Венский вальс (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 16

Ишь, правильно он дозы распределяет. Бьюсь об заклад, что Орлов уже стал законченным наркоманом. Но мое-то какое дело? Главное, чтобы сердце выдержало.

— Матросами на суда мы собирались устроиться по матросским книжкам. Немецкие товарищи нам их достали.

Матросская книжка, это очень хорошо. А то, что немецкая — ничего страшного. Команды судов почти всегда интернациональные, никого бы не удивил и негр, имеющий документы Финляндии. Пожалуй, придется вывозить эту гоп-компанию морем, включив их всех в экипаж какого-нибудь корабля. Настоящим матросам придется работать чуть больше, зато и жалованье им положим раза в два, а лучше в три больше. Ну, и капитану за молчание придется платить. И как их лучше отправить? Оптимально от Бреста до Риги, а там корабль сменит флаг и — в Россию. Авось за две недели Орлов не умрет, как это случится с генералом Миллером. А, нет, это Кутепов умер от передоза, а Миллера украли и привезли в Москву. Кстати, по Кутепову и Миллеру работала группа «Яши», Якова Серебрянского, но Шпигельглас должен быть в курсе. Правда, в этой истории Миллера красть уже не придется, потому что по милости архангельских подпольщиков он уже третий год пребывает на дне морском.

Жаль, что придется ускорить выход «Королевы Моб», которая еще и наполовину не загружена. Что же, придется понести кое-какие убытки, но отправить парней побыстрее. Нет, если бы их переподчинили мне, то дело бы я для них быстро нашел, а «свободные» художники, подчиняющиеся лишь Дзержинскому и Коминтерну — нафиг мне тут не нужны.

Парижские голуби еще бесцеремоннее московских. Около нашей скамейки проковыляло несколько особо отвязных птичек, но поняв, что кормить их не станут, обиделись, взмыли в воздух и принялись выражать свое недовольство доступным способом. Когда первая жидкая «бомбочка» упала между нами, а вторая испачкала рукав Шпигельгласа, я понял, что пора уходить. Тем более, что уже все сказано.

Расставшись с «ликвидаторами», договорившись «быть на связи», заверив Сергея Михайловича, что приложу все усилия для ускорения их отъезда, я встал со скамьи и вышел на широкую дорожку. Скользнув взглядом по скульптурной композиции «Каин и сыновья», обсиженной голубями, подумал, что так толком и не осмотрел все статуи в саду Тюильри. Впрочем, я и в нашем Летнем саду не осмотрел все скульптуры, так к чему на французские тратить время?

Неподалеку от выхода увидел печального Исакова, переминавшегося с ноги на ногу и смолившего сигарету.

— А где ваша лучшая половина? — поинтересовался я.

— Пошла за объектом, — грустно сообщил Александр Петрович, затушив окурок о край урны и, немедленно вытащивший новую сигаретку.

— А что за объект?

Исаков пожал плечами.

— Она еще на входе в парк сказала — мол, надо разделиться. Дескать, я буду наблюдать за начальником, высматривать подозрительных, если что увижу — стрелять на поражение, без соплей, а она станет круги нарезать. Потом подскочила — вроде как невзначай, сказала — пошла, не мешай. И вот, исчезла.

Я глянул на часы (не наградные от Дзержинского, а здешние, приобретенные в престижном магазине). А ведь я еще успеваю в посольство. Впрочем, уж коль скоро Наташа сообщила, что товарищ начальник сам явиться не сможет, глупо срываться и мчаться на аудиенцию к одному из ренегатов, пусть он и бывший (а потом и будущий) канцлер Австрии.

Исаков хотел остаться, вдруг де, супруга сейчас прямо и подойдет, но я ухватил бывшего сапера под локоток и увлек его за собой. Правильно сделал, потому что из-за угла вышла сама Светлана Николаевна.

— Ушел гад, — с досадой вымолвила бывшая подпольщица, встречаясь взглядом с укоризненным взглядом мужа.

Оглянувшись на меня (а я только отмахнулся, давая понять, что о делах сейчас говорить не станем), виновато пожала плечами и, взяв супруга под ручку, повела вперед, о чем-то вполголоса втолковывая — возможно, оправдывалась, а может разъясняла, почему она так поступила.

Я шел, радуясь, что два уже не очень молодых человека, нашли друг друга. А то, что в прошлом она подпольщица, воевавшая против Колчака, а он — бывший белый офицер, так ничего страшного.

Явившись в торгпредство, первым делом озадачил Никиту Кузьменко. Он у меня не только правая, но и левая рука, а иной раз и голова. В будущем, когда мы передадим торговое представительство во Франции и наши филиалы в других странах профессиональным торговцам (слово не нравится, но другого не подберу), а базами для агентуры станут посольства, ему предстоит возглавить Западноевропейский сектор ИНО ВЧК (или ОГПУ, это уж как пойдет), пусть тренируется. Главное, чтобы коллега не повторял моих ошибок, а каких именно, я пока не скажу.

Но пока у нас задачи поскромнее, но все-таки, немаловажные. А Никита отвечает за самое главное — морские перевозки, что означает и наем кораблей, и взаимоотношения с хозяевами судов, страховщиками, а порой и с полицией, таможенниками.

Стало быть, ему и придется отправлять на родину трех чекистов и одного врага народа. Такого термина еще нет, зато враги есть.

Никиту новое задание в восторг не привело, но, если сказано надо, значит надо. И я не стану ссылаться, что это приказ Дзержинского. Для моих подчиненных — это мой приказ.

Кузьменко уже собирался уходить, потом остановился:

— Чуть не забыл. Предлагают недорого взять десять тысяч комплектов английской военной формы. Если брать оптом, получается по двадцать франков за комплект. Берем?

Я не стал спрашивать — откуда во Франции английская военная форма, скорее всего, какие-то «неликвиды», оставшиеся на складах, когда англичане квартировали у союзников.

— А что в комплект входит?

— Штаны с френчем, а еще фуражка.

— Берем, — кивнул я.

Отказываться от такой сделки было бы глупо. Двести тысяч франков, можно считать, что даром.

— Но придется на лапу в военном министерстве кое-кому дать. Немного, пять тысяч франков, но иначе всю форму в Британию отправят. У них сто тысяч комплектов на складе.

Двести пять тысяч тоже не деньги, а военная форма, при нашей нынешней нищете, хоть для армии пригодится, хоть для гражданского населения. Подозреваю, что штаны и френчи до трудящихся масс вообще не дойдут — их с удовольствием растащат партийные и советские чиновники. Даже английские фуражки станут носить.

— А больше не получить? Не десять тысяч, а все сто тысяч комплектов?

— Тогда придется и на лапу больше давать. Я с одним чиновником из министерства говорил — Жуаезом. Он уверял, что десять тысяч спишут — мол, моль поела, пришлось пришедшие в негодность комплекты уничтожить, чтобы на остальную форму не перекинулось, акты предъявят, а сто тысяч? Сто тысяч — могут и не поверить

— Где десять, там и сто можно списать, — резонно заявил я. — Тем более, что и стоимость обмундирования не во французскую или аглицкую казну пойдут, а кому-то в карман. — Подумав, предложил. — Пусть на том складе пожар случится, какие проблемы? А мы им за сто тысяч комплектов еще и премию выпишем, тысяч на пятьдесят. Нет, на двадцать.

— Пожар, это неплохо придумано, — уважительно кивнул Никита. — Так и скажу Жуаезу. Вот только, — ехидно хмыкнул мой заместитель, — на это дело опять наличка нужна. Чеки чиновники не берут.

Никита еще не забыл, как я ворчал, обнаружив растрату всех наличных денег, что я копил.

— Кровопивцы вы все, — вздохнул я, представляя, как мне опять придется идти в банк, обналичивать чеки, чего банковские служащие страшно не любят. Да и мне не очень нравится таскать с собой чемодан денег. А снимать-то придется много. И на обмундирование, и на взятки, да и на непредвиденные расходы, вроде отправки Шпигельгласа с его командой. В триста тысяч уложусь? Нет, лучше с запасом, сразу снимать четыреста тысяч франков.

— Только с Барминовым реши — как мы груз оформлять станем, чтобы таможня вопросов не задавала.

— А таможня в последнее время вопросов не задает, — улыбнулся Никита. — Я думаю, они и на этих, товарищей, которых нужно вывезти, глаза закроют. Дадим не по тысяче франков, а по две.