Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь - Страница 21

Как я уже отмечал, юмор — это точка зрения, определенный взгляд на жизнь. Мы более или менее знакомы с этим восприятием жизни. Жизнь — это фарс, а мы, люди, всего лишь марионетки. Человек, который слишком серьезно относится к жизни, который, например, излишне строго следует правилам поведения в читальном зале, который ногой не ступит на газон только потому, что по нему запрещено ходить, выглядит дурачком и обычно служит объектом насмешек сослуживцев. Поскольку смех бывает заразителен, то очень скоро этот человек тоже становится шутником, юмористом.

Такого рода юмор на грани фарса в итоге и привел к тому, что китайцы ни к чему не могут относиться серьезно, будь то самое серьезное движение за политические реформы или похороны собаки. Для китайских похорон характерен элемент фарса. На помпезной похоронной процессии, обычной для высших и средних слоев общества современного Китая, сопровождаемой духовым оркестром, который играет марш «Вперед, воины Христовы»[36], часто можно видеть уличных мальчишек с неумытыми физиономиями, разодетых в шитые золотом разноцветные халаты. Все это европейцы часто приводят как доказательство отсутствия у китайцев чувства юмора. Однако похоронный обряд китайцев как раз и представляет собой истинный символ китайского юмора. Только европейцы могут так серьезно относиться к похоронам, стремясь обставить их как можно торжественнее. Торжественность во время похорон китайскому менталитету чужда. Ошибка европейцев состоит в том, что они a priori считали похороны делом торжественным. Похороны, как и свадьба, должны быть шумными и дорогими, но не торжественными. Символ торжественности — широкие помпезные одежды, все же остальное — это фарс. Я до сих пор не могу сразу догадаться, похороны ли это или свадьба, пока не увижу гроб или свадебный паланкин.

Похоронная процессия, содержащая элементы фарса, это символ китайского юмора. Здесь требуется только внешняя форма и полностью игнорируется реальное содержание обряда. Тот, кто может уловить юмор в китайской похоронной церемонии, способен правильно интерпретировать политические программы Китая. Политические программы и официальные заявления — это тоже форма, придуманная чиновниками, специализирующимися на показушных, напыщенных разглагольствованиях, их можно сравнить со специальными магазинами, где выдают на прокат похоронные принадлежности, в том числе и траурные халаты. Ни один умный китаец не будет относиться к этому серьезно. Если бы иностранные журналисты сосредоточили внимание на траурных халатах, то, скорее всего, они уловили бы подлинную символику похорон и тогда отказались бы от мысли, что китайцы — уникальная нация, понять которую невозможно.

Такое юмористическое восприятие жизни и отношение к форме и содержанию проявляется и во многих других областях. Несколько лет назад по требованию ЦК Гоминьдана Национальное правительство издало указ, запрещающий своим подведомственным учреждениям открывать офисы на территории иностранных концессий. Если бы указ был реализован, это причинило бы большие неудобства министрам, у которых есть дома в Шанхае, и тогда многие потеряли бы работу. Нанкинские министры не стали выражать открытый протест правительству и не просили аннулировать этот указ, учитывая его неосуществимость и связанные с ним неудобства. Нет ни одного чиновника-профессионала, который бы додумался составить документ, формально противоречивший указаниям Центра, так как это означало бы, что китайские официальные лица хотят жить на территории иностранных концессий, а это непатриотично. В конце концов, у чиновников созрела гораздо более плодотворная мысль. Они поменяли таблички с названиями шанхайских офисов на табличку с надписью «Управление по делам торговли». Стоимость одной таблички составляла, возможно, 20 юаней. В результате никто не потерял работу и никто не потерял лицо. Такой детский трюк удовлетворил не только нанкинских министров, но и само Национальное правительство, издавшее этот указ. Нанкинские министры и в самом деле большие юмористы. Как и наши бандиты. Как и наши военачальники. Что касается юмора гражданских войн в Китае, то об этом речь шла выше.

Для контраста можно привести историю с миссионерскими школами в Китае, показывающую, насколько недостает юмора иностранцам. Несколько лет назад миссии были напуганы требованием властей, которые настаивали на их регистрации. От миссионерских школ также потребовали исключить из программы предметы, связанные с религией, а также вывесить в актовом зале портрет Сунь Ятсена, чтобы каждый понедельник проводить у портрета митинг в память об Отце Государства. Китайские власти не могли понять, почему нельзя выполнить такие простые требования. А миссионеры не могли принять некоторые из этих требований. Дело зашло в тупик, кое-кто начал подумывать о закрытии школ. А в одном случае все уже пошло на лад, однако помешала глупая честность одного заморского директора, который отказывался исключить из школьной программы пункт, гласивший, что изучение религиозных заповедей есть одна из целей школы. Более того, этот директор желал открыто и честно сказать, что изучение религиозных заповедей — на самом деле главная цель миссии. В результате школа до сих пор не зарегистрирована. Директор так и не сориентировался в обстановке. А всего-то и нужно было последовать примеру нанкинских министров — выполнить все указания официальных лиц, вывесить портрет Сунь Ятсена, а в остальном действовать à la chinoise, т.е. по-прежнему. Однако я не могу отделаться от мысли, что школа, следующая правилам глупой честности, это именно такая школа, какой она призвана быть.

Вот это и есть отношение китайцев к жизни как к фарсу. В китайском языке есть множество сравнений человеческой жизни с театром. Когда китайский чиновник принимает или оставляет свой пост, он говорит «взошел на сцену» или «сошел со сцены». Если кто-то предложит несколько завышенный план, то про него скажут, что он «поет оперную арию». Мы и в самом деле смотрим на жизнь как на подмостки. Пьесы, которые мы любим, это комедии высшего класса, и неважно, проект ли это новой конституции, закон о гражданских правах, Комитет по запрету опиума или закрытие собрания. Мы всегда получаем удовольствие от всего этого, но мне хотелось бы, чтобы наш народ хоть иногда становился серьезнее. Наш юмор, помимо прочего, разрушает Китай. Не слишком ли много у нас звонкого смеха?! Ведь это все тот же смех с хитрецой, убивающий любые порывы энтузиастов и идеалистов.

Описывая китайский характер, мы не можем обойти такое качество, как консерватизм, иначе картина будет неполной. Слово «консерватизм» вообще-то не должно содержать в себе упрека. Это определенного вида гордость, которая основана на удовлетворенности жизнью. Поскольку в этом мире у людей обычно весьма редко есть то, что достойно гордости и удовлетворения, консерватизм стал истинным признаком внутреннего богатства, завидным даром судьбы.

По сути своей китайская нация — это гордая нация, что становится особенно ясно, если принять во внимание всю ее историю, за исключением последних нескольких сот лет. Хотя в политическом отношении китайцы и в самом деле подвергались унижениям, но в области культуры они были центром великой и гуманной цивилизации, которая прекрасно сознавала свою уникальность, у нее хватало апологетов, располагавших набором разумных аргументов. В сфере культуры у нее был только один равновеликий соперник, представлявший другую точку зрения, — индийский буддизм. Между тем истинные конфуцианцы всегда относились к буддизму с некоторой долей пренебрежения. Ведь конфуцианцы бесконечно гордились своим Учителем и, как следствие, гордились своей нацией, гордились тем, что китайцы постигли нравственную суть жизни, тем, что они поняли сущность человеческой природы, тем, что решили проблемы жизни в ее этическом и политическом аспектах.

Здесь в определенном смысле есть своя логика. Потому что конфуцианство, разрешив для себя смысл человеческого существования, давало готовые ответы на вопросы сомневающихся в смысле жизни, и эти ответы удовлетворяли вопрошавших. Эти ответы, аргументированные, ясные и понятные, освободили людей от дальнейших размышлений и желания что-либо менять. Человек, естественно, становится консерватором, когда осознает, что получил то, что приносит ему пользу и имеет истинную цену. Конфуцианство не знало иных форм жизни и не считало их возможными. У людей Запада тоже хорошо организована социальная жизнь, и то, что лондонский полицейский, незнакомый с конфуцианской доктриной об уважении старых людей, поможет старушке перейти улицу, приводит китайцев в состояние шока.