живу? — удивилась учительница.

— На черепе твоего Кондратия погадал. Иди, — отстегнул ей ремень безопасности и открыл дверь. — Сама-то дойдешь?

— Если вы не заметили, то я дееспособная.

Слова-то какие!

Взглядом проследил за тем, как она, гордо скользя по тротуару, подошла к подъездной двери. Уронила связку ключей — раз, другой, третий, шестой… а затем встала на колени и начала рыться в снегу, похоже, окончательно потеряв ключи.

Внутренне сопротивляясь тому, что делаю, я вышел из машины, стянул с себя куртку и накинул ее на уже продрогшую Олеговну, которая сначала отпрянула от меня, а затем признала.

Нашёл ключи, которая она каким-то образом умудрилась подбросить до клумбы, и открыл подъездную дверь.

— Дальше справишься? — протянул ей ключи, мимо которых промахнулась ее рука, а затем, когда я ей вложил связку ключей в ладонь, мимо ступенек промахнулась уже ее нога. Едва успел поймать Олеговну за локоть и дернуть на себя за секунду до того, как ее лицо встретилось с бетоном. — Этаж какой? — выдохнул вопрос ей в лицо.