Выбери любимый жанр

Пастырь Вселенной - Абеляшев Дмитрий - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

— А что, есть основания полагать, что с ним самим что-то не в порядке?

— Ну да! — чуть плаксиво взвизгнул Пересядько. — Но вы-то ответьте мне, этот человек действительно академик Бадмаев?

Володя сообразил, что ничего страшного с его шефом не случилось, просто раз уж Петру Семеновичу удалось эпатировать самого Владимира, то что можно сказать о простых людях, сраженных экстравагантностью поведения и все более диким видом московской знаменитости.

— Да, разумеется, — с улыбкой сказал Володя. — Во всяком случае, на момент прилета сюда это был действительно настоящий Бадмаев, у которого я работаю уже больше года. А что, если не секрет, выкинул он на этот раз, что вы даже решились спросить у меня о его подлинности?

Сгущавшиеся сумерки тронули синевой круглое лицо Пересядько, и он сам имел вид неземной и загадочный. «А может, это от передозировки кофе мне теперь везде мерещится что-то инопланетное. От такой работы кто хочешь сдвинуться может», — мелькнула мысль.

— Ваш академик, — начал Пересядько, с какой-то даже гадливостью произнеся последнее слово, — собрал деревенских хлопчиков, всех — от пяти до пятнадцати годков, — и сказал, что даст по 20 долларов первым пятерым следопытам — так и сказал — следопытам, кто найдет фиолетовый камушек на поле, где впервые увидели сквирлов. Ну не безумие ли это? — возвысил свой и без того тонкий и зычный голос фермерский председатель. — Ну бывают ли фиолетовые камушки? Теперь наши несчастные хлопчики накупили на последние денежки в сельпо фонарики и собираются всю ночь искать! Ну ладно, он вас мучает, нас мучает — бумагу для военных не выдает, — так он теперь же и за детишек принялся. Но ее фиолетовых камушков в природе не бывает, так ведь?

— Бывают, — серьезно отозвался Владимир, сразу успевший оценить изящность хода мыслей академика. — Бывают. Это метеориты.

Роман Максимович в ответ часто-часто закивал головой, так, что его толстые щеки заколыхались, как студень на тарелке, будто говоря этим: «Ну, стало быть, и ты такой же псих, как твой шеф», суетливо пожал Владимиру руку на прощание и уехал. Володя же вернулся в лабораторию, брезгливо вытирая о штаны ладонь, вымазанную пересядьковским потом.

* * *

И ведь академик оказался прав! Следующим же утром ни свет ни заря к ученым заявилась целая делегация мальчишек, младшему из которых и вовсе было не более трех лет, а старший ему в отцы годился, общим числом 12 душ. Они торжественно и недоверчиво вручили академику метеоритных камней — а прошлой весной по всей планете действительно было зафиксировано небывалое прежде количество падений именно таких, крупных, фиолетовых, с красноватым отливом, камушков — удивительно, как никто не пострадал, — и когда Бадмаев, чуть не прыгая от радости, хотел бежать к своим микроскопам, ребята физически не пустили его, требуя сто баксов. «Дяденька, дай сто баксов, — кричали они, облепив академика. — Дяденька, ну дай сто баксов, ну ты же обещал». Володе, который с трудом сдерживал улыбку от фееричности зрелища, сразу вспомнились Ильф и Петров с незабвенными двенадцатью стульями. Казалось, что сейчас Бадмаев, всем видом своим напоминавший теперь Кису Воробьянинова в самые худшие моменты его многотрудной жизни, скажет им вполне по-остаповски: «А может, вам еще и ключ от квартиры, где деньги лежат?»

Но нет. Академик суетливо сунул камни в карман и сказал:

— Ах да, простите. Вас устроит одной купюрой?

— Да, да! — загалдела детвора, все плотнее обступая потасканного на вид Бадмаева.

— Вот, возьмите, — Бадмаев полез в кошелек и отдал 100 долларов самому старшему.

Ребятишки мгновенно умолкли до звенящей тишины — жаворонок еще спал, — пока старший проверял на просвет и на ощупь подлинность купюры. Наконец, уверившись, протянул Бадмаеву руку и сказал:

— Спасибо, академик. Если чего еще надо, мы всегда рядом.

— Спасибо, ребята. Будьте здоровы, — ответил Бадмаев, погладив по головке самого маленького и чумазого, сосредоточенно ковырявшего в носу. И ребятня галдящей стаей помчалась, прямо через поле, прочь от лаборатории, обсуждая, на что они потратят такую немалую сумму. Академик же уже пыхтел от возбуждения над микроскопом, просматривая инопланетную породу, выискивая в ней то, что, как он был убежден, просто обязано было в ней найтись. А потом тихо, почти шепотом, сказал: — Вот оно, Володя. Смотри, это яйцо сквирла.

И опять Володя с Бадмаевым заварили и выпили кофе, и вновь закипела у них работа — Владимир вел дневник эксперимента и фиксировал все происходящее на пленку. Бадмаев же сумел за считанные минуты приладить камеру к микроскопу через некоторое подобие перископа подводной лодки с несложной оптикой собственноручного изготовления, что само по себе тянуло если не на изобретение, то уж на рацпредложение-то как минимум. Капнув воды на яичко неземного происхождения, извлеченное из субстрата, академик сумел к следующему утру вызвать таким образом вылупление из него того самого беленького червячка, пока микроскопического размера, который тут же принялся ползать кругами в поисках пищи, незамедлительно и в избытке специальной иголочкой предоставленной в его распоряжение добрым академиком. В общем, Нобелевская легко, как в счастливом сне, после которого особенно горько просыпаться дождливым утром серых буден, плыла в руки академика.

— Я и тебя не забуду, — пообещал Бадмаев. — И в докладе упомяну, и деньжат подброшу.

В общем, Владимир хотел бы разделить эйфорию академика, но как-то боязно было слишком уж поверить в свою удачу. После опьянения успехом бывает ох какое горькое похмелье, а Бадмаев был счастлив как ребенок. Как слишком уж маленький ребенок, подумалось Володе. Вот таких вот жизнь чаще всего и обламывает. Однако пока небо над их Нобелевской действительно казалось безоблачным. Академик же хорошо сознавал, что им надо спешить — информации было получено достаточно, она была достойным образом оформлена и зафиксирована. Наконец академик улыбнулся и сказал, что сейчас они едут в Белгород, откуда отправят бумаги в Нобелевский комитет и в прочие многочисленные официальные инстанции. Бадмаев осознавал, что материал настолько сенсационен, что необходимо непременно снабдить его оцифрованным видео, снятым Владимиром на камеру. Петр Семенович уже провел оцифровку самых сногсшибательных фрагментов, однако объем информации теперь стал таким огромным, что для передачи его через Интернет необходима была качественная связь выделенного канала, которую, разумеется, невозможно было получить ни через Володин, ни через бадмаевский мобильник. Академик связался с Пересядько и, посулив ему скорое заключение о необходимости самых решительных мер по борьбе с инопланетной напастью, получил автомобиль для переезда в Белгород, где в гостинице «Триумфальная» номера люкс, разумеется, имели выделенный канал связи со Всемирной Сетью. Пересядько же, ясное дело, ехать молча был просто не способен и ныл на тему все новых случаев разорительных набегов со стороны заметно подросших, по его словам, сквирлов. Бадмаев имел вид самый растерзанно-восторженный и напоминал безнадежного сумасшедшего, выпущенного из дурдома под расписку родных. Он просто-таки игнорировал слова Пересядько и порой начинал насвистывать какие-то допотопные песенки. Володе даже стыдно было немного за столь эгоистичное поведение Бадмаева, и он с вежливой заинтересованностью поддерживал беседу. Уже въехав в черту Белгорода, Роман Максимович сказал:

— Да, и еще был случай: в деревне Захрино сквирлы проникли в курятник и передушили всех кур; хозяйка старалась им помешать, но они и ее укусили так, что ей пришлось спасаться бегством. А в милиции и в МЧС, между прочим, — жалобно добавил Пересядько, — ей сказали, что пальцем не пошевелят, пока не будет официального документа комиссии московских ученых, то есть, выходит, вас. А «Скорая» к ней приехала только тогда, когда тетка соврала, что ее собака укусила, а не какой-то там неведомый сквирл.

Роман Максимович даже не оценил, сколь серьезную реакцию вызвало у Бадмаева его последнее тревожное заявление. Академик, насвистывавший себе под нос «а ну-ка песню нам пропой, веселый ветер», внезапно издал безнадежно фальшивую ноту и умолк, пристально глядя на Пересядько. Владимир же не видел со стороны своего лица, но оно тоже приняло задумчиво-подавленное выражение. А фермерский председатель ничего из этого даже не заметил — был сосредоточен на происходящем на проезжей части, ведь он, как всякий сельский житель, не любил автострад больших городов. Похоже, он рассказал о столь серьезном инциденте лишь теперь просто потому, что ему было очень мало дела до какой-то там хозяйки чужих кур — ему требовалось немедленно спасать гибнущий урожай, до всего же другого ему просто не было дела. Он начал было вновь говорить о том, сколько центнеров зерна уничтожили сквирлы, но Бадмаев перебил:

4
Перейти на страницу:
Мир литературы