Позволь чуду случиться (СИ) - Агатова Анна - Страница 24

Частые шаги в подъезде, и я ору, всё ещё нажимая на маленькую грудину:

— Сюда! Осторожнее, там мама лежит!

Две женщины в бордовом оттеснили меня от кроватки. И я отошла, передавая заботу о малыше в надёжные руки профессионалов, сползла по стене коридора на пол, сидела, плакала и ждала. Ждала, когда скажут что-то вроде «Ну вот, уже лучше» или «Жить будет!».

Одна женщина подошла ко мне.

— Это ты кричала в телефон?

Я кивнула, закусив губу.

— Идём, поможем твоей маме.

Я поднялась и пошла за ней. Женщина стала хлопать маму по щекам.

— А… как же Коленька? — спросила я у крупной бордовой спины. И женщина приподняла голову, обернулась к комнате, где другая бордовая женщина что-то писала на жёсткой планшетке. И снова на меня.

— Ты сделала всё, что могла, девонька.

Я сморщилась.

— Что… В каком смысле?

— Детка, нужно маму твою привести в чувство и заполнить документы, — распрямилась женщина и чуть наклонила голову набок.

— Какие документы?! — прокричала я, чувствуя, как от боли и плача перекашивается лицо и прыгают губы.

Женщина глянула мне за спину, кивнула и снова опустила глаза на слегка застонавшую маму.

— Иди, посиди вон, водички выпей. Есть что-то успокоительное? — это уже другая женщина, что писала. Она подошла и стала подталкивать меня на кухню. Я послушно шагнула к кухонному столу. — Папе позвони, пусть приедет. Есть же папа у вас?

— Да, — отчаяние и понимание душили меня. — А Коля?..

Спросила. Глянула в немолодое лицо. Она отрицательно качнула головой. И вышла.

— Всё, экси, отпускайте, я затворю кровь, — проникла в уши фраза, и мир вмиг наполнился звуками и людьми. И чьи-то руки отняли мои от раны Клайвера, а другие задвигались над ней, будто зашивая огромной иглой.

— Я хочу, чтобы он жил, — проговорила тихо. Подняла голову. Вокруг были спасатели из нашей службы — этот бешеный розовый цвет я узнала бы за сто километров, и я повторила громче: — Вы слышите? Я хочу, что бы Клайвер жил!

— Не волнуйтесь, экси-стю, вы очень помогли, всё будет хорошо! — это тот, что махал невидимой иглой, обернулся и дружелюбно улыбнулся мне.

— Вы знаете, кто это такой? — спросил без улыбки, очень строго, другой маг в ярко-розовой форме.

— Да, это бру Клайвер Орбэ, глава столичной сети Врат, — я кивнула головой. — На него напали двое вооруженных всадников. Я закрыла все Врата, но они ушли в последнее мгновенье.

— В сереющие? — уточнил неулыбчивый и обернулся к глухим и темным сейчас аркам Врат.

— Да, — я почти отдышалась и смотрела на Клайвера Орбэ: ему в самом деле лучше или мне только кажется? О судьбе дураков, рискнувшисх сунуться в сереющие Врата думать не хотелось — какой смысл думать о пепле?

— Вас не ранили? — спросил улыбчивый маг-спасатель, когда Клайвера переложили на какую-то доску и неулыбчивый отправил его малым телепортом в госпиталь. Силён мужик! А впрочем, в спасатели других не берут. На вопрос не ответила, только покачала головой, следя, как моя мечта исчезает в золотом сиянии.

Я хочу, чтобы он жил!

— А всё таки давайте и вас осмотрим, — я покорно кивнула, стала ровно и развела руки в стороны — так сканировать удобнее.

Через несколько дней мама и папа сидели на лавочке возле морга. Сидели отдельно один от другого, хоть и совсем рядом. А я пряталась от их взглядов на соседней скамье.

Напрасно. Меня уже давно и так не замечают. Ни он, ни она. И я знаю почему: это я не спасла. Я не удержала Николку… Слёзы опять катятся по щекам.

— Девонька, это ты? — кто-то опустился рядом.

Сквозь мокрую муть я с трудом разглядела женщину. Незнакомую. Не молодую и не старую. И только пожала плечом. Ну я, наверное.

— За малышом приехали?

Я снова посмотрела ей в лицо. Знает? Откуда? Знакомая? Почему я не помню?

— Не вини себя, девонька. Ты сделала всё, что могла. И даже больше. В четырнадцать лет спасала ребёнка, пока мамаша так вовремя прикорнула в обморок.

Она обернулась к той лавочке, на которой сидели мои родители. И я наконец вспомнила. Это та женщина из скорой, что шлёпала по щекам маму. Просто сейчас на ней не было бордового костюма.

— Не казнись, — она снова посмотрела на меня. — Твоей вины в этом нет. Я тебе как врач говорю.

— Думаете?

Я так мечтала, как буду играть с Николкой в песочнице «Паска, паска, получись, маме, папе покажись!», как буду учить его читать, а потом — водить в школу. За ручку, маленькую теплую ручку.

Теперь Николки нет. И не будет. Глянула на родителей — и семьи у нас тоже, похоже, не будет. Её уже нет.

А всё могло было по-другому. Если бы я смогла. Если бы удержала его, Коленьку, маленького мальчишку с пороком сердца.

Но…

— Да, деточка. Да. Помни об этом — твоей вины нет.

Серые глаза в сеточке морщин, складка между бровей. Что видела она? Порок сердца у младенца, девчонка пытается его спасти, а мамаша — в отключке. Лежит на полу в обнимку с телефонной трубкой, вместо того, чтобы лежать с малышом в больнице.

Вот как…

Она, чуть наморщив нос, покивала, сочувствующе поджала губы. И всё смотрела мне в глаза, смотрела, потом похлопала меня по руке, встала и ушла.

А я осталась.

«Неужели и правда, моей вины нет?» — вертелось в голове долгие годы. Вертелись эти слова врача из скорой как ответ на все мамины укоряющие взгляды, недомолвки и намёки: «Твоей вины в этом нет!»

А это непросто — вот эти укоряющие взгляды, недомолвки и намёки. Очень тяжело. И остаться одной из-за этого, брошенной в чужой незнакомой квартире, хоть и оформленной на меня, тяжело. И я хочу, что бы бру Орбэ жил. Чтобы Клайвер, мой Клайвер, выжил!

Я сделала, что могла. Но… Всё равно! Пусть он выживет!

Даже если сделано всё, что возможно, всё равно не хочу быть виноватой в его смерти. Не хочу быть виноватой в смерти человека, так и не ставшего мне родным и близким, человека, отношения с которым я себе напридумывала.

Как напридумывала когда-то брата. Братика, который умер и которого я не смогла спасти.

Хочу любить и быть любимой, хочу найти себя в этом мире и найти своё счастье, раз уж пути отсюда нет!

— Всё в порядке, экси-стю, — весёлый спасатель смотрел с интересом, а ещё — с вопросом. — Это правда?

— Что? — я оторвалась от своих мыслей, посмотрела вокруг.

— То, что люди говорят.

А вокруг — довольно плотная толпа зевак, и все так смотрят. С чувством. Кто с участием, кто с жалостью, кто с любопытством. Одна женщина, скорее уж баба — какой-то у неё совсем был селянский вид — и вовсе утирала лентой от чепца глаза.

— Не знаю. А что говорят? Может, и правда, — спасатель всё улыбался и складывал свою «тревожную» сумку, а я никак не могла сообразить, о чём он спрашивал.

— Я тогда похлопочу в госпитале, чтобы вас к бру пропускали, — и он легонько сжал мою руку. — Навестите его завтра. Думаю, он обрадуется.

Я приоткрыла рот и часто-часто заморгала, чтобы слёзы не мешали рассмотреть человека, который всё это сейчас мне сказал. Я смогу навестить Клайвера Орбэ?! Подойти к нему близко?

— С… спасибо, — пробормотала с опозданием, уже в спину спасателю. И почувствовала, что глупо улыбаюсь.

Пока бежала к дому, в голове строились планы на остаток дня и вечер.

Устала — невозможно просто! Отдохнуть надо. Лечь спать пораньше, а то день получился сумасшедший какой-то. Остатки адреналина ещё бродили в крови, да и смену пришлось отстоять до конца, разруливая пробку на моём сложном перекрёстке Трёх Врат, но чугунная усталость в ногах и руках, а особенно — в плечах требовали хорошего долго отдыха.

И ещё надо решить, идти ли в госпиталь к Клайверу.

Пропитанная жидкой грязью мантия пудовой гирей оттягивала руку, но я всё равно несла её на отлёте — не хотелось измазаться. Шаль, в которую я куталась вместо испорченной верхней одежды, была тёплой, и в общем-то я не замёрзла, но это от места работы до дома рукой подать, а вот до госпиталя далековато. И как быть?