Представление о двадцатом веке - Хёг Питер - Страница 12

На следующее утро служанки нашли ее в гостиной без признаков жизни. Тело уже окоченело, а на потрескавшихся, но все еще пухлых губах застыла удовлетворенная улыбка, и слуги никак не могли отделаться от мысли, что в момент смерти она, должно быть, заключила чрезвычайно выгодную сделку с самим дьяволом. Конечно же, улыбка на ее лице осталась из-за трупного окоченения, которое еще и не позволило вытащить тело из кресла, в связи с чем для гроба пришлось изготовить особую дубовую крышку и похоронили Старую Даму стоя.

Мне так и не удалось реконструировать события, последовавшие непосредственно за похоронами Старой Дамы. Когда эти события остались в прошлом, жители города позабыли о них так же, как забыли об эпидемиях холеры XIX века, и случившееся не оставило других следов, кроме двух удивительных номеров газеты и отдельных невразумительных объяснений. Лишь начало и конец произошедшего хорошо известны. Завещание Старой Дамы было оглашено в присутствии Кристофера, Катарины, Амалии и ее сестер в комнате, в которую позже заходили лишь один раз, после чего она, похоже, вовсе перестала существовать. В ту минуту, когда нотариус вскрыл огромный коричневый манильский конверт, который три года пролежал у него в сейфе — при том что он не имел никакого представления, как этот конверт мог туда попасть, — и с удивлением узнал свой почерк и нетерпеливый стиль Старой Дамы, в эту минуту присутствующие, да и все остальные жители города ощутили отчетливое дуновение вечности. Завещание было написано на тонких, почти прозрачных листах рисовой бумаги, и, когда нотариус огласил дату, стало ясно, что это единственный и окончательный документ, потому что дата как таковая отсутствовала — аккуратным почерком нотариуса было выведено: «С этого дня и навсегда». С первых слов завещания, которые нотариус зачитывал дрожащим голосом, поскольку, узнавая свой собственный почерк, он нисколько не сомневался в том, что к составлению этого документа не имеет никакого отношения, он и все остальные поняли, что это самое циничное, самое беззастенчивое произведение Старой Дамы, суть которого состояла в исчерпывающем описании истории рода Теандер Рабов от дня сегодняшнего и на веки вечные.

В самом начале документа Старая Дама указывала дату, точное время и место оглашения завещания в присутствии своего апатичного сына, его болезненной жены, трех внучек, в том числе и непослушной Амалии, а также сообщала, что жителям города во время чтения завещания откроется правда — они поймут, что эти минуты были предопределены. Нотариус поднял взгляд от бумаг, потому что присутствующие совершенно оцепенели, и ему вдруг показалось, что перед ним восковые куклы, и лишь когда Амалия бросила взгляд на отца, стряпчий продолжил чтение, не отдавая себе при этом отчета, что взгляд этот не был предусмотрен в лежащем перед ним документе, в котором вообще-то по пунктам и чрезвычайно подробно была расписана вся сцена его оглашения.

Далее следовало описание похорон Старой Дамы, описание гораздо более звучное и глухое к окружающему миру, более резкое и более подробное, чем какое бы то ни было из всех ее прежних, и, кстати, все прошло в соответствии с текстом, вплоть до деспотично-высокомерных пометок в тех местах, где пробст, тесть Кристофера, будет прерывать свою надгробную проповедь, погружаясь в воспоминания о предыдущей ночи в часовне, когда он решил отвинтить крышку гроба, тщетно надеясь, что отвратительная улыбка с лица покойной исчезла и не будет больше преследовать его по ночам. После описания похорон в завещании речь пошла о будущем газеты, о ее типографии, о всех помещениях, о финансах, о планах по расширению, о новых приобретениях и инвестициях — особенно с учетом грядущей многообещающей войны, да-да, тут завещание сулило немалые выгоды, как будто война эта должна была послужить утешением для родственников покойной, а затем следовали описания положения на фронтах месяц за месяцем, чтобы газета, когда подойдет срок, могла раньше других публиковать новости. Завещание и в самом деле представляло собой расписание вечности. Старая Дама даже не посчитала нужным время от времени призывать присутствующих к вниманию и осознанию ее слов, да в этом и не было необходимости, потому что скупые фразы при прочтении вслух хорошо передавали бесстыдство автора, так что казалось, что она вездесущим привидением внезапно материализовалась в комнате, отчего все семейство сидело еще тише, чем обычно. Даже Амалия перестала поглядывать на отца в тех местах, где завещание регламентировало частную жизнь семьи и где перечислялись отведенные для каждого части дома, устанавливалось время отхода ко сну и исключения из правил, где сообщалось, когда положено принимать снотворные капли, и определялось место под кроватью, куда следует ставить ночной горшок, где давались указания, как именно Кристоферу надлежит одеваться, и рассказывалось, как скоро износятся его манжеты — бесконечное количество частностей, которые еще более подробно раскрывались в сносках. Эта часть завещания — после рассказа о течении болезни Катарины и подробного описания последней стадии туберкулеза, когда Кристоферу по двенадцать раз в день придется выносить кровавую мокроту своей жены в общественную помойку, чтобы не заразились дети, — заканчивалась предсказанием, что адвокат как раз в этом месте остановится, потому что Катарина зайдется в сильном приступе кашля и оглашение завещания вполне можно будет возобновить в другой день, ведь в описи вечности так просто ничего не меняется. «То есть мы можем продолжить оглашение, — гаркнула Старая Дама с рисовой бумаги, — после трехнедельного траура, который пройдет так, как было изложено выше. Точка!»

Первое время все шло в соответствии с завещанием. В течение недели газета выходила вообще без текста — это были белые листы с широкой черной рамкой, они были призваны напоминать о Старой Даме, что они и делали.

На следующей неделе в газете появились многочисленные некрологи, стихотворения, молитвы и соболезнования, написанные видными копенгагенскими деятелями из самых разных сфер, и благодаря этим публикациям впервые стало понятно, сколь велико в действительности было влияние Старой Дамы, в том числе и на людей, которые никогда с ней не встречались. Среди соболезнующих были епископы, профессора, помещики, директора компаний и знаменитые врачи. Прославленный скрипач из Королевского оркестра Фини Энрикес написал в честь Старой Дамы сонату для струнных инструментов, и целых четыре страницы заняло набранное мелким шрифтом стихотворение «Одиссея бурных политических вод», гекзаметр, восхваляющий Старую Даму, — автором был министр юстиции, адвокат Верховного суда Питер Альберти[13], в политической карьере которого Старая Дама всегда принимала живое участие.

С третьей недели газета начала публиковать письма горожан, и в связи с этим в ней появились два дополнительных раздела, в которых все умеющие читать и писать публично оплакивали потерю охранительницы города, всеобщей дорогой матушки, бабушки, свекрови, благотворительницы больниц, защитницы бедняков, покровительницы торговли, ангела-хранителя молочных ферм, доброй феи банков, милостивой государыни всех пожарников, благодетельницы всех мусорщиков, и во всех этих излияниях, наряду со скорбью, угадывалась и робкая надежда, ведь многие из этих людей хорошо помнили Старую Даму — непостижимую женщину, и в смерть ее никак не могли поверить. Особенно после того, как узнали, как добродушно и весело она улыбалась в своем гробу.

В следующий понедельник газета должна была выйти в своем обычном виде, и в воскресенье журналисты трудились, ничего не подозревая и не обращая внимания на электрические разряды в воздухе, и, написав свои статьи, в которых речь по-прежнему шла о том, как город скорбит о своей ушедшей дочери и матери и как он лишь постепенно будет приходить в себя в соответствии с завещанием, о котором также было упомянуто, они разошлись по домам, и с этого момента что-то пошло не так. В ту ночь журналисты заснули тяжелым сном, и сон этот никак не кончался, превратившись для них в нескончаемую тьму, а между тем для других жителей города уже наступило утро, так что журналисты не вышли на работу в то время, которое для всех остальных уже было следующим днем.