Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь - Страница 36

Каким же образом буддизм стал для китайцев эмоциональной отдушиной. Во-первых, он ослабил строгость запретов и правил, предписывающих полное затворничество женщин, и затворничество стало менее невыносимым. Желание женщин пойти в храм (по сравнению с таким же желанием мужчин) объясняется и стремлением выйти на люди, и их большей религиозностью. 1-й и 15-й дни каждого месяца, а также праздники — это дни, о которых женщины, живущие в затворничестве, начинают мечтать задолго до их наступления.

Во-вторых, весеннее паломничество дает законный выход долго сдерживаемой страсти китайцев к путешествиям. Такие путешествия почти совпадают по срокам с христианской Пасхой. Люди, которые не могут совершать дальние путешествия, все же могут в праздник цинмин прийти на могилы родных и поплакать, получив благодаря этому эмоциональную разрядку. Те же, кто может пуститься в дальний путь, надевают легкую обувь или садятся в паланкин и направляются к знаменитым древним храмам. Некоторые жители Сямэня каждой весной садятся в джонки и отправляются за 500 миль на острова Путудао, лежащие напротив приморского города Нинбо. В тамошних храмах они возжигают благовония. На Севере все еще соблюдают обычай ежегодно совершать паломничество к храму на горе Мяофэншань. Тысячи паломников — старые и молодые, мужчины и женщины — с посохами в руках и желтыми сумами за спиной днем и ночью держат путь к святым храмам. Среди них царит веселье, совсем как во времена знаменитого английского писателя Джефри Чосера (1340—1400), они рассказывают друг другу разные истории, подобные тем, которые записал Чосер.

В-третьих, буддизм дал китайцам возможность наслаждаться видами гор, так как большинство буддийских храмов стоят в живописных горных местах. Это одно из немногих удовольствий, хоть как-то украшающее однообразную жизнь простых китайцев. Они приходят к горе Мяофэншань, останавливаются на постоялых дворах, по их мнению превосходных, они пьют чай и непринужденно беседуют с монахами. Монахи — вежливые собеседники. Они предлагают гостям вкусные вегетарианские блюда, пополняя заодно свои кошельки. Паломники, воспрянув духом и подкрепившись, возвращаются домой, чтобы с новыми силами приступить к своим повседневным обязанностям. И кто станет отрицать, что буддизм в жизни китайцев занимает очень важное место?!

Мы уже рассмотрели проблемы менталитета и традиционной морали китайцев, а также идеалы, которые оказывают влияние на фундаментальную модель их жизни. В данной части книги мы намерены провести дальнейшее исследование жизни китайцев в сфере взаимоотношений полов, в социальном, политическом, литературном аспектах, а также в сфере искусства. Если говорить конкретно, то речь пойдет о жизни женщины, общества в целом, о проблемах власти, литературы и искусства. Одна глава специально посвящена искусству жить, как себе это представляют и осуществляют на практике китайцы. Таким образом, данную часть можно разделить на две составляющие. Жизнь женщины, общества, проблемы власти взаимосвязаны, так как понимание жизни женщины и семьи непременно приводит нас к рассмотрению социальной жизни китайцев. Лишь по-настоящему поняв социальную жизнь китайцев, можно понять структуру правосудия и власти. Исследование этих внешних сторон жизни китайцев естественным образом приведет нас к рассмотрению более тонких и менее изученных проблем китайской культуры и в особенности искусства. В этой области у китайцев существует уникальный взгляд на культуру и ее развитие, резко отличающийся от подходов, обычных для Запада. Китайская культура — одна из исконных, коренных культур в мире. Поэтому, сравнивая культуры Китая и Запада, можно сделать для себя множество интересных открытий.

Культура — это продукт свободного времени, а у китайцев было свыше трех тысяч лет свободного времени, чтобы развивать культуру, и, попивая чаек, беспристрастно наблюдать жизнь. Такое занятие привело к кристаллизации истинного смысла человеческой жизни. У китайцев было достаточно времени, чтобы обсудить своих предков, детально оценить их достижения, исследовать ряд изменений в искусстве и жизни и рассмотреть самих себя в свете этого протяженного по времени прошлого. В итоге таких чаепитий и размышлений история начала приобретать некий великий смысл. Об истории стали говорить, что она похожа на зеркало, в котором отражается опыт человечества, являющийся подспорьем для потомков; история также похожа на все более мощный бесконечный поток. Исторические книги стали, таким образом, самыми строгими литературными образцами, наиболее утонченным выражением духовности.

Порой, когда в чайнике бурлит вода, весна поет свои песни, а «вино источает аромат, и чай хорошо заварен», в голову китайца приходит счастливая мысль. Через каждые пятьсот лет под влиянием изменившихся обстоятельств душа китайцев обращается к созиданию. В такие периоды изобретают новые системы стихосложения или новые способы изготовления фарфора или на свет появляется новый метод скрещивания персиковых деревьев. Короче говоря, Китай снова продвигался вперед. Китайцы отказывались от глубоких размышлений о непознаваемом бессмертии. Вместе с тем, по их мнению, над этим всегда стоило подумать и можно было обсудить — наполовину всерьез, наполовину в шутку. Они оставили мысль о тайнах мира природы, грома, молнии, дождя и снега, а также функций различных частей тела, например о взаимосвязи слюноотделения и голода. Они не пользовались пробирками и скальпелем. Иногда им начинало казаться, что весь познаваемый мир до конца исследован предками, разгадана конечная истина человеческой философии, создан наилучший стиль каллиграфии.

Поэтому они стали еще больше обращать внимание на вопросы повседневной жизни, а не на проблемы прогресса. Несмотря ни на что, они денно и нощно размышляли над тем, как разбить сад или как приготовить акульи плавники. В гурманстве, вообще в серьезном отношении к пище и напиткам они не уступали Омару Хайяму, который, тщетно прокорпев над пыльными философскими книгами, предался радостям жизни. Так китайцы перешагнули порог всех искусств и вошли в храм искусства жить, соединив воедино искусство и жизнь. Они достигли вершины китайского искусства — искусства жить, которое является конечной целью человеческой мудрости.

Начиная с первобытных времен в душе китайцев женщина никогда не занимала достойного места. Фундаментальный дуалистический взгляд китайцев на мир, основанный на четком разделении ян (мужское начало) и инь (женское начало), восходит к «И цзину» («Книге перемен»), принципы которого окончательно сформулировал Конфуций. Уважение к женщине, даже некоторая нежность по отношению к ней, еще в варварские времена характерные для древнегерманских племен, отсутствовали в древнем Китае.

Уже в народных песнях, собранных в «Ши цзине», нашло отражение неравенство полов:

Это стихотворение на несколько столетий старше Конфуция. Однако женщина, пока ее не затронула традиционная китайская цивилизация, не была связана по рукам и ногам. Это происходило постепенно, по мере развития конфуцианства.

Первобытная социальная система в Китае представляла собой матриархат. На это стоит обратить особое внимание, так как некоторый дух матриархата отчасти сохраняется в характере китайских женщин. Китайские женщины в целом созданы из более добротного человеческого материала, чем мужчины. Ныне даже в семьях, где господствуют конфуцианские традиции, во многих случаях власть находится в руках женщины. Матриархат отчетливо проявлялся в эпоху Чжоу. В те времена фамилия семьи определялась по фамилии женщины, а у мужчины было лишь имя ши, которое определялось по месту рождения или занимаемой должности. Просмотрев все народные песни в «Ши цзине», мы не найдем даже следов затворничества женщин. В древности свободный выбор мужа или жены скорее преобладал, как ныне у аборигенов провинции Гуанси. Этот выбор выглядел нецивилизованно, но он был свободным. Вот одна из песен «Ши цзина»: