Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин - Страница 37

– Ты слишком строг, – улыбнулся я.

– Я тоже нахожусь в подчинении у Амал’оталы, – продолжал Анора. – Глядя на то, как он относится к тебе, можно себе представить, как он поступит со мной.

– Ты не раздражаешь его в отличие от меня, – возразил я.

– Теперь этим измеряется честность и неподкупность? – воскликнул Анора с притворным удивлением.

– Ты же знаешь, что я не это имел в виду.

– Ну да, ты имел в виду, что у Амал’оталы нет причин защищать тебя, – сказал Анора. – Но ты не сделал ничего дурного, Тара. Ты должен быть уверен в том, что твой начальник всегда поддержит тебя.

– Но Амал’отала…

– И есть твой начальник, даже если он склонен забывать об этом.

Я промолчал.

– Но не обращай внимания на мой тон, я просто расстроен, – опомнился Анора. – Все это не твоя вина. Я рад, что ты вернулся в Амало целым и невредимым.

– Спасибо тебе, – сказал я. Никого, кроме него, не интересовала моя безопасность.

– Признаюсь, меня не удивляет то, что Вернезар ополчился на тебя, – заметил он.

– Я был для него занозой в боку с того дня, как меня прислали сюда, – согласился я. – В каком-то смысле мне стало легче после того, как меня раз и навсегда вышвырнули из Улистэйлейана.

– Теперь ты полностью беззащитен – что же в этом хорошего?

– Вернезар меня не защищал, – напомнил я. – Допустим, я не хотел этого, но жалеть все равно не стану.

– И что ты теперь намерен делать? Напишешь архиепископу, в конце концов? Уж он-то заступится за тебя.

– Нет, – ответил я. – Не стоит беспокоить архиепископа этой чепухой.

Анора взглянул на меня с сомнением.

– Однажды настанет день, и ты все-таки придешь к выводу, что стоит побеспокоить архиепископа. Я лишь надеюсь, что ты доживешь до этого дня – что тебя, например, не съедят упыри.

Я снова промолчал. Мы не впервые спорили об этом, и ничего приятного в наших разногласиях не было. Ни для кого из нас.

– Прости, я опять ругаю тебя, – извиняющимся тоном произнес Анора. – Мне кажется, тебе стоит немного поспать.

Это было хорошее предложение, но оно было сделано не вовремя. Я знал, что если сейчас лягу спать, то вечером не смогу уснуть и наутро встану разбитым. Я уже допускал такую ошибку и остерегался повторять ее. Поэтому я отправился гулять.

Я прошел несколько кварталов на юг, в голове прояснилось, и я понял, что хотел сделать. Ночью я совершил одно паломничество; днем мне предстояло совершить другое.

К юго-западу от центра города, на Речной дороге, находилось святилище Оршан. Там было кукурузное поле со старинным лабиринтом, где устраивали празднование сбора урожая, который раздавали беднякам.

Кукурузу, конечно, уже давно собрали, но тропинки лабиринта было нетрудно найти – они были вытоптаны тысячами тысяч ног, которые ходили, танцевали, маршировали здесь во время праздничной процессии, и паломникам разрешалось гулять по лабиринту, даже когда кукурузы уже не было.

Я шел по Речной дороге к окраине города, миновал тихие богатые районы, кварталы магазинов, конкурирующих танцевальных залов и игорных домов – им, конечно, было далеко до масштабов Джеймелы. Потом снова начались дома, но уже бедные, убогие, а через некоторое время город остался позади, и я очутился среди полей.

Святилище Оршан теперь находилось неподалеку от границы Амало, так как город неуклонно расширялся. Тем не менее это было тихое, уединенное место. Я увидел беспорядочно перестроенное одноэтажное здание, на крыше которого в нескольких местах торчали надстройки и неуклюжие башенки. Сидевший на ступенях крыльца мужчина вырезал из дерева Оршалверо, куклу, которую дарили дочерям фермеров, чтобы они становились ближе к Оршан.

Служитель Оршан был крупным мужчиной средних лет, судя по всему, наполовину гоблином. Он улыбнулся мне.

– Могу я чем-то помочь, отала?

Я выпросил у Аноры ленту для волос, поэтому выглядел более или менее прилично.

Я ответил:

– Мне хотелось бы побродить по кукурузному лабиринту в поисках милости Оршан. Может быть, она соблаговолит ниспослать мне мудрость.

– Конечно, – кивнул служитель, поднимаясь на ноги. Деревянную болванку он оставил на крыльце, а нож спрятал в ножны на поясе. – Меня зовут брат Кенетис.

Все прелаты Оршан называли себя так – отказывались от родовых имен ради новой семьи, или что-то в таком духе. Мне от этого всегда делалось немного не по себе.

Я ответил:

– А я Тара Келехар, Свидетель Мертвых.

Продолжая так же дружелюбно улыбаться, он сказал:

– Добро пожаловать, отала Келехар. Вы, конечно, знаете, что в лабиринте от кукурузы осталось лишь воспоминание.

– Да, – кивнул я, почувствовав, что мои уши дрогнули при слове «воспоминание».

Он провел меня через святилище, которое тоже представляло собой лабиринт комнат с белеными стенами, устланных циновками, и мы вышли на противоположное крыльцо, с которого открывался вид на кукурузные поля.

– Идите по этой тропе, – сказал он, и моя усталость тут же напомнила мне о тропе, по которой я шагал прошлой ночью. – Вы можете провести в лабиринте столько времени, сколько вам будет угодно, но мы просим вас вернуться до захода солнца.

– Конечно, – ответил я.

– Приглашаю вас разделить с нами ужин, – добавил брат Кенетис.

– Вы очень добры, – поблагодарил я.

Он снова улыбнулся.

– Для Оршан мы все – братья. Надеюсь, вы найдете в лабиринте то, что ищете.

Он вернулся в дом, и я обрадовался, что он не собирается следить за мной. Я неторопливо прошел по извилистой тропинке, которая в конце концов привела меня к границе кукурузного поля и перешла в тропу лабиринта, выложенную галькой.

Мне приходилось бродить по лабиринтам, посвященным Улису, но я знал, что кукурузный лабиринт – нечто совершенно иное. Он раскинулся на свежем воздухе, под ярко-синим небом, а лабиринты Улиса всегда находились под землей. Кроме того, в лабиринте Оршан невозможно было заблудиться, что также отличало его от святилищ Улиса, в которых часто терялись послушники, и начальству приходилось отправлять за ними младших прелатов. Мои уши вспыхнули при воспоминании о том, что болтали некоторые из них о заблудившихся послушниках.

Летом кукурузный лабиринт выглядел совершенно иначе, и я всегда сторонился его. Но сейчас я должен был двигаться, чтобы не уснуть, и еще мне нужна была мудрость, которую могла ниспослать Оршан. Я знал, что, если устану бродить по полям или пойму, что делаю что-то не то, всегда могу вернуться в святилище. Его было хорошо видно отовсюду, и ничто не могло помешать моему возвращению.

– Не бойся, Келехар, – пробормотал я себе под нос, – иди, пройди лабиринт.

Я осторожно переступил границу кукурузного поля и пошел вперед, держась линии гладких молочно-белых камешков, окаймлявших широкую полосу утоптанной земли.

Я шел медленно, понимая, что спешкой могу оскорбить Оршан. Кроме того, торопиться было некуда. Линия белых камешков постоянно петляла, но я упорно шагал вперед, не сводя с нее взгляда, хотя время от времени мне приходилось поднимать голову и смотреть на поля, чтобы унять головокружение. Я не был знаком с ритуалами медитации, принятыми у служителей Оршан, и через какое-то время поймал себя на том, что вполголоса повторяю древнюю молитву, обращенную к Улису. В этой молитве содержалась просьба о душевном спокойствии, о мире и тишине. Она тоже, если можно так выразиться, петляла вокруг строчки «сила в спокойствии, а спокойствие в силе».

Конечно, я понимал, что значит «сила в спокойствии». И мне казалось, что фраза «спокойствие в силе» означает, что если ты силен, то в случае необходимости сможешь заставить себя успокоиться. Но сейчас, бродя по кукурузному лабиринту, я стал думать иначе.

Утверждение «спокойствие в силе» означало, что верующий обязан найти в себе силы сохранять душевный покой, какие бы испытания ему ни выпадали. Следует быть спокойным – мирным, – даже если ты силен, нельзя оскорблять и угнетать других, не стоит искать ссор. Это значило, сурово сказал я себе, что не следовало раздражаться на других за то, чего они не сделали. За то, что не смогли помочь.