Позволь чуду случиться (СИ) - Агатова Анна - Страница 9

И пока я, почти ничего не соображая от неожиданности, боли и подкрадывающегося личного армагеддона, расклинивала челюсти Кусимиру, низкорослый белочкой смотался и принёс что-то типа пера. И вот этим пером Жажа, простите, Ленарди, что-то черкнул на бумажке и сунул её малышу.

А тот… тот сжал пальцами висюльку, так напоминавшую сургучную печать, и над бумажкой снова вспыхнуло. Я только дёрнулась от яркого света, ударившего в глаза, и перестала дышать. В эту вспышку парни поспешно впихнули бумажку, и её и след простыл.

Кот, наконец, отцепился, оставив глубокие следы на руке, а у меня в мозгу…

В мозгу произошёл взрыв.

Непонимание языков, кавказский нос, лес, что внезапно возник на месте моря, крылья кота, дверь, открытая барменом в сияющие переливы, сияние над столом минуту назад — всё соединилось в картину, которую я никак не желала видеть с самого начала: консульства России здесь нет, не было и быть не могло.

Ведь я не на Земле…

— Идёшь со мной, — Пенгуэн бросил мне под ноги хозяйственную корзину, брезгливо дёрнул носом и отвернулся.

Руки были мокрые — я мыла посуду — словить не смогла. Да и не получилось бы. Даже если бы коротышка бросил не под ноги, а в руки. Просто я очень удивилась. Даже рот приоткрыла. Что?! Идти с ним на рынок?

— А… — выдавила, позабыв все слова. — Гилерм?..

Я беспомощно махнула мокрой рукой в сторону тёмной подсобки, туда, где скрывался выход в лавку. Пенгуэн повернулся ко мне, глянул так, что даже уши дёрнулись. У меня дёрнулись, между прочим.

— Можно. И Ленарди, и Гилерм. Бери, — процедил он, едва шевеля губами, и кивнул на корзину, из которой выглядывала пара корзинок поменьше и мешок для хлеба, — и идём.

На пальцах его сверкнули маленькие молнии. Не знаю, каково это — получить магическим разрядом, но пробовать не хотелось. Я захлопнула рот, вытерла руки и только сглотнула нервно.

Идём? Да он издевается?

Хорошо, благодетели не против. Хотя это и странно, но… как я пойду?

Оглядела себя — неновая, не самая чистая одежда. Хоть и перешитая по фигуре, но явно с чужого плеча. Причём видно же, что с мужского! А женщины тут ходят только в платьях, в длинных юбках — я иногда выглядывала из-за косяка подсобки в торговый зал, да и окна лавки позволяли тайком наблюдать местные моды.

А с другой стороны…

— Ну ладно, — я подобрала корзинки и зашла к себе в каморку.

От волнения дрожали руки, пока я надевала самодельную юбку, сшитую из нескольких пар старых Жажиных штанов. Мне их презентовали, подозреваю, на тряпки, но я распорядилась по-своему. Новых вещей мне купить было негде и не за что, а ходить в джинсах я боялась — жалко было сносить да и кричали они, просто вопили о моём неместном происхождении.

Да и Жажа на них как-то странно реагировал — норовил ущипнуть за филей, лыбился сально и подмигивал. От этого в воздухе витал невнятный, едва уловимый душок зоофилии, а это точно не моё. Ну вот совсем.

Поэтому новая коллекция прет-а-порте «Вторая жизнь старых вещей» от широко известного в узких кругах кутюрье Зои Коваль, то есть меня, позволяла одеться вполне сносно. Ну, по крайней мере, я на это наделась.

Опять сглотнула комок волнения, перекрывший горло. Что там, за калиткой, на улице, которую я толком и не видела? Какие там люди?

И опять в голове зароились мысли о внезапной смене курса. Всё же странно это.

И то, что Гилерм и Ленарди не против, странно, и то, что ни с того, ни с сего нужно идти за продуктами с Пенгуэном.

Если вспомнить, как мы удирали с места приземления, а потом рассказы Гилерма об опасности высовывания носа из дома, его запрет выходить на кухню, когда приходят гости-приятели…

Вообще-то, я с радостью этим запретом пользовалась. Приятели бывали редко, но заседали всегда на проходной кухне и допоздна. Разговаривали, ругались, смеялись, спорили. Подозреваю, что и что-то пили покрепче травяных отваров.

А стена, которая отделал меня от них вроде и была добротной, деревянной, но звуки пропускала так, словно была из бумаги. И я мучилась из-за этого шума, лежала без сна, прислушиваясь к беседам, но выйти к толпе орущих мужиков не могла, ибо «Цайя! Нет!» и строгий взгляд из-под кустистых бровей. Да и самой не сильно хотелось.

Да даже перекинуться парой слов с Айлой Гилерм мне не разрешал! Едва только слышал её голос во дворике, прибегал и пыхтя затаскивал меня в дом.

Айла — наша любопытная соседка. Я прозвала её тётка-разведка: она, казалось, жила под живой изгородью, отделявшей наш двор от её. Потому что стоило мне выйти из дома вылить воду или банально к будке, которая тут звалась туалетом, как соседка уже громко и радостно здоровалась, пытаясь проникнуть любопытным взглядом сквозь густую зелень изгороди.

А теперь? Теперь вдруг все предосторожности побоку, «бери и идём»? Тоже мне, кэш-энд-кэри.

Ну а с другой стороны…

Не век же мне сидеть в этом доме, верно? И если есть такая возможность присмотреться повнимательней к тому, что есть за этими стенами, то почему не воспользоваться случаем?

Я подхватила корзинку и, решительно выдохнув, вышла на заднее крыльцо.

Ну что сказать о прогулке? Говорить было нечего. Потому что хотелось орать. До опадающих зелёных листьев, до осыпающейся побелки, до выбитых криком стёкол.

Но я шла следом за малышом Пенгуэном, молчала и прятала взгляд.

Самое первое, что выбило из меня дух — город полностью был не таким, как я его помнила. Абсолютно. Я помнила грязь, мусорные кучи, вонь и облупленные стены. А теперь всё виделось совершенно иначе.

Лавка дядюшки Гилерма, как оказалось, располагалась в небольшом проулке, в двух шагах от центральной улицы, и довольно близко к рынку. Первая неожиданность.

Хотя тут удивляться нечему, всё логично — лавки и должны располагаться в таких вот проходных и бойких местах. А что я не поняла этого раньше, так потому что не думала. Надобности не было.

И когда мы вышли из нашей улочки, так дома в два-три этажа сразу выстроились по обе стороны ровными рядами, вполне приличные и красивые, со свежей цветной побелкой, аккуратными ставнями и дверьми. Да и сама улица оказалась просторной, с дощатым тротуаром и широкой проезжей частью, вымощенной камнем. При этом довольно оживлённой: пешеходов было немало, и неспешно катившиеся экипажи, запряжённые лошадьми, частенько проезжали.

А вот мусорных куч да и мусора вообще не наблюдалось. Зато было много зелени — в кадках на тротуаре вдоль стен, в горшках и ящиках под окнами, да и в самих окнах. А ещё всё это великолепие местами цвело!

Мне стало горько и обидно — такую красоту от меня скрывали!

Но потом я заметила, что взгляды горожан, споткнувшись о меня, уходили в сторону. А у некоторых, в основном тех, кто катился по брусчатке в транспортных средствах, влекомых лошадьми, и вовсе меня не замечали.

И вот тогда я поняла, что моя самодельная юбка в пол, которой я гордилась у себя в каморке, сейчас, при дневном свете и на виду у других, выглядит жалко. Блуза могла порадовать только тем, что частично была не видна из-под подобия жилета, какие тут заменяли женщинам жакет или лёгкую куртку. Косынка, под которой я хотела спрятать крашеные волосы, казалось, напекла мне голову своей убогостью.

И не то, чтобы все абсолютно горожане выглядели верхом элегантности, но такой, как я, замарашки, здесь больше не было.

Настолько униженной и раздавленной я давно себя не чувствовала. А потому спотыкалась следом за низкой мужской фигуркой, стараясь не смотреть по сторонам.

Хорошо, что страдать долго у меня не получилось — до рынка дошли быстро. Быстро, но неприятно. И я сейчас не о собственном ощущении себя жалкой и никчёмной.

Дополнительных неприятных минут добавил мой спутник. Вернее, предводитель, если судить по тому, что шёл он не оглядываясь, довольно быстро и сильно впереди. Я, как ни бежала, догнать и поравняться с ним не могла несмотря на то, что ноги у меня были куда как длиннее.