Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин - Страница 35

Не успел я и пяти шагов сделать от лестницы, как меня окружили призраки. Их было несколько дюжин – хотя правильнее было бы сказать, что это один-единственный призрак, призрак битвы. Вокруг меня мужчины убивали друг друга. Бой был жестоким, но хуже всего было абсолютное безмолвие. Я перестал удивляться, вспомнив солдата, беззвучно рыдавшего на тропе у подножия холма.

Да, я определенно предпочитал такое испытание настою астели’ара, и никто не назвал бы его легким. Но Амал’отала ошибался. Эти призраки не имели никакого отношения ни к моему призванию, ни к милости Улиса. Видеть их мог любой, но говорить с ними не мог никто, а можно ли продержаться всю ночь на холме, не сойдя с ума, было вопросом мужества и крепких нервов. Призраки снова и снова повторяли одни и те же движения, вечно переживая один и тот же кошмар. А может быть, Амал’отала был хитрее, чем я думал, и испытание заключалось не в том, чтобы добраться до улимейре, а в том, чтобы провести целую ночь здесь, в окружении умирающих, не в силах ни облегчить страдания несчастных, ни прекратить нескончаемую битву.

Я смотрел себе под ноги, не поднимая взгляда, и дважды вынужден был остановиться, чтобы не пройти сквозь призрака. Хотя я старался не всматриваться в них, но все равно заметил, что противники носили почти одинаковые доспехи, и невозможно было даже предположить, кто стал зачинщиком.

Я не настолько хорошо знал историю Амало, чтобы понять происходящее, и не знал, что означает – означала – победа для той или иной стороны.

Я напомнил себе, что чьей бы ни была эта война и кто бы в ней ни победил, все это случилось сотни лет назад. Я не мог ничего изменить, не мог положить конец кровавой трагедии, которая разворачивалась вокруг меня.

Все так же глядя себе под ноги, я подошел к другой лестнице, довольно пологой, с широкими невысокими ступенями. Когда я осмелился поднять взгляд, то увидел, что лестница ведет к вершине Холма Оборотней.

У меня не было сил бежать, но я старался подниматься как можно быстрее.

От улимейре на вершине холма остались лишь руины; вероятно, его разрушили во время той битвы, призрак которой я только что видел. Это было круглое в плане здание, размером не больше часовни. Если тут и был когда-то алтарь, от него не осталось и следа. Я увидел лишь голую каменную вершину холма, окруженную обломками колонн. Это место выглядело бы мрачным даже при дневном свете, даже без призрака умирающего воина, распростертого на пороге.

Я не нашел в себе мужества выйти на открытое пространство и медленно обогнул святилище, высматривая тайник паломников, в котором хранились памятные знаки. Нередко такие тайники были хорошо замаскированы, а поиски оказывались последним испытанием верующего. В иной ситуации я охотно принял бы вызов, но теперь я беспрестанно озирался в поисках призраков, словно они могли причинить мне вред. Я прекрасно понимал, насколько нелепы эти опасения, но ничего не мог с собой поделать.

Наконец, я в буквальном смысле споткнулся о тайник – это был короткий приземистый столб с углублением наверху. Памятные знаки представляли собой изразцы, покрытые глазурью, на которых был изображен символ Улиса в ипостаси бога сновидений. Я подумал, что они выглядели слишком мирными для такого мрачного места. Выбрав один изразец, я осторожно спрятал его во внутренний карман жилета.

Теперь мне оставалось лишь дожить до утра, сохранив рассудок.

На рассвете, когда я подошел к воротам, оказалось, что меня ждет не только каноник. Рядом стояли газетчики – Горонедж, Туризар и третий, не знакомый мне, а я был не только без сюртука, но еще и в грязи с головы до ног. Ночью я потерял ленту для волос, и коса расплелась. Наверняка я выглядел как Сын Лесника из «Ишахадры».

Каноник Варленин, глядя на меня во все глаза, распахнула калитку.

– Доброе утро, каноник, – устало проговорил я.

– Доброе утро, отала, – ответила она. – Эти господа желают знать, что вы видели и слышали на Холме Оборотней.

Естественно, они желали знать. Я сказал:

– Господа, нам очень не хочется вас разочаровывать, но прежде чем беседовать с кем бы то ни было, мы должны поговорить с Амал’оталой.

– Познакомьтесь с оталой Келехаром, – с усмешкой обратился Туризар к неизвестному мне репортеру. – Вы нигде не встретите таких утонченных придворных манер, даже на аудиенции у князя Орчениса.

Это было не так, но Туризар был склонен к преувеличениям, неизменно искажая и приукрашивая факты в своих статьях. Я никогда не доверял тому, что писали в «Вечернем стандарте».

– Вы совсем ничего не хотите нам сказать? – жалобно спросил Горонедж. – Ради вас, отала, мы поднялись до рассвета.

– Мы не можем запретить вам делать глупости, мер Горонедж, – заметил я и, к удивлению всех троих, рассмеялся.

– Отала Келехар, – заговорил незнакомый репортер, – меня зовут Викеналар, я работаю в «Вестнике Амало». Правда ли, что на Холме Оборотней водятся призраки?

У меня возникло сильное искушение сказать «да», но Амал’отала и без того был недоволен мною.

– Сейчас мы не можем говорить с вами, – ответил я и пошел за каноником Варленин к экипажу.

Когда лошади тронулись, она сказала:

– Около полуночи прибыл курьер; нам обоим приказано явиться во дворец.

– Обоим? – переспросил я.

– Мы являемся вашим свидетелем, – сказала она. – У вас есть памятный знак?

Я показал ей выбранный изразец. Она улыбнулась, навострив уши, и кивнула:

– Очень хорошо, отала. Спасибо.

Я спохватился:

– Мы не можем являться во дворец в таком виде.

– Не беспокойтесь об этом, – ответила каноник Варленин.

В отчаянии я попытался пригладить волосы и нащупал веточки и комья грязи. Действительно, Сын Лесника. Без ленты заплетать косу было бессмысленно, но я, по крайней мере, выглядел просто как безумец, а не как взбесившийся фанатик Кстейо.

Когда мы вышли из двуколки в одном из боковых двориков княжеского дворца, каноник Варленин помогла мне отряхнуть засохшую грязь с брюк и надеть официальный сюртук.

Видимо, она хорошо ориентировалась в Амал’тэйлейане, потому что уверенно шла вперед и быстро нашла Азалиевую Комнату. Кроме князя Орчениса и его секретаря, я увидел Амал’оталу, двух каноников, дач’оталу Вернезара, отало Занарин и нескольких представителей семьи Дуалада. Я едва не попятился. Я думал, что мне предстоит отчитываться только перед главным священником, возможно, еще перед князем Орченисом. Я не возражал против присутствия Вернезара, но Дуалада – это было уже слишком.

Увы, князь Орченис меня уже заметил. Я вошел следом за каноником Варленин в Азалиевую Комнату, поклонился Амал’отале, Вернезару, князю Орченису и постарался сделать вид, будто Дуалада здесь нет.

– Итак, Келехар, – раздраженно заговорил Амал’отала. Мне оставалось лишь надеяться, что он злится не на меня или, по крайней мере, злится не слишком сильно. Я вынул из кармана памятный знак и протянул его одному из каноников, который передал изразец Амал’отале. Тот внимательно осмотрел его, вероятно, наслаждаясь напряженной тишиной, воцарившейся в комнате, и вернул канонику, а тот отдал изразец мне.

Амал’отала сказал:

– Этого достаточно. Отала Келехар прошел испытание.

Я почувствовал, как мои уши слегка приподнялись, и только в этот момент понял, что до сих пор они были прижаты к голове.

В наступившей тишине члены семьи Дуалада о чем-то перешептывались. Князь Орченис обернулся к ним:

– Мы надеемся, вы, наконец, удовлетворены, мер Дуалар? Или вы теперь намерены обвинить в жульничестве Амал’оталу?

Тот, к кому обращался князь, – вероятно, старший сын Непевиса Дуалара, – ответил:

– Разумеется, нет. Мы видим, что ошиблись. Приносим свои извинения отале Келехару.

Мне смертельно захотелось выйти из себя.

Мне захотелось наорать на них, обругать их за все зло, которое они необдуманно причинили мне. Крикнуть, что они вторглись в мою личную жизнь. И больше всего мне хотелось рассказать им о том, что мне пришлось пережить по их милости в Танверо и потом здесь, в Амало.