Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь - Страница 33

Легко было высмеивать конфуцианцев, так как они сами дали повод для этого, поскольку обращали слишком много внимания на мелочи ритуала, различия в церемонии погребения для лиц, занимающих неодинаковое положение в обществе — вплоть до толщины гробовой доски. К тому же многие из них слишком пламенно мечтали о чиновничьей карьере. Ненависть даосизма к конфуцианству — это естественная ненависть романтиков к классикам. Быть может, это и не ненависть, а лишь с трудом сдерживаемая насмешка.

От такого всеохватывающего скептицизма лишь один шаг до побега из этого мира и возврата к природе. Говорят, что Лао-цзы в старости оставил свой пост, он исчез за заставой Ханьгугуань. Чуский князь в свое время предложил Чжуан-цзы высокий чиновничий пост, на что Чжуан-цзы ответил князю: «Будет ли мудрым поступком дать себя запереть как свинью, которую, откормив, потом зарежут на жертвенном алтаре?» С тех пор даосизм всегда ассоциировался с отшельничеством, уединением в горах, преклонением перед сельской жизнью, духовным самосовершенствованием и отказом от всех мирских забот и треволнений. Таковы самые характерные черты чарующей китайской культуры — преклонение перед сельской идиллией, искусством и литературой.

Можно задаться вопросом: насколько эти идеалы связаны с Лао-цзы? Если сравнивать трактат Лао-цзы «Дао дэ цзин» с произведением Чжуан-цзы, часто именуемого китайским Ницше, то первый по своим литературным достоинствам несколько уступает второму, однако в нем в большей степени сконцентрирована суть мудрости, исполненной прожженного лукавства. С моей точки зрения, это самая блистательная и озорная философия самозащиты в мировой литературе. Она учит не только попустительству власти и пассивному сопротивлению ей, но и поиску мудрости в глупости, силы — в слабости, пользы — в унижении, учит спасительности притворства. Одно из изречений Лао-цзы гласит: «Никогда не будь в Поднебесной первым», так как в этом случае тебе никогда не будет грозить нападение и, следовательно, никогда не будешь повержен ниц. Насколько я знаю, это единственная миру известная теория, в рамках которой невежество и глупость объявлены наилучшей формой притворства в жизненной борьбе. Сама же теория — высшее достижение человеческой мудрости.

В лице Лао-цзы человеческая мудрость обнаружила грозящие ей опасности и начала проповедовать: «Будь глупым!». Человеческая мудрость глазами Лао-цзы увидела тщету мирской суеты и стала проповедовать недеяние ради сохранения жизненной энергии и продления жизни. Так, позитивное мировоззрение стало негативным, и его влияние распространилось на всю культуру Востока. В романе «Е соу пу янь» и во всех жизнеописаниях великих китайцев можно увидеть, как разбойник или отшельник превращается в человека от мира сего. Он принимает на себя ответственность за ближних, что всегда было свойственно именно конфуцианской мысли, тогда как романтическое бегство от мира всегда было свойственно даосской и буддийской мысли. В китайском языке эти две противоположные позиции именуются «вхождением в мир» и «выходом из мира». Иногда один и тот же человек в разные периоды своей жизни то борется за первенство, как, например, поэт и писатель Юань Чжунлан или ныне здравствующий профессор Лян Шумин. Сначала он был буддистом и жил в горах, но затем обратился к конфуцианству, женился и ныне руководит сельской средней школой в провинции Шаньдун.

Сельский идеал жизни, искусства и литературы — столь важная черта китайской цивилизации — в большой мере порожден даосским отношением к природе. В свитках китайской живописи и в росписях на фарфоре доминируют две темы — счастье семейной жизни (изображения женщин и детей на досуге) и радости сельской жизни (изображения рыбака, дровосека или отшельника, сидящего под сосной). Обе темы представляют идеал жизни соответственно конфуцианцев и даосов. Дровосеки, сборщики лекарственных трав, отшельники тесно связаны с даосизмом, о чем иностранцы даже не подозревают. Даосские настроения прекрасно выражены в следующем популярном стихотворении:

Подобными чувствами пронизана практически вся китайская поэзия — важная часть духовного наследия страны. Однако конфуцианцы и здесь сыграли важную роль. Преклонение перед первозданной простотой также есть часть традиционного конфуцианского сознания. Аграрная основа китайской национальной жизни частично построена на семейной системе, которая требует, чтобы земля принадлежала семье, и частично на мечте конфуцианцев о «золотом веке». Конфуцианство всегда грезило о временах императоров Яо и Шуня, считая ту далекую эпоху «золотым веком», когда жизнь была простой, а потребности людей невелики. Говорят, что люди, счастливые и невинные, сидели тогда прямо на земле и, отбивая ритм маленькими палочками, пели песни. Вот слова этих песен:

Преклонение перед древними тождественно преклонению перед первозданной простотой. В китайском языке эти два понятия тесно связаны, например, в слове гупу (простой, как в старину). В соответствии с конфуцианским идеалом семьи, когда мужчина должен учиться и обрабатывать землю, а женщина должна прясть и ткать. Приведем еще одно стихотворение для сравнения с предыдущим. Оно воспевает простую жизнь и потому, по сути, дополняет даосское стихотворение. Автор — Чэнь Цзижу, ученый XVI в. Стихотворение написано в поучение его детям:

Китайский идеал счастья, таким образом, не в «развитии своих способностей», как у эллинов, а в наслаждении простой сельской жизнью в условиях полной гармонии социальных отношений.

Секрет влияния даосизма, особенно среди простого народа, состоит в том, что он дал людям мир непознанного. Конфуцианцы, исходя из здравого смысла, изгнали непознанное из мира идей. В «Лунь юе» («Суждения и беседы») Конфуций очень мало говорит о сверхъестественных силах и духах. В конфуцианской идеологии нет ни ада, ни рая, ни тем более бессмертной души. Конфуцианство разрешило множество вопросов человеческой природы, но оставило в стороне загадки мироздания. Конфуцианцы даже слабо представляли себе, как устроено тело человека. Пробелы конфуцианской философии позволили простым людям приобщиться к тайнам космоса с помощью даосской метафизики.

Работа умов в этом направлении вскоре получила отражение в трактате Хуайнань-цзы (178—122 гг. до н.э.)[41], который соединил философию со страной чудес с ее духами и легендами. Начав с дуалистической идеи о природных началах инь (женское) и ян (мужское), известной еще в эпоху Чжань-го, даосизм вскоре расширил «сферу влияния», заимствовав у варваров древнего Шаньдуна легенды о феях и о сказочной стране в далеких морях. Именно туда на поиски эликсира бессмертия отправил первый китайский император Цинь Шихуан 500 мальчиков и девочек. Такого рода фантазии настолько притягательны, что вплоть до настоящего времени даосизм занимает прочное место в душах китайцев. Особенно это проявилось в эпоху Тан, когда даосизм длительное время рассматривался как государственная религия (которая называлась сюань-сюэ — «учение о сокровенном»), потому что императоры династии Тан носили фамилию Ли — ту же, что и Лао-цзы. Во времена династий Вэй и Цзинь даосизм был настолько популярен, что отодвинул конфуцианство на второй план. Успехи даосизма былы связаны с первым романтическим движением в китайской литературе и реакцией против конфуцианских догм, заново истолкованных учеными эпохи Поздняя Хань. Один известный поэт сравнил конфуцианцев, идущих по узкой тропке добродетели и справедливости, с клопом, который ползает вдоль швов мужских штанов. Человеческая натура восстала против строгих конфуцианских ограничений и церемоний.