Неудобный наследник (СИ) - Добрый Владислав - Страница 2

Я неторопливо вошел в Большую гостиную. С большой буквы, потому как это имя собственное для помещения в родовой крепости семьи Итвис.

И на секунду завис, осматриваясь. Больше всего “гостиная” напоминала зал немаленького готического собора. Колонны, узкие высокие окна, выступающие ребра жесткости в стенах, сходящиеся в каркасную систему на высоком потолке. Все пафосно расписано подвигами семьи и зловеще освещено левитирующими под потолком сферами огня. Это место следовало назвать “тронный зал”. Но нельзя — ведь во владениях свободного города Караэн, в которые формально входят и владения нашей семьи, не было правителей. Поэтому тронный зал со скрытой издевкой назывался большой гостинной, а мой отец, по совместительству патриарх семьи Итвис, был всего лишь главой собрания Великих Семей свободного города Караэн. Формально власть в Караэне принадлежала городскому совету. И именно он отвечал за все проблемы и расхлебывал все последствия решений. А вот сами решения, так уж сложилось, не принимались без одобрения аристократического клуба, члены которого скромно называли себя Великими Семьями.

И, так уж сложилось, что собрания Великих Семей проходили по домашнему, в Большой гостиной семьи Итвис. Впрочем, слово "сорание" — тоже скорее дань традиции. По факту, отец давал тут аудиенции. Гости и просители жались вдоль стен, а отец сидел в массивном кресле, на возвышении, окруженный охраной и приближенными в цветах своего дома. Белое с красным. Пепел и огонь. Змея с человечком рисовали только на знаменах и личных печатях. Фамильное знамя висит в глубине, за спиной отца, от входа его и не разглядеть.

— Ты опоздал, — недовольно молвит отец. Ну, он думает, что молвит. На самом деле он бормочет по-стариковски. Но полсотни приближенных в зале, охрана, пафосный трон из костей огромной змеи который прикидывается креслом под патриаршей задницей и общий антураж работают на него. Каждое его бормотание ловится ушами придворных, как золотые монеты руками нищих. С трепетом, надеждой и алчностью. И каждое кряхтение тут же отзывается в тронном зале эхом перешептываний.

— Не опоздал, а задержался, — кряхчу я в ответ. Зал затихает, только вскидывает морду отцовский цепной пес. Вообще-то он человек. Просто он никогда не снимает покрывающую все тело кожаную одежду. Почти как у чумного доктора, только вот вместо клюва, маска изображает оскаленную собачью пасть. Пёс считается лучшим убийцей к югу от гор Долгобородов. Я думаю, слухи врут. Он лучший и к северу от них.

Я ответил резковато. Не так, как обычно отвечал Магн. Отец даже поворачивается в мою сторону. Считается, что наша семья — прямые потомки аристократии древней Империи, на которую тут все яростно фапают. Общепризнано, что верные признаки правильного происхождения — выдающийся во всех смыслах нос, отсутствие волос на голове и бледная кожа. Отец вполне соответствует — вытянутый череп с заостренными ушами, доставшимися ему от бабки, кожа бледная до синевы, нос не просто длинный, он еще и крючком “благородно нависает” до верхней губы. И, конечно же, не менее благородная лысина сверкает красными бликами от отраженного света магических светильников. Ему её натирают свиным салом, я уверен. Я мысленно благодарю судьбу, что Магн пошел в мать — темно-русые волосы, синие глаза, человеческого оттенка кожа. Нормальный, пропорциональный нос. Только губы отцовские — резко очерченные. Хоть губную помаду рекламируй. Правда у отца и остальных родственничков губы всегда сложены так, будто им пахнет неприятно. К счастью, это не врожденное.

До этого момента отец слушал человека, который мог похвастаться тем, чем не мог похвастаться никто на этом свете. А именно — полным к нему доверием моего отца. Это был Джакоб, наш казначей. Джакоб тихонько что-то шептал отцу на ухо и показывал огромную расходную книгу, нимало не смущаясь, что к шефу пришел сынуля. А я ведь весь израненный. Едва выжил. Меня, между прочим, всю ночь лекари латали. Я, может быть, и второй раз бы кони двинул, если бы не успел вовремя прийти в себя и не дать себе кровопускание устроить. Аллё, папа, давай уже обнимашки, все дела? Ага, счас. Вообще, я смотрю на папашу и у меня внутри даже некоторая жалость к предыдущему владельцу тела — спасибо, что хоть разговаривать научили. Впрочем, это была работа наемных учителей. Отец с Магном, кажется лет, до двенадцати толком не разговаривал. Да и потом, только по делу или нотации читал.

Короче, в этой семье не принято нюни распускать. Ну, и я тогда не буду тут расшаркиваться. Меня между прочим, там убили. И у меня, кстати, есть вопросы. Я прокашливаюсь и говорю хриплым голосом:

— Я попал в засаду, отец.

И замолкаю. Отчасти, от того, что мне трудно говорить — горло болит. Клинок, которым меня по нему полоснули, похоже был холодный. И я простудился. Ха-ха. А еще я хочу посмотреть, что отец скажет. Это ведь он меня послал с “важным для семьи” заданием. И только он знал, где я окажусь всего с несколькими охранниками. Точнее, как оказалось, знал мой отец и убийцы.

— Ты… Всегда найдешь оправдания! — повышает голос отец. — Едва явился и уже утомил меня! Поди прочь!

Я машинально, на вбитых в тело рефлексах, кланяюсь и пячусь жопой к дверям. Это отработанная годами практики процедура покорности занимает куда больше времени чем обычно. У меня болит рука и плохо сгибается левая нога. Я морщусь от боли и ловлю на себе злобный взгляд стоящего рядом с отцом брата. Это Гонорат. Я старше на два года, но именно его отец хочет в наследники. И имя Гонорат подходит моему брату почти идеально. Та еще зараза. Но нужен еще титул какой-нибудь, типа “Мерзкий”. Гонорат Мерзкий. Звучит.

Гонорат очень похож на отца. Разве что длинные, черные волосы делают его почти красивым. Зато у меня с отцом одинаковые имена. И я, и он — Магн. Я должен был стать Магном Вторым. Ох, кажется, не срастется у меня с этим.

Два суровых парня из отцовской гвардии, в белых с красным доспехах, отделились от стены, подхватили меня под руки и довольно грубо “помогли” выйти из зала. Не из желания действительно помочь, а чтобы доставить удовольствие моему отцу. Тяжело быть нелюбимым сыном.

В какой-то степени, я мог понять своего отца. Семья Итвис строили свою идентичность на мастерском владении магией огня. Поэтому и цвета такие. И даже в гербе — горящий в пламени человек. Как обещание врагам. А я вот, пошел в мать не только внешностью — увы, я огнем не командую. Зато могу заставить закрыться свежую рану и расти горох на целом поле вдвое быстрее. Это искренне бы меня порадовало, будь я в своем мире. Но тут на меня смотрят по другому. Как на бесполезного в бою.

Нет, моя предрасположенность к магии жизни — довольно редкий и ценный дар. Но он, как считается, обычно просыпается у простолюдинов. Что тоже бросает тень на всю семью. Вот такой вот я дурацкий. Не оправдавший ожидания.

Пробежавшись по доставшимся от предыдущего владельца тела воспоминаниям, (теперь уже моим, пора привыкнуть) мне стало казаться, что отец Магна с годами стал скатываться в маразм. Тем более, что ему никто не может возразить. Боятся. И есть причины — однажды в припадке гнева он на моих глазах сжег слугу. Я не помню, что бедолага сделал. Вроде уронил любимый отцовский боевой топор. Или плохо его наточил? Не помню, я был маленький.

Отцу уже за шестьдесят. Для человека это много, даже в этом, пропитанном магией мире. Старость, власть и безнаказанность — отличная питательная среда для тараканов в голове. Не удивительно, что отец начал доводить все до абсурда. Года два назад, когда стало ясно, что я не унаследовал фамильные черты не только внешне, он начал меня буквально игнорировать. Нет во мне огонька, если вы понимаете о чем я.

А может, тут еще дело в матери этого тела. Свой дар Магн скорее всего унаследовал от неё. Проблема в том, что такое случается редко — обычно стихии наследуется по отцовской линии. И конечно же, все редкое привлекает внимание и рождает слухи — как только наследник инициировался и оказалось, что он не унаследовал огонь, то при дворе тут же начались домыслы. Разговоры шепотом. Предположения. Например, что я родился от близкой подруги матери, которую она взяла с собой фрейлиной, когда переехала к отцу. И это еще не самый дикий слух, из тех, что я слышал.