Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Мартен-Люган Аньес - Страница 15

– День был напряженным. Пойду лягу. Не тревожься, мне тут всегда хорошо спалось.

– Хочешь, я тебе помогу?

– Все в порядке, я справлюсь.

Я встала, и это далось мне тяжелее, чем я предполагала, но я стерпела, чтобы никого не напугать.

Я слышала, как они шепчутся за дверью моей комнаты. Сестры еще раз объяснили Лизе, как принимать лекарства, какие уколы могут понадобиться, напомнили, как связаться с местными врачами, потом заставили ее пообещать, что если возникнет малейшая проблема или вопрос, она позвонит и они примчатся к нам уже через несколько часов. Лиза все пообещала уверенным и четким голосом. Вскоре они пожелали друг другу спокойной ночи. А еще чуть позже в мою дверь поскреблись, она приоткрылась пошире, и я увидела на пороге своих сестер в байковых пижамах, которые они надевали только здесь. Они с двух сторон залезли под одеяло и обняли меня.

– Мы гордимся тобой.

На восточной стороне пляжа

Судьба продолжила меня преследовать. Теперь, чтобы устоять, не перешагнуть через край пропасти, мне был необходим Натан. С другой стороны, его вопросы вызывали прилив воспоминаний. К тому же присутствие сына мешало мне следовать неизменному ритуалу, который я никогда не нарушал, стоило огням в доме на западе бухты привлечь мое внимание.

Все началось четырьмя годами раньше. До того как выкупить свой дом, я убедился в том, что ее дача не сменила владельцев, а о моем возвращении никому не известно. Я прождал несколько месяцев, пока не заметил признаки чьего-то присутствия по другую сторону пляжа. Я сразу рассмотрел ее сестер, они ничуть не изменились и остались такими же экспансивными. Я наблюдал за их бурной жестикуляцией, постоянной суетой и громким хохотом. Я так долго следил за ними, что разобрался, кто чей муж и где чьи дети. В другой ситуации я мог бы поизучать нормальность их поведения, ту нормальность, которая всегда была и будет мне недоступна. Вот и все мои возможности на тот момент. Я был в бешенстве.

Для меня имела значение только Она.

Но Ее не было.

Она не приезжала.

С тех пор как только дом напротив оживал, я начинал надеяться, что она наконец-то появится. Однако со временем мне пришлось смириться с реальностью. Она никогда не вернется.

И все-таки надежда увидеть Ее была сильнее меня.

Когда в доме появлялись ее сестры, я проводил целые дни у окон, отслеживая все передвижения, пытаясь поймать малейший намек на ее возможный скорый приезд. С наступлением вечера я больше не мог справиться с собой, мне нужно было приблизиться к воспоминанию о ней, и тогда я покидал свою нору и в темноте шел по пляжу. Если позволял прилив, я терпеливо ждал у лестницы, желая убедиться, что никто не побеспокоит меня неожиданно. Потом я поднимался наверх и где-нибудь прятался. В компании бутылки, затаившись в тени, я прислушивался к их разговорам, лишенным какого бы то ни было смысла. Эти люди говорили слишком громко – их-то, в отличие от меня, алкоголь делал веселыми. Их беспечная болтливость могла бы помочь мне собрать какие-то крохи информации, выяснить, как ее дела. Но я только проклинал сестер, которые никогда не говорили о Ней. Почему? Я постоянно задавался этим вопросом. Неужели она исчезла из их жизни так же, как исчезла из моей? Я хватался за стену, чтобы не наброситься на них, не встряхнуть, не потребовать, чтобы они вернули ее мне. Когда они ложились спать, я в невменяемом состоянии бродил вокруг дома до самого восхода, заглядывая в окна в поисках хоть чего-то связанного с Ней. Но не находил ничего, что могло бы умерить мой голод.

Через несколько дней я смирялся с ее отсутствием и снова хоронил себя в своем доме, глуша тоску всем, что было под рукой.

Но я не мог навязать такое зрелище сыну. Тем более что он держал меня на привязи, постоянно присматривал за мной и днем, и ночью, лишая возможности совершить ночную вылазку и утолить жажду тайного подглядывания. Мне бы так хотелось узнать, какие причины побудили их приехать сюда в это время года. Раньше такого не случалось. Зимой мне всегда было спокойно.

Как же мне попытаться взять себя в руки, чтобы не напугать Натана и не вызвать у него отвращения?

На западной стороне пляжа

После отъезда сестер зима нам с Лизой совсем не докучала. Скорее наоборот. Мы устраивались на диване у камина, прижавшись друг к другу. Наслаждались видом пляжа, истерзанного ветром. Обсуждали разное, читали книжки и активно обменивались мнениями. Впервые нас переполняло желание как можно больше разговаривать, обогащая друг друга.

Мы даже придумали занятие, чем-то похожее на игру. Лиза рылась на книжных полках, где были составлены все книжки тети Софи, и выбирала наугад две: одну – для себя, другую – для меня. До сих пор нам ни разу не удалось дочитать до конца первую главу, потому что как только одну из нас задевала какая-то фраза из прочитанного, мы начинали ее обсуждать. Это было потрясающе увлекательно, мы перескакивали с темы на тему. Любовь, дружба, устремления, семья, политика, культура, досуг – мы перебирали всю палитру бытия. Если я неплохо себя чувствовала, мы начинали читать сразу после завтрака, потом возвращались к нашим книгам после обеда и продолжали после ужина. Своими рассуждениями и вопросами Лиза демонстрировала мне, что она уже не ребенок, вовсе нет. Моя дочь превращалась в женщину. А после моего ухода окончательно будет ею. Этап, который мы сейчас переживали вдвоем, готовил ее к тому, что совсем скоро она мгновенно станет старше на десяток лет. Ей уже сейчас были знакомы взрослые заботы, а ведь когда я освобожу ее от груза, который водрузила на ее плечи, Лизе придется научиться управлять своей молодостью.

Если я не отдыхала и не обсуждала что-нибудь с дочкой, мы с ней брали продукты из горы запасов, оставленных нам Анитой, и вместе готовили. До приезда сюда мы этого никогда не делали, поскольку кухня была вотчиной Васко. Кстати, он не давал нам забыть о себе и консультировал на расстоянии: Лиза устанавливала видеосвязь, ставила гаджет на кухонный стол, и Васко подшучивал над нами, вопил, приходя в ужас от наших неловких действий, диктовал каждый следующий шаг. Это был наш способ наслаждаться потрясающими моментами в кругу семьи – Лиза будет часто их вспоминать и снова и снова обсуждать с отцом.

Сладкие часы нашего полного единения приносили мне радость. Я их настолько полюбила, что на меня накатывали приливы гнева и внутреннего протеста – увы, бесполезного – против того, что со мной, нет, с нами случилось. Почему ради того, чтобы получить в подарок такие минуты, мне надо было провалиться в сумерки своей жизни? Мы были свободны, избавлены от повседневных забот, мы занимались, чем хотели, и я открывала для себя то новое, что до сих пор не доводилось прочувствовать вместе с дочерью.

Я по-прежнему молчала о самом важном, о главном, ради чего сюда вернулась, я отодвигала час, когда все обрушится, боялась все испортить. Я казалась себе неловкой и ломала голову, пытаясь приступить к рассказу. Но не находила правильных слов. Когда я о них задумывалась, любые идеи представлялись мне несуразными, грубыми. Чтобы все объяснить, требовалась особая деликатность. Я была в этом уверена. Как и Лиза, считала я.

В тот день я как будто существовала в ватном коконе, после обеда меня тошнило, я легла, но все равно опасалась потерять сознание, мне ничего не хотелось, и даже малейшая искра энергии была мне недоступна. Несмотря на радость от того, что я здесь с Лизой, я устала ждать ухудшения состояния, что как раз и происходило, я в этом не сомневалась. Я боролась, чтобы успеть передать дочери то, что она заслужила, поскольку понимала, что если я сдамся прямо сейчас, дальше все свершится очень быстро. Ради нее я еще как-то храбрилась. Не будь Лизы, я бы поторопилась покончить со всем. С другой стороны, она сможет снова жить собственной жизнью, только если все прекратится, и этот парадокс терзал меня. Я не хотела, чтобы странное, как будто застывшее время, в котором мы существовали, давало ей пустые надежды, позволяло представлять невозможное.