Трубадура (СИ) - Волкова Дарья - Страница 10

Она отвернулась.

- Ничего.

Степан с все возрастающим изумлением разглядывал тонкую спину – сегодня футболка ради разнообразия серая. Как это – ничего?!

- В смысле… Ты… тебя чем-то накачали? В ковре вывезли? В футляре от контрабаса?

- Смешно, - тем же тоном и так же тихо.

- Извини! – спохватился Степан. – Я просто… не то хотел… извини.

Она все-таки обернулась.

- Меня потом несколько лет дед таскал по разным врачам, специалистам – у него же много знакомых в этой среде. В психушке лежала два месяца. Я не говорила. Совсем. В постель мочилась каждую ночь лет до девяти. И ни чер-та не помню о своем детстве там. Помню только, что все время было холодно. И одиноко. И страшно. Последствия стресса, так считали врачи. Такая вот история, Кос.

Неожиданно Степа осознал, что у него тоже холодная спина. Холодная и влажная.

- Слушай…

- Не говори ничего, - девушка махнула рукой. – Даже не знаю, зачем я тебе это все рассказала. Наверное, чтобы ты понимал, что за человек Елена. И дед. Тебе же тут жить сколько-то. А одеяло я тебе завтра сделаю, ага?

Он лишь рассеянно кивнул, когда она вышла из кухни. Смотрел на пустые тарелки около себя и ерошил волосы на затылке. И вспоминал собственную мать.

__________

(1) ИТМО – Университет Информационных Технологий, Механики и Оптики

(2) Финнмарк – самая северная административно-территориальная единица Норвегии.

(3) Вадсё – административный цент Финнмарка

(4) Большой дом – неофициальное названия здания на Литейном проспекте, где находится управление ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленобласти

Кадр четвертый. Антониони

Кадр четвертый. Все красное, все мертвое, все друг другу чужие. Как у Антониони. Только еще страшнее.

Музыка ударила, едва Тура открыла дверь квартиры. Ритмом обойного молотка и запредельным воем – так, что даже и не скажешь сразу, что это музыка. Вакханалия какая-то!

Звуки ада доносились из комнаты нового жильца. И куда дед смотрит? Впрочем, тут без загадок. Снял слуховой аппарат и работает. А без слухового аппарата можно в квартире все что угодно делать - у Павла Корнеевича все равно в ушах благословенная тишина. Но зато во всем остальном пространстве…

Тура для порядку стукнула. Разумеется, не ответили. И она толкнула дверь.

Внутри небольшой комнаты звуки сбивали с ног. И когда Степан успел привезти это колонки? Она прошла внутрь и выкрутила громкость на музыкальном центре. Наступила тишина – почти звенящая.

- Ты чего?!

Хозяин комнаты сел на кровати. А до этого лежал. Облаченный лишь в спортивные штаны-три-полоски. И - внезапно – в эластичную повязку на локте.

- Степан Аркадьевич, вы в курсе, что музыка играет очень громко?

- Никому не мешало.

Потому что дед глухой, а Елена на дежурстве.

- Теперь мешает.

Он только дернул голым плечом.

- Твое счастье, что Елены Павловны нет дома. А то бы тебе устроили грандиозный скандал.

Он снова дернул плечом и едва слышно фыркнул. А потом низко опустил голову между этих самых широченных плеч. Темные локоны совсем закрыли лицо. Тура, сама не зная, как, но вдруг обнаружила себя сидящей рядом с ним на постели.

- Стёп… Что случилось?

А что-то случилось – это фонило очень явно. Сначала дикими воплями и ударными, а теперь тишиной и опущенными плечами.

- Мы проиграли, - донеслось из-за завесы черных кудрей. – Из-за меня проиграли.

- Это как?

- А вот так, - он все-таки поднял голову. Медленно. Смотрел в облезлые желтые обои на противоположной стене. – Команда на меня рассчитывала. А я подвел.

- Почему?

- Потому что! – это был уже крик. Вопль. Как те, что звучали из динамиков недавно.

- Объясни, - она не сводила взгляда с повязки. Поперечные линии – там жилки резиновые, наверное. Фиксирует туго. Кожа из нее выходит выпукло. А там выше повязки - вообще выпукло. Это бицепс. Да, именно он.

- Что объяснять?! - длинные пальцы взметнули девятый вал темных волос на затылке. – Подавали на смерть в пятом тайме. Я должен был выстоять. И… сил не хватило. Не смог.

- А локоть почему забинтован?

- Упал в первом тайме. Неудачно.

И картина нарисовалась сама собой. Помимо воли. Откуда-то, не пойми откуда.

В самом начале… игры?.. – он упал и травмировал руку. А дальше – через боль, через «не могу», на одном только «должен», потому что команда на него рассчитывала - играл. Но все же это оказалось выше его человеческих сил. Откуда она это знала и поняла? А спроси! Ведь даже примерно не представляет правила игры, и не интересовалась никогда, и даже не возникало мысли по телевизору посмотреть. Но картинка сложилась мгновенно – из наблюдений, разговоров за чаем. Абсолютно точная и яркая картинка.

- Стёп… - ее ладонь идеально облекла его бицепс. – Ты не виноват.

Он обернулся. Вблизи его ресницы кажутся ненастоящими. Таких пышных, длинных, черных ресниц у парней не бывает. А он еще взмахивает ими…

И это – совершенно определенно запрещенный прием. В пару к теплому гладкому бицепсу под ее ладонью. Потому что в следующий миг они целуются. Безо всяких там «только губами, без языка», «я только в краешек», «рот не раскрываем, и все норм».

С полным ощущением, что они это делали раз сто до этого. Ровно совпав и попав во все. В том числе и кончиком языка в пломбу на верхней шестерке справа.

И именно в этот момент Тура вдруг понимает, где у нее главная эрогенная зона. На руке. Когда тугие шелковые волны скользят по ладони и между пальцами. И что его руки на ее спине – горячие едва выносимо. И оттаивает от них что-то. Тает. Течёт.

Разсовпали они, когда горячие руки стали наглее. И переместились на грудь. А там не оттаяло еще. Или да. Или нет.

У него колючая небритая щека. Об этом сообщает пощечина. Степан поджимает и без того узкие губы и сощуривет свои роскошные ресницы. Недоуменно. Презрительно.

- Секс-услуги не входят в стоимость проживания! – Тура тоже умеет быть презрительной.

- Я доплачу.

Получи вторую пощечину! И ресницы, и губы – в узкую линию.

Тура вскакивает на ноги. Сказать бы что-то, но ничего на ум не приходит.

- Держи свои руки при себе!

Уже у двери ее настигает его тихое:

- Здорово целуешься.

Дверью она хлопнула. Музыки больше слышно не было.

*

Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре… двадцать…

Со счета его сбил звук. Шумный выдох. Пришлось прерваться и встать. В дверях кухни стояла Елена Павловна собственной персоной. В тонком халате до колен. И бюст он весьма щедро демонстрировал. Практически не оставляя места для фантазии. Степка вытер шею полотенцем. И проклял себя за то, что не надел футболку. Привык заниматься с голым торсом - так удобнее. Судя по взгляду Елены Преужасной – пора отвыкать.

- Ой, Степочка, не смотрите на меня, я не накрашена!

Угу. А красная помада – это ему мерещится, видимо.

- Вы прекрасно выглядите, Елена Павловна.

Зря сказал. Но уже поздно. Она вплыла, дыша жаром и гелем для душа. Степе осталось только прижаться к стенке. Он вдруг понял, что чувствуют девчонки, когда к ним клеятся на улице не совсем трезвые и очень наглые парни. И это при том, что он сам – сто девяносто три, девяносто пять и может вломить. Но не тетке же с красной помадой и в коротком халате?

- Степа, вы завтракать будете?

- Спасибо, - Степан бочком стал пробираться к выходу с кухни. – Я уже позавтракал.

- Да что вы там ели? Пару бутербродов всухомятку? Давайте, я вам приготовлю вкусный омлет.

- Еще раз спасибо, но ваша дочь покормила меня кашей.

Елена Преужасная что-то шипела неразборчиво, но Степка уже быстро шагал по коридору в сторону своей комнаты. И не как не мог сообразить: он правильно ответил или нет?

*

- Здрасти.

Начало разговора уже изумило. А уж внешность собеседников – тем более. Точнее, собеседниц. С все возрастающим удивлением Тура наблюдала за парочкой за порогом: две юные нимфы в скинни, кроп-топах и омбре (1). Лет двадцать от силы – каждой, не на двоих. Всех соседей по подъезду Тура знала, эти – не из их числа.