Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь - Страница 67

Для китайца это как молитва.

Лучшим представителем второго типа поэтов является Ду Фу с его мягким юмором, сдержанностью, сочувственным отношением к бедным и униженным, нескрываемой ненавистью к войне.

Очень неплохо, что в Китае есть такие поэты, как Ду Фу и Бо Цзюйи, которые делают прекрасными даже наши горести, вызывают у нас чувство сострадания к человечеству. Ду Фу жил во времена политического хаоса, произвола бандитских шаек и местных военачальников, голода — как у нас сейчас в Китае. Он писал:

Близкий мотив есть у Се Фандэ в стихотворении «Песня девушки, собирающей листья шелковицы»:

Обратите внимание на своеобразие окончаний китайских строф, поэт не внушает социалистические идеи, ограничиваясь наброском картины. Впрочем, и в древности в этом стихотворении звучали бунтарские нотки. Обычно же тональность его стихов отличалась печалью, смирением пред судьбой, а также описанием бедствий войны — как и во многих стихотворениях Ду Фу. Прекрасным примером может служить стихотворение Ду Фу «Чиновник из Шихао»:

Таковы характерные черты китайской поэзии — сдержанность чувств, преобладание ноток печали. Поэт создает картину, выражает чувства и оставляет место читательскому воображению.

Место китайской драмы — между традиционной китайской литературой и тем, что на Западе называют «литературой воображения». Как драмы, так и романы написаны на байхуа или на диалектах, и потому они меньше страдали от ограничений, налагаемых традиционными стандартами. Такая литература развивалась более свободно и получала пользу от этой свободы. В связи с тем, что язык китайской драмы преимущественно поэтический, эстеты ценят ее выше, чем роман, чуть ли не наравне с танской поэзией. Ученые-литераторы испытывали меньше стыда, когда становилось известно, что они сочиняют драму, а не романы. Авторам драм, как правило, не нужно было скрывать имена, как это делали сочинители романов.

Мы увидим, каким образом «литература воображения» обретала все больше художественных достоинств, поговорим о ее важности и о том, как эта литература получила признание современников и каким образом она оказывала на людей большее влияние, чем традиционная литература.

Особенности китайской драмы проявляются в ее композиции, оказавшей огромное влияние на зрительские массы. Китайская драма сочетает диалоги на байхуа, понятном простому народу, и песни, имеющие все признаки высокой поэзии. Таким образом, китайская драма совершенно непохожа, например, на обычную английскую драму. Песни здесь разделяются короткими интервалами, они важнее диалогов. Естественно, что в комедии диалогов больше, а в трагедии или в любовной драме чаще присутствует пение. В самом деле, с точки зрения китайских театралов, в театр идут, чтобы слушать пение, а не смотреть представление. По-видимому, перевод китайского слова си на английский язык как «drama» вводит в заблуждение, правильнее было бы говорить о китайской «опере».

Только поняв, что китайское «си» есть форма оперы, можно по-настоящему понять причины ее притягательности для народных масс, понять ее уникальную композицию. Притягательность западной драмы, в особенности современной английской драмы, в большой степени основана на ее сюжете, тогда как западная опера достигает художественного эффекта благодаря голосу, эмоциям, декорациям, мизансценам. Форма выражения в драме — устная речь, а в опере — мелодия и пение. Зритель драматического спектакля стремится понять сюжет и получить удовольствие от конфликта между персонажами, неожиданного развития сюжета и талантливой игры актеров. Посетители же оперы готовы потратить вечер ради не интеллектуального интереса, а эстетического наслаждения музыкой, прекрасными голосами, красочными декорациями.

Вот почему большинство драматических спектаклей не стоят того, чтобы их смотреть второй раз, однако оперу можно слушать хоть 50 раз, испытывая одинаковое удовольствие. Именно так обстоит дело с китайским театром. В репертуаре пекинской оперы не менее сотни опусов, они всё идут и идут, не теряя популярности. Зрители аплодируют и кричат «хао!» после блистательных, сложных по исполнению музыкальных пассажей. Таким образом, музыка стала душой китайской драмы, а само действо — лишь сопутствующим фактором, который для певца китайской оперы значит то же, что и для западной оперной примадонны.

Таким образом, китайский зритель оценивает мастерство актера как в пении, так и в драматическом действе. Однако это «действо» часто представляет собой лишь чистой воды технику движений, условно выражающих те или иные чувства. На Западе нас, китайцев, шокирует колышущаяся грудь примадонны, а на Востоке европейцам кажется странным и смешным, когда актриса утирает длинными рукавами несуществующие слезы. Если у актера есть шарм и приятный голос, то такая незначительная деталь актерской техники вполне достаточна, чтобы понравиться зрителю. Если актер играет хорошо, то каждый его жест может считаться красивым, каждая поза может стать совершенной сценической картиной. В этом смысле высокая оценка американцами Мэй Ланьфана не должна казаться странной, хотя может возникнуть вопрос, насколько его пение является пением. Зрители восхищаются его красивыми позами и жестами, его грациозностью, бледными пальцами, длинными черными бровями, его женственной походкой, его кокетливым взглядом и всем комплексом его импровизированной сексуальной привлекательности, которая снискала расположение китайской аудитории и обусловила его огромную популярность. Когда такая привлекательность обусловлена талантом великого артиста, она становится универсальной, поскольку Мэй Ланьфан говорит на языке жестов, столь же интернациональном, как музыка и танец. Если говорить о сценической игре в современном смысле этого слова, то Мэй Ланьфану необходимо начать с азов и учиться у Нормы Ширер или Рут Чаттертон. Когда он изображает движение весла или взмахом хлыста изображает езду верхом, то это нисколько не отличается от игры в лошадки моей пятилетней дочери, которая скачет верхом на бамбуковой палочке.