Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 21

Пока шло обсуждение и подбор тканей, белошвейка уже надела розовый атлас на Розетту и наколола ткань булавками.

– Вот так, мадемуазель, постойте немного, я наметаю.

Белошвейка свое дело знала, поэтому ловко обузила плечи, подняла ткань на талии, подвернула подол, и вуаля – через полчаса скакания с булавками и нитками стало понятно, что платице получится премиленькое. Не такое роскошное и нарядное, как у дочери генерала, но для дочери капитана – самое оно.

Пока дочь и жена генерала обсуждали фасон, белошвейка усадила помощницу шить и взялась помогать будущей невесте, накалывая белоснежный креп изящными складками.

– Готово, мадемуазель. Завтра к полудню закончим оба платья!

– Отлично! – хлопнула в ладоши Мария Александровна. – Девочки, идите в сад, я позову вас к чаю!

Следующие несколько часов подруги провели в саду: Розетта читала, тренируя свой русский, а Софочка рисовала виньетки в своем девичьем альбоме. Периодически она отвлекалась, мечтая вслух о том, как же необыкновенно пройдет ее осенняя свадьба. После был чай в беседке, плавно перешедший в ужин. Успевший к семейной трапезе генерал одарил дочь редкой улыбкой и заявил, что не видит смысла в долгой помолвке, и чем скорее Сонечка станет Смирницкой, тем лучше. Мария Александровна потаенно вздохнула и… согласилась с мужем. Она лучше многих знала, как скоротечна жизнь военного, и раз уж дочь выбрала себе в мужья полковника – со свадьбой лучше не тянуть.

* * *

Розетта шла по туманной аллее неподалеку от родного дома. Как же так может быть? Она ведь уже совсем не на родине, она в темной комнате, укрывшись одеялом с головой, перешептывается с Софочкой. Или уже не перешептывается? Она во сне?

Девушка почувствовала чей-то взгляд, тяжелое безмолвное присутствие – и резко обернулась, но никого совершенно позади себя не увидела. Только туман, густой и холодный, пронизывающий до костей.

Вдалеке послышались голоса: бабушка, которая умерла незадолго до девятого дня рождения Роззи, и маменька. Ах, маменька, как же сердце сжимается по ней! Женщины о чем-то весело переговаривались друг с другом, их голоса становились все ближе. Розетта с сомнением ступила с присыпанной песком дорожки на траву и прошла сквозь редкую полосу высоких темных деревьев. В тумане она различила три фигуры: сгорбленную бабушку, статную маменьку, как всегда, завернутую в турецкую шаль, и высокого широкоплечего мужчину в мундире. Однако, сколько Роззи ни силилась, она не могла разглядеть ни черт лица мужчины, ни его волос, ни даже отличительных знаков его военной формы. Как загадочно…

* * *

Девушка просыпалась тяжело и медленно, нехотя отпуская престранный сон. Было ли это просто плодом ее фантазии, возбужденной сегодняшней – или нет, уже вчерашней – новостью? Или вправду знак судьбы, намек на грядущее?

– Роззи! Роззи, просыпайся, ты мне нужна! – блондинка почти подпрыгивала на месте от нетерпения. – Скорее, помоги мне выбрать, я никак не могу решить: синие или красные? – генеральская дочка приложила к одному уху серьгу с сапфиром, а к другому – с рубином.

– Синие, Софья Ильинична, вы же платье вчера хотели… с лазурно-золотым поясом… – Розетта едва не провалилась в мистическую дрему вновь, но сумела взять себя в руки и подняться. Новый день уже начался, и сулил он нечто радостное!

– Ой, тогда бирюза лучше! Или жемчуг?

– Софья! – укоризненно сказала Мария Александровна, заглянувшая к дочери. – Юной девушке не дозволено ничего кроме жемчуга!

Дочь генерала покраснела и ссыпала украшения в шкатулку. Розетта только улыбнулась. Сонечка давно ей похвалилась подарками от дедушек и бабушек.

Дело было в том, что Мария Александровна происходила из знатного и богатого рода Голицыных. Брак с офицером они позволили, но поначалу молодой семье не особенно помогали. Рождение Сонечки растопило сердца суровых предков, и на каждый праздник малышка получала милую безделушку вроде бонбоньерки или куклы и… драгоценный подарок. Серьги, броши, кольца… Маменька все аккуратно складировала в шкатулку, а когда дочь собралась замуж – вручила ей серебряную коробку, чуть не доверху полную украшений, доступных только замужней даме. И вот теперь Софья Ильинична с нетерпением предвкушала момент, когда сможет надеть всю эту роскошь.

Марья Александровна покачала головой и напомнила девушкам, что пора одеваться к приему.

К семи часам в гостиной собрались: Софочка, ее папенька и маменька, два младших брата и Розетта. Ровно в девятнадцать часов в зал вошел Петр Адрианович, кажется, даже еще более отполированный и выглаженный, чем обычно. Он поприветствовал всех и вопросительно глянул на отца семейства. Генерал чуть насупил кустистые брови и дал отмашку. Софочка прикрыла рот ладонями, сдерживая восторг.

Петр Адрианович подошел к Сонечке, взял ее за руку и в торжественный форме, хотя совершенно нескладно, поведал всем, как прекрасна юная дева, как она благонравна и чистосердечна, и как он, Петр Адрианович Смирницкий, просит ее руки и сердца.

– …Скажите, Софья Ильинична, выйдете ли вы за меня замуж?

– Да! Да, я согласна! – Соня сияла, как стосвечовая люстра, и готова была прыгать на одной ножке, но строгий взгляд матери держал ее на месте.

Первым жениха обнял генерал Казачковский, потом так же сердечно – будущая теща. Соня же стояла рядом и млела от восторга. Последними жениха и невесту поздравили братья Софьи Ильиничны и Розетта.

Генерал приказал подать шампанского, и когда бокалы наполнились, все дружно подняли их за здоровье помолвленных.

Роззи же вдруг поняла, что совершенно не уделяла внимания столь волнительному событию, как помолвка ее лучшей подруги. Она утонула в собственных мыслях и ощущениях, в том, как непривычно и тревожно что-то отзывается в ее груди при звучании голоса Петра Адриановича. Словно он был ей знаком! Или… не его ли она слышала во сне?

Торжественный ужин шел своим чередом, когда в двери гостиной вдруг постучали, и дворецкий произнес:

– Генерал, вас незамедлительно желают видеть в Адмиралтействе.

Отец поднялся из-за стола и стремительным шагом направился вон, но на полпути задержался на минуту, оглянулся на Петра Адриановича и бросил:

– Дождитесь меня, полковник, – и вышел вон.

Вечером, когда гость уже неловко подумывал о том, чтобы и честь знать, генерал вернулся. Смурной, он чеканил тяжелые шаги все в той же гостиной, в которой домашние собрались на чаепитие, опустился во главу стола и без прелюдий объявил:

– Свадьба состоится завтра.

– Как завтра? У нас же ничего не готово! Надо же разослать приглашения, устроить празднование, а наряды?! Дорогой, к чему же такая спешка?

– З-завтра? – со смесью страха и радости повторила Софочка, не слушая причитаний маменьки.

– Завтра? – спросил разом побледневший Петр Адрианович.

Кажется, одна только Розетта молчала, понимая куда больше, чем ей бы хотелось. Ровно так же себя вел отец тогда, когда приказал матери собрать все самое необходимое для дальней дороги…

– Уже через считаные дни полк выдвигается, и не абы куда, а к границе! – сказал генерал Казачковский. – Если вы, Петр Адрианович, намерены сдержать обещание и жениться на моей дочери, вам следует сделать это немедля, покуда вы еще в Петербурге.

– Я готов! – ни минуты не сомневаясь, полковник стукнул каблуками.

– Тогда идемте, обсудим, – генерал приказал подать ему коньяку в кабинет, поцеловал жену в щеку, велел ей готовить дочь к следующему полудню и вышел.

Собравшиеся несколько долгих мгновений сидели в тишине, а потом вдруг вскочили и принялись делать кто что горазд: полковник учтиво поцеловал руку своей невесты, раскланялся с ее маменькой и вышел прочь – готовиться к неожиданно скорой свадьбе. Маменька вызвала кухарку и горничную и принялась наговаривать им список очень срочных и совершенно необходимых приготовлений. Софочка сидела, недвижимая, и глядела в пустоту, не зная – радоваться ей или огорчаться. Розетта решила сделаться полезной и мягко увлекла Сонечку за собой в их комнату, где невеста наконец разрыдалась от смеси страха, счастья и беспокойства.