Игра не для всех II. «Вторая Отечественная» (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 27

— Турки!!!

И следом частые выстрелы нагана…

Обошли нас аскеры вокруг дома. Твою же ж…

— Аллагу Акбар!!!

Все, по ходу османы пошли в рукопашную.

— Аллагу Акбар!!!

Где-то впереди, причем уже довольно близко, раздался привычный боевой клич мусульман — и Дживан, держа в правой руке трофейный Смит-Вессон, ринулся вперед, сцепив зубы от боли и злости, да глухо зарычав. Короткое отступление сквозь дворы Верхнего Сарыкамыша очень напомнили поседевшему юноше уличные бои за родной Адан… Так что ни рана в левую руку, ни подавляющее численное превосходство наступающего врага, не остудили боевой пыл дашнака. Скорее наоборот, прибавили ему ярости…

А всего на мгновение растерявшийся прапорщик Марочко, все-таки сумевший отвести поредевшее отделение благодаря прикрытию пулемета (жаль, что очереди его оборвались так быстро — запоздалый приказ и поспешное отступление стоили жизни трем ополченцам), решительно повел людей за собой, вслед Тадевосяну.

— За Веру, Царя и Отечество!

По-прежнему сжимая в руках привычную, родную и так хорошо знакомую трехлинейку, Павел Иванович провел ополченцев проулком между домами, когда впереди уже раздался грохот пальбы из Смит-Вессона. Мощное, убойное оружие в руках опытного стрелка посылает пули кучно и точно — а на близкой дистанции и вовсе не оставляет врагу шанса уцелеть! Подводит только скорострельность — приходится перед каждым выстрелом взводить курок, что было особенно неудобно Дживану с его раненой левой рукой…

Первую пулю он успел отправить в спину одного из турков, спешно обходящих, а скорее даже обегающих массивный деревянный дом, за углом которого раздаются частые выстрелы наганов и винтовок, да крики сошедшихся в ближнем бою солдат… Вторую — в грудь развернувшегося к нему турецкого офицера, так же сжимающего в руках американский револьвер! Третья пуля ушла в живот уже успевшего выстрелить в ответ османа… Турки разрядили маузеровские винтовки по смелому дашнаку практически залпом, в одно мгновение оборвав тому жизнь — дергающееся от сильных толчков тело Тадевосяна бросило на землю, но боли он не успел почувствовать. Только перед внутренним взором юноши вдруг предстали отец со старшим братом и сестры с мамой — они улыбались, звали Дживана к себе, манили руками… А тот, чувствуя необычайную легкость во всем теле, словно бы взлетел навстречу им, удивляясь лишь все более яркому свету, бьющему в глаза…

Он уже не мог увидеть, что отвлекшиеся на схватку с ним турки пропустили появление оставшегося отделения, молча, яростно бросившегося в штыки.

Павел Иванович, лишь последние несколько месяцев учившийся владению шашкой и стрельбе из револьвера, даже в ближнем бою предпочел действовать хорошо знакомой, отлично изученной им трехлинейкой. Подскочив к не успевшему среагировать противнику, он коротким, расчетливым движением всадил граненый штык тому в пузо — и тут же выдернул, не дав оружию уйти глубоко во вражескую плоть и застрять в ней… Второй осман направил было свой маузер в сторону прапорщика. Но последний так же умело отклонил в сторону германский ножевой штык ударом ствола мосинки по стволу вражеского винтаря — и отправил турка к праотцам очередным коротким уколом. Шаг вперед — выстрел! Марочко даже не потребовалось вскидывать трехлинейку — с двух шагов не промахнулся, выстрелив от пояса… А парировав ложем винтовки атаку очередного противника, налетевшего на офицера, твердо нацелив штык-нож тому в живот, Павел Иванович от души треснул врагу прикладом в челюсть на противоходе, сбив османа с ног!

Действия ополченцев были не столь успешными — сказалось отсутствие должной выучки и той школы фехтования на штыках, что прапорщик прошел будучи еще вольноопределяющимся. Но атака самого офицера, возглавившего отделение и выступившего в роли тарана, плюс фактор неожиданности — все это дало защитникам Сарыкамыша преимущество. Трое османов погибли от уколов граненых штыков налетевших на них армян, еще двоих застрелили в упор. С оставшимися бойцами отделения турки сцепились на равных — и один аскер умело отбил направленный в лицо игольчатый штык, сбив противника с ног ударом приклада. Другой же успел вскинуть маузер к плечу и застрелить своего противника… Мгновением спустя его срезал из трехлинейки Марочко, успевший перезарядить винтовку — а на опытного турецкого солдата налетело сразу двое армян. Выпад первого осман хладнокровно парировал расчетливым ударом по стволу мосинки, вонзив длинный ножевой штык в живот вскрикнувшего ополченца. Но второй, подскочив сбоку, размашисто ударил прикладом, словно дубиной — с такой силой и яростью, что дерево треснуло… Как и череп османа под ним.

Двое не самых умелых противников сцепились в рукопашной, каким-то образом выронив винтовки и рухнув на землю. Здесь они принялись наносить бестолковые, неточные и не очень сильные удары, пока потомок янычар не потянул из-за пояса длинный, слегка изогнутый нож… В какой-то момент схватившийся с ним немолодой ополченец оказался сверху — и пропустил удар клинка в правый бок. А потом еще один — и еще… Однако сбросивший с себя ополченца, воодушевившийся было турок недолго праздновал короткий успех — его, словно какого-то жука, пригвоздили к земле сразу два игольчатых штыка.

На этом короткая схватка ополченцев с обходящим дом турецким отрядом кончилось полным уничтожением последнего. Тем самым отделение Марочко прорвало кольцо окружения, подарив соратникам крохотный шанс отбиться и вырваться из западни…

Я все же успел швырнуть гранату за угол. Но одновременно с тем со мной поравнялись османы, воспользовавшиеся замешательством стрелков после подрыва динамитных шашек — и ринувшиеся в атаку. От стремительного укола налетевшего на меня противника я спасся неуклюжим прыжком-падением на спину — и тремя неприцельными выстрелами с левой руки… Только один из них зацепил бедро врага — но и это затормозило его: турок, сжав зубы от боли, глухо вскрикнул и потерял равновесие, не успев уколоть еще раз. И эта заминка, спасшая мою жизнь, стоила ему собственной — замерев на земле, я выстрелил уже точнее, и пуля калибра 7,62 врезалась тому в грудь, чуть повыше солнечного сплетения…

А следом за спинами устремившихся вперед аскеров бахнул взрыв РГ-12.

Двое османов, замыкающих прорвавшуюся группу, свалились, получив осколки в спину; бросило на бок и турка, целящегося в меня из маузера. Оставшиеся патроны я прямо с земли разрядил в спины тех, кто кинулся на встающих из-за укрытий ополченцев, свалив еще двух врагов. А следом за спиной раздался отчаянный крик Жоржа — и лязг металла:

— Рома, выручай!!!

Я рывком вскочил на ноги, освобождая шашку из ножен — и насколько возможно быстро кинулся на помощь другу. Последний пятится под напором сразу двух турецких солдат, отчаянно отбивая шашкой стремительные уколы последних, а еще один аскер уже практически обошел прапорщика, рассчитывая пропороть тому бок ножевым штыком маузера…

Я кинулся наперерез турку, на ходу вырвав шашку из ножен — и осман, заметив меня, развернул ствол винтовки в мою сторону. А после дуло ее озарила вспышка пламени — и тут же я почуял, как в левый бок меня словно с силой ударили, одновременно обдав чем-то горячим, что жжется… Но враг выстрелил от пояса, а я успел инстинктивно рвануть в сторону — и точного попадания, гарантированно свалившего бы меня наповал, удалось избежать.

Осман, не стрелявший в Жоржа только потому, что прапорщика закрыли спины наседающих на него аскеров, быстро дернул затвор назад, перезаряжая маузер — но лучше бы он попытался уколоть меня штыком! Буквально озверев от боли, страха и жарким огнем полыхнувшей ненависти к моему несостоявшемуся убийце, я вдвое быстрее рванул к противнику, размашисто ударив шашкой по стволу винтаря! Тот ожидаемо дернуло в сторону, и вражеская пуля ушла в стенку дому; еще шаг — и очередной резкий удар чуть искривленного клинка перехватил горло выпучившего глаза турка, разом захрипевшего и выпустившего маузер из рук…