Избранник смерти (СИ) - Решетов Евгений Валерьевич "Данте" - Страница 27

— А чего вы даже распятие-то не повесили? — не унимался Лука.

— Чтобы я, трапезничая, на распятого человека глядела? Хороша забава.

— Он был не просто человеком, а богочеловеком! — выдал семинарист и от возмущения аж подпрыгнул на лавке.

— А был ли он? Чего нынче-то не появляются боголюди? — насмешливо просипела старуха и сняла чайник с примуса.

Лука запыхтел, как паровоз, и разинул рот, дабы прочитать бабке проповедь, но я цапнул его за запястье и тихонько поговорил:

— Сударь, вы в самом деле собираетесь устроить теологический диспут с полуграмотной лесной старухой? Так вы вскоре бобрам будете доказывать, что они живут не по-христиански и надо бы им не плотины строить, а церкви. Не поймёт старушка ничего. Её уже не исправить. Только зазря будете воздух сотрясать да нервы тратить.

— Вы правы, Андрей, — нехотя проронил семинарист и замолчал, бросая на бабку мрачные взгляды.

А та разлила настой по кружкам и спросила:

— Так чего вы по лесу шатались?

— Путь хотели сократить, да вот заблудились, — соврал я, подошёл к столу и взял обе кружки. Одну оставил себе, а другую поставил на лавку около Луки. А тот задрал штанину и стал массировать опухшую щиколотку. — А вы чего в одиночестве в лесу живете?

— А мне тошно среди людей. Не могу с ними ужиться, — неожиданно призналась бабка, встала на цыпочки и сорвала с верёвки пучок трав. Они во множестве сушились под закопчённым потолком.

— Ясное дело, с таким-то скверным характером, — пробурчал себе под нос семинарист, морщась от боли в ноге.

— И давно вы тут живете?

— Хватает, — уклончиво ответила старуха и протянула мне травы. — На, передай рыжему. Пущай пожуёт их, к опухоли приложит да вот этой тряпицей обмотает. Тада к утру уже всё заживёт.

— Не надо мне ничего. Сам справлюсь, — отказался Лука, сверкнув глазами.

— Сударь, — снова зашептал я, склонившись над парнем, — вы ведёте себя, точно дитё малое. Ежели есть хоть капля надежды на то, что с помощью этой травки ваша опухоль уйдёт, то ей надо воспользоваться. Иначе как вы с одной ногой? У меня нет столько сил, дабы постоянно служить вашим костылём.

Семинарист тяжело вздохнул, взял травы, закрыл глаза и стал практически неразборчиво читать молитву. Бабка в это время с кривой улыбкой глядела на него. А я опасливо пригубил душистый травяной настой и спросил у неё:

— А имя-то у вас есть, уважаемая?

— Есть. Как же ему не быть? Агафья Никитична я.

— Андрей, — представился я и снова сделал глоток. Настой оказался весьма и весьма хорош. От него аж перестали чесаться все мои царапины и ссадины. — Агафья Никитична, а не знали ли вы отшельницу? Тут где-то она жила, но по тому году сгорела вместе с домом.

— Доводилось мне с ней видеться, — сказала старуха и с кряхтением залезла на печку, сверкнув грязными растрескавшимися пятками. — Вы када спать задумаете, то на лавки ложитесь, да свечу затушите.

— Хорошо. А вы в конце лета не видели никакого пожара? Взрыва? Или может… пентаграммы? Женские крики?

— Странные вопросы ты задаёшь, — удивилась бабка и задёрнула занавеску, видимо, намекая, что уже устала от моих вопросов.

Подозрительная она, конечно. Но имеет ли эта старуха какое-то отношение к моему переносу в этот мир? Хрен её знает. На первый взгляд — просто бабка, ушедшая в лес по причине своей неуживчивости. Я, конечно, не специалист, но мне думается, что в Империи полно таких лесных жителей. Тем более тут до города — рукой подать. Она поди туда каждую неделю ходит и покупает, что ей надобно, посему, можно сказать, что она не особо-то и отшельница.

— Андрей, и правда, что за странные у вас вопросы? — подал голос семинарист, который уже то ли освятил траву, то ли очистил её. Я в религиозных обрядах не силён.

— Да я пытался понять, была ли погибшая в том году отшельница ведьмой? Ведь являйся она таковой, то непременно устраивала бы какие-то шабаши с пентаграммами и огромными кострами? — попытался я отбрехаться и ловко перевёл разговор, кивнув на траву: — Вы, сударь, давайте-давайте, жуйте и к ноге прикладывайте.

— Успеется, сударь, — проронил вдруг помрачневший парень и поднял кружку с травяным настоем: — Помянем Илью Макаровича чем бог послал в лице этой… этой заблудшей старушки.

Мы сделали по несколько глотков, а затем Лука в тягостной тишине принялся пихать в рот траву и старательно жевать её. В эти секунды он напоминал бешеную гигантскую рыжую белку с раздувшимися щеками и текущей из уголка рта зелёной слюной.

И пока семинарист занимался травмированной ногой, я уселся на лавку подле него и зашептал:

— У меня вот какое предложение, Лука Анатольевич. Надо нам поутру к дороге выйти, что на Петроград ведёт. Авось кто-то до столицы нас и довезёт. А уже там пойдём в полицию. Будем справедливость искать. Нападение на особняк Астафьевых было? Было. Илья Макарович погиб? Погиб. Так будьте добры господа служивые расследовать, а то местные, что в Гати полицейские, все Петрова боятся. А мы с вами сразу и показания дадим. Думается мне, что Петрова быстро прижмут. Свидетелей ведь тьма-тьмущая. Кто-то из горожан точно расскажет, как Петров семейное гнездо Астафьевых жёг и умертвить нас хотел. Надо только надавить на тех людей, кои с Петровым в дом Астафьевых приходили.

— Складно глаголите, сударь. Да только не всё так просто в нашем государстве. Далеки мы ещё от царствия небесного на нашей грешной земле. Петров всем будет рот затыкать: кому силой, а кому деньгами и угрозами. Трупы он все спрячет и скажет, что эти люди вовсе не погибли, а пропали не пойми где. А нас с вами, Андрей, он наречёт гнусными лжецами. У вас вон даже документов никаких нет, удостоверяющих личность. С полицией же Петров всё решит деньгами. Не станут служивые ничего делать. Дурачками прикинутся и скажут, что особняк сам сгорел, а вместе с ним и Илья Макарович с Потапом. Да и автомобиль мы сами с вами подожгли, дабы правдивее звучало наше обвинение в адрес Петрова.

— Попробовать всё же стоит.

— Возможно. Но надо обязательно всё обговорить со Всеволодом, иначе он нас до конца жизни не простит. А он, к сожалению, как и подавляющее большинство дворян, считает, что нельзя втягивать третьего в кровавую вражду двух семейств. Дескать, позор это. Самим надо справляться.

— Хм. Выходит, что ежели, к примеру, полиция отправит Петрова в застенки, то на Астафьевых падёт презрение дворянского сообщества?

— Именно так, — тяжело вздохнул Кантов и повязал грязную тряпицу вокруг щиколотки, облепленной горько пахнущей травой. — Это как с дуэлью. Вы можете бросить вызов обидчику, а можете попробовать по закону стребовать с него ответ. Как-то так…

Хреново. И старуха поддержала мой вывод громким храпом, от которого с потолка посыпалась пыль и паутина. Благо, что на моей родной Земле в аналогичные годы не царили такие же первобытные нравы. Нет, дуэли-то случались, но чтобы вот так — семья на семью… Кстати!

— Лука Анатольевич, а разве то, что младший Астафьев сейчас в темнице не развязывает нам руки? Полиция ведь уже втянута.

— Да, это меняет дело, — только сейчас сообразил семинарист и задумчиво наморщил лоб. — Однако всё равно последнее слово должно остаться за Всеволодом. Как он решит, так и поступим.

— Он-то решит, — мрачно протянул я, зная характер старшего Астафьева. — Ладно, будем надеяться, что Всеволод поступит правильно. А пока давайте укладываться, сударь.

Я затушил сердито зашипевшую свечу и выбрал себе одну из двух лавок, которые сходились уголком, собственно, в углу комнаты. Мы с Лукой легли друг к другу головами, дабы никто из нас не нюхал ноги. А то они сейчас пахли так, что небесам тошно было. А в хате и так хватало мешающих здоровому сну факторов. Храпела бабка, каркала ворона, да ещё и мыши где-то за печкой стали пищать так, словно у них там оргия началась. Благо полиция нравов в лице кота расшугала нарушителей. Полная тишина, конечно, не воцарилась, для этого коту ещё бабке нужно было бы горло перегрызть и вороне шею свернуть, однако я всё-таки сумел заснуть.