Оценщик. Невидимая сторона - Шаргородский Григорий Константинович - Страница 13

– Пошли-ка отсюда, – сказала я им и тут же показал пример, покидая кабинет.

– Назар, что это сейчас было? – догнал меня Косарь и даже ухватил за рукав, немного разворачивая.

– Еще минуту, – отмахнулся я, чем вызвал у него очередную вспышку раздражения, но, честно говоря, было плевать.

Все, что я понял, находясь в кабинете, так это то, что к картине старика лучше вообще не подходить, а вот с изображением одного из его сыновей, как мне кажется, работать будет немного легче. Так оно и вышло: посторонние шепотки в голове, конечно, появились, но куда им до того давления, которое исходило от главной картины триптиха.

Я глубоко вздохнул и сконцентрировался, раздувая средоточие Живой силы внутри себя и тем самым подпитывая свой дар. Затем решительно и даже грубо впечатал ладонь прямо в лицо изображения. За спиной недовольно крякнул Косарь. Судя по всему, подручный Пахома наверняка привык к осторожному отношению к произведениям искусства. Возможно, даже прилетало от шефа за небрежное обращение с картинами и тому подобным.

Теперь, когда я отбросил всю осторожность и раскрылся, информация полилась в меня бурным потоком, и ее было так много, что я даже пошатнулся и поспешил разорвать контакт. Точнее, закрыться пришлось по немного другим причинам. Я никогда еще не сталкивался с такой дикой смесью энергии творения и разрушения. К тому же осознал и оценил историю создания картин. Блин, да это же готовый сюжет для ужастика.

Чтобы немного прийти в себя, я присел на один из стульев для выжидающих приема посетителей, стоявших у стены.

– Псих, – прорычал Косарь, нависая надо мной. – Назар!

– Не дави на меня, дай в себя прийти, – отмахнулся я, но все же решил не затягивать с пояснениями. – Когда картины попали в Женеву, в них проявились не просто магические свойства, а практически разумные сущности. Я не могу сказать точно, но они как-то влияют на окружающих. То ли помогают местному пахану, то ли вообще держат его под контролем.

– А других они могут? – обеспокоенно и не совсем внятно пробубнил Йохан. – Ну типа не голландцев.

– Да хоть китайцев, – фыркнул я. – Все, кто подойдет близко к картинам, имеет шанс заполучить в голове такую кашу, что не разберешь, где друг, а где враг.

– Так вот как они переманивали наших бойцов. Твари! – Здоровяк скрипнул зубами, и я на секунду перестал дышать.

От него повеяло дикой злобой. Даже больше: показалось, что кто-то приоткрыл маленькую дверцу в глубины преисподней. На меня дохнуло настолько концентрированным выбросом энергии разрушения, что стало по-настоящему жутко. Еще больше удивило то, как все это прекратилось – резко и внезапно, словно тот самый кто-то захлопнул зловещую форточку.

Да уж, непростой у меня новый знакомый. Похоже, тут у нас самый настоящий берсерк.

– Ты что-то побледнел, малой, – с обеспокоенностью, причем совершенно искренней, поинтересовался Йохан, и, честно говоря, видеть его участливо-добродушную физиономию после того, что я ощутил секунду назад, было дико.

– Все нормально, – сдавленно просипел я и наконец-то продолжил дышать.

– Ну а мне что делать? – уже даже не раздраженно, а, скорее, растерянно спросил Косарь. – Пахом приказал забрать картину.

– Соедини меня с шефом, – устало сказал я, понимая, что решать этот вопрос придется самому.

Косарь активировал контакт в телефоне, дождался ответа и быстро объяснил Пахому сложившуюся ситуацию. Затем вместо того, чтобы отдать телефон мне, просто нажал на отбой. Я даже не успел разозлиться, как в кармане завибрировал мой собственный аппарат. Я, конечно, большой любитель поюморить, привязывая к номерам определенные мелодии, но в случае с криминальным авторитетом делать это поостерегся. Поэтому мелодия была самой что ни на есть стандартной.

– Здравствуйте, Станислав Петрович, – поприветствовал я Пахома.

– Что там не так с моей картиной? – спокойно, но с явным нажимом поинтересовался этот опасный человек. Так что слова ответа нужно выбирать очень тщательно.

– Все не так, Станислав Петрович, абсолютно. Это тот самый случай, который мы с вами обсуждали. Мне придется сообщить о картинах сами понимаете куда.

– А если попрошу тебя не делать этого? Я так понимаю, вещи уникальные.

– Тогда я в ответ очень-очень попрошу вас прислушаться к моему совету. Вещи действительно уникальные, но до предела опасные. Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, одну из картин пытались подсунуть вам специально, чтобы взять под контроль.

– Даже так? – задумчиво ответил криминальный авторитет.

Если честно, я даже немного поежился от холода в его голосе.

– Станислав Петрович, лично я к портрету старика даже близко не подойду. Это не телефонный разговор, но если захотите, приеду в любое время и подробно объясню, что почувствовал и какие выводы сделал.

– А если вывести их из Женевы и продать?

– Не думаю, что получится, – не уступал я разохотившемуся авторитету. – Там такая темная история, что хоть сразу бери и книгу пиши, но на этом все, антикварной ценности в картинах почти нет. Разве что возраст.

– И что за история? – все же не утерпел Пахом.

Я лишь мысленно вздохнул и постарался сжато описать события, так сказать, старины глубокой:

– Пригласил один богатый голландский олигарх талантливого ученика маститого художника и заказал ему портреты себя и двух сыновей. Может, этот художник когда-нибудь и стал бы очень известным, но, когда принял заказ, он не знал, что рисовать будет красками, замешанными на человеческой крови. А еще в планах старика было покрасить кровью художника рамочки для картин.

– Ты уверен в том, что говоришь? – спросил Пахом, которого явно заинтересовала эта история.

Мне даже на секунду показалось, что я переборщил и он не сможет отказаться от столь оригинального экспоната в своей коллекции и затребует хотя бы портрет одного из сыновей. В смысле ту картину, что находится сейчас рядом со мной. И все же Пахом явно неспроста добрался до верхов криминального сообщества, и чуйка на опасность у него сродни магическому дару. К тому же он не первый день в Женеве и прекрасно знает, на что способны подобные вещи.

– Станислав Петрович, мы с вами уже обсуждали мой дар, так что это вполне может быть плодом моей больной фантазии. Но опять же, повторюсь, к картине старика я близко не подойду и не советую никому другому делать этого без должной защиты и подготовки. Вы можете закрыть своих людей от ментального воздействия непонятного происхождения?

– Хорошо, – пусть с ноткой недовольства, но все же согласился с моими доводами Пахом и тут же добавил: – Звони своему куратору. Косарь побудет с тобой, пока не приедут спецы, ну, чтобы тебя никто не обидел. И с тебя подробный рассказ.

– Конечно, Станислав Петрович, и спасибо, – искренне поблагодарил я, услышав в ответ лишь сигнал прекращение соединения.

Через минуту загудел телефон Косаря. Он прочитал сообщение и недовольно сморщился:

– Йохан, проверьте здесь все. Забирайте трофеи и валите. В кабинет не суйтесь, им займутся легавые.

– То есть как? – угрюмо спросил здоровяк, который явно собирался поискать тайники именно в кабинете.

– Так нужно, – раздраженно и устало ответил Косарь. – Приказ Пахома.

Похоже, авторитет пахана из славянского квартала имел вес и в скандинавском человейнике. Так что Йохан лишь что-то проворчал, а затем махнул рукой своим людям.

Пока он не ушел, я поторопился влезть со своей просьбой:

– У вас не найдется кого-то, кто может посмотреть мою рану?

Йохан покосился на мое плечо и презрительно фыркнул. Наверняка в его понимании эта царапина вообще не достойна внимания, но все же что-то заорал по-шведски в проем вывороченной двери. Через минуту оттуда явился сухощавого вида человек, немного несуразно выглядящий на фоне остальных звероподобных подручных Йохана. Он даже не стал просить меня снять сюртук, просто приложил ладонь поверх пропитанного кровью рукава. По плечу пробежалась волна теплоты, и лекарь, так и не сказав ни слова, ушел. Я не стал ронять себя в глазах Йохана еще больше и не бросился раздеваться, проверяя состояние раны. Просто взялся за телефон и позвонил, как выразился Пахом, своему куратору.