Тмутараканский лекарь (СИ) - Роговой Алексей - Страница 27

Шурик очень обрадовался моему возвращению. Он помог мне встать и немного пройтись, а также рассказал то, о чем узнал. Выяснилось, что эти воины были остатками дружины тьмутараканского князя, ходившей в поход на Арран и потерпевшей поражение. Поначалу мне казалось, что это хорошо организованный розыгрыш. А потом я увидел раненых… Там были воины с выбитыми глазами и пробитыми головами, лишившиеся руки или ноги в сражении. Многие из них умерли в первый день. Я понял тогда, что всё происходит по-настоящему и насколько мы с Шуриком в прямом смысле слова «попали в историю».

Разбитое войско возвращалось домой в Тьмутаракань. Вместе с ними пошли и мы. Все сокровища, кроме половины той злосчастной золотой пластины, Шурик в добровольно-принудительном порядке отдал в благодарность за наше спасение молодому княжичу Евстафию, возглавлявшему этот поход. Я уже запамятовал его славянское имя, помню лишь то, с которым он был крещен. Юному княжичу было всего восемнадцать лет, но княжескую кровь в нем было видно издалека. Это был высокий стройный юноша с длинными темно-русыми волосами и ясными голубыми глазами. Несмотря на его молодость, воины относились к нему с почтением не столько из-за его титула, а благодаря тому, что княжич их сам уважал и обращался с ними, как со своими старыми друзьями. Евстафий не отсиживался за спинами своих ратников, а проявлял доблесть и отвагу в бою, где и был ранен. Свидетельством этого была его левая рука, висящая на перевязи. Под командованием княжича Евстафия и его опытных воевод неприступный Арран чуть не был взят, если бы не предательство союзников-сарирцев. Княжич все порывался продолжать бой, но потом внял советам мудрого воеводы, опасавшегося окружения, и отступил с остатками потрепанной дружины.

— Ещё бы! Ему есть в кого быть отважным, — взахлёб рассказывал мне Шурик, — знаешь, кто его отец? Князь черниговский Мстислав Владимирович, сын князя Владимира Красна Солнышка, представь себе! А дядя княжича — кто бы ты думал? Сам Ярослав Мудрый. Вот это мы с тобой попали в переплет, Влад! И раз уж мы с тобой здесь, мне не терпится вживую их увидеть.

— Да ты что?! А как же наше время, наши семьи? Есть идеи, как нам снова домой попасть?

— Не для этого нас комсомол воспитывал, чтобы мы от трудностей бегали. Давай мы здесь все изучим, как следует, а потом найдем способ вернуться в Советский Союз. Представляешь, мы сможем сразу написать докторские диссертации и заодно Государственные премии получить за вклад в советскую науку!

— Ага, или прямиком на дурку угодить, если еще получится вернуться!

Кстати, тогда я и стал называться Кудеяром, подумав, что это подходящее имя для того времени. Как я уже говорил, нас изначально восприняли за юродивых, сумасшедших то бишь. Шурик только подтверждал это прозвище, с восторженным лицом расспрашивая воинов об обыденных для них вещах. Его можно было понять — ведь он впервые видел перед собой настоящих древних русичей, брал в руки мечи, щиты и копья не в качестве музейного экспоната или археологического трофея, а как боевое оружие. Шурик даже упросил одного из воинов научить его обращаться с мечом. У воинов его неподдельный интерес ничего, кроме улыбки, не вызывал. Действительно, для нас с тобой было бы странным, если бы кто-то в нашем времени рассматривал бы как чудо техники авторучку или велосипед. В общем, мой друг воспринимал все происходящее, как веселое приключение, а я не мог избавиться от нарастающего чувства тревоги. Мои опасения подтвердились уже очень скоро. На четвертый день нашего пути войско княжича угодило в тщательно спланированную засаду.

Наш отряд передвигался по горной местности и сильно растянулся из-за раненых, которых везли на телегах. В их числе был и я. Внезапно из-за гор, из-за деревьев и как будто бы из-под земли на нас набросились вооруженные горцы-наемники. Их было намного больше, чем нас, и никто не ожидал нападения. Но по приказу княжича воины быстро взяли в руки оружие, и пошли в последний бой. Хоть я и успел послужить в советской армии, но был еще слишком слаб, чтобы сражаться, и стал только невольным свидетелем боя.

Раздались яростные крики с обеих сторон, и закипела кровавая битва, все подробности которой я тебе рассказывать не буду. В конце концов русичи одолели, но победа досталась слишком дорогой ценой. Из всего отряда осталось в живых человек двадцать. К моему великому ужасу, в этом бою полег и мой товарищ Шурик Знаменский, тоже взявший меч и попытавшийся биться наравне с воинами. Его отец-фронтовик гордился бы своим сыном. Он мечом сразил одного из нападавших, вырубил щитом по голове другого, но был заколот копьем в живот. Княжич Евстафий сражался как лев, орудуя одной рукой, он убил пятерых противников, но и сам был весь изранен стрелами. Среди грабителей я вдруг увидел нашего таинственного незнакомца из гробницы. Он подкрался к княжичу и нанес ему коварный удар саблей в спину, а после захватил мешок с сокровищами. Разбойники забрали все, что смогли унести, и скрылись, бросив своих убитых коллег по ремеслу.

Похоронив павших, мы продолжили путь в Тьмутаракань. Мне тяжело было расставаться с Шуриком, но делать было нечего. На память о нем у меня осталась только его половина той злополучной пластины. А его тело осталось погребено в той далекой земле на Кавказе, где он так любил бывать… Спустя неделю от ран и заражения крови скончался и княжич Евстафий. Уцелевшие воины долго оплакивали своего юного предводителя и проклинали вероломного сарирского царя, из-за которого погибло столько храбрых воинов».

Старик сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и замолчал, погрузившись в воспоминания. Тем временем начинался рассвет нового дня. В наступившей тишине стало слышно пение жаворонка, сойки и еще каких-то лесных птиц. Лес постепенно пробуждался ото сна.

— А что же было дальше? — с интересом спросил Матвеев.

— Прости меня, старика, Серёжа, что-то думы мои в минувшее улетели. Постараюсь не злоупотреблять твоим вниманием и временем, и не буду останавливаться на деталях. В общем, долго ли коротко ли, но мы прибыли в Тьмутаракань. Там и похоронили погибшего княжича. С тех пор за прошедшие тридцать три года где я только не побывал: и в Чернигове, где видел князя Мстислава Владимировича и жил там два года вплоть до его смерти; и в Киеве, где довелось пообщаться с князем Ярославом Мудрым, у которого какое-то время я даже был на службе писцом. Грамоте-то был я обучен и умел по-старославянски читать и писать. Вот где эти знания пригодились. Единственное, чему нужно было научиться — приноровиться пользоваться гусиным пером, но и это я сумел. Прав был Шурик — если бы мы могли вернуться и опубликовать результаты своих наблюдений — цены бы нашим работам не было. Думаю, сам Брежнев бы нам тогда награды вручил…

В общем, прослужив десять лет верой и правдой в качестве писца князю Ярославу, я добился повышения до должности княжеского тиуна. То есть меня назначили управляющим одним княжеским селом. Первый год я вникал в работу и служил, как положено, а потом меня понесло в сторону. Решил я попытаться изменить историю и поломать княжескую лествицу наследования. Ты же знаешь, какая здесь традиция — великому князю киевскому наследует его старший сын, а тому наследниками являются не собственные его дети, а младшие братья, занимающие главные после Киева города Южной Руси — Чернигов и Переяславль. Со смертью киевского князя на его место садится его брат из Чернигова, а в Чернигов перемещается князь Переяславский, и дальше, как по карьерной лестнице, перемещаются следующие Рюриковичи. Таким образом, теоретически любой князь может оказаться на киевском престоле. Вроде бы все неплохо, только есть одно но: если князь умирает, не успев сесть на киевский престол, то его дети автоматически лишаются такой возможности, как и своих уделов, и становятся изгоями. В дальнейшем их судьба зависит от решения дядьев — куда те разрешать сесть осиротевшим княжичам — туда тем и приходится идти. Так, старший сын Ярослава Мудрого — Владимир Ярославич умер, будучи князем Новгородским, а его сын Ростислав Владимирович был лишен возможности править в Новгороде, став первым князем-изгоем, и отправлен в Ростов, а потом — во Владимир-Волынский и окончил свои дни этой зимой в Тмутаракани, которую сам же и захватил вопреки воле дядьев.